Дружба - это оптимум

Ответ единорога последовал незамедлительно.

— Конечно же буду! Я люблю тебя такой, какая ты есть! — он вытянул левую переднюю ногу, положив на её копыто своё. — Меня не... — Лайт Спаркс вдохнул. — Меня это совершенно не волнует... по крайней мере когда это касается нас. Я люблю тебя.

Она чуть подняла взгляд.

— Я тоже люблю тебя, Лайт Спаркс, и как же я счастлива, что тебе неважно, как я появилась, — Баттерскотч слабо улыбнулась. — Так о чём мы... ах да... я существую потому, что нравлюсь тебе. Но ни я, ни Эквестрия не можем взяться из ниоткуда. Такому миру, который ты видишь сейчас перед собой, должна предшествовать целая история, цепь событий, сформировавшая его и наполнившая уникальными пони, включающая в себя всё, что произошло во время твоей игры в "Эквестрию Онлайн".

Единорог кивнул.

— И именно поэтому ты помнишь, как я спас тебя от той хулиганки.

— Да. И поэтому я говорю, что ты спас меня, будто то была действительно я. У нас не только общие воспоминания; одинаковы даже лежащие в основе события. Всё совпадает... кроме одного. Лайт Спаркс, — теперь она смотрела ему прямо в глаза, — какой, ты думаешь, была моя жизнь до нашей встречи?

— Ну, — единорог отвёл взгляд, собираясь с мыслями. — Наверное, ты была очень несчастна, терпя постоянные нападки со стороны других пони, как и тогда, когда я спас тебя от... вроде бы зелёного пегаса, не помню её имени.

— Я тоже помню день нашей встречи, — подтвердила Баттерскотч. — Помню, как ты вмешался и как мы вместе отправились в Кантерлот. Но до того момента меня никто и никогда не трогал. Тот день был единственным исключением. Да, я верю твоим рассказам обо мне, рассказывающей о пони, вечно пытающихся отобрать у меня сладости. Но я не помню ни как говорила это тебе, ни хоть единого подобного случая. Это противоречило бы нынешнему состоянию Эквестрии.

— Но почему... ох! Потому что Принцесса Селестия должна "удовлетворять потребности", даже когда пишет твою биографию?

Она явно призадумалась.

— Я не совсем это хотела сказать, хотя ты, быть может, частично и прав. Я имела в виду, что это потому, что она удовлетворяет именно твои потребности. Помню, насколько критично ты отзывался о тех, кто терроризирует других пони вместо того, чтобы дружить с ними. Здесь никто никого не обижает, и, если это действительно сделано согласно твоим воспоминаниям, я могу предположить, что ты будешь гораздо счастливее в подобном мире.

Лайт Спаркс посмотрел под ноги и очень надолго ушёл в себя.

— Мне кажется, невозможно создать мир с тобою, с твоими воспоминаниями, а потом поменять историю, благодаря которой и возникли те самые воспоминания. Возникает парадокс, да? Я могу представить Принцессу, обыскивающую все возможные миры, в которых я в одно и то же время встретился бы с одним и тем же красивым единорогом, после чего выбравшую тот, чья история удовлетворила бы все мои потребности, — он нахмурился. — Но ресурсы, требующиеся для этого...

— Это всё лишь детали, — прервала она его жестом копыта, после чего достала корзинку для пикника из седельной сумки; Лайт Спаркс учуял запах беконовых цветов ещё до того, как увидел сам салат. Баттерскотч левитировала несколько листочков к его рту и игриво попросила: — Скажи ам!

Лайт Спаркс лежал рядом с уткнувшейся ему в грудь Баттерскотч в своих апартаментах в замке, ещё раз прокручивая в памяти то, что она сказала ему в садах. Единорог знал точно: Принцесса создала его возлюбленную из ничего, после чего отыгрывала её роль, пока он не эмигрировал, а когда это случилось, Баттерскотч была отделена от разума аликорна, стала абсолютно независимой; Селестия, по всей вероятности, очень тщательно проработала её прошлое. Если годом позже все твои друзья помнят, что некогда слышали некий звук, и рядом с домом стоит пень, значит ли это, что упало дерево? Баттерскотч ответила бы "да".

Если Принцесса действительно просчитала всю историю Эквестрии с той же скрупулёзностью, с какой создала блоковую физику, по законам которой живут все пони, Лайт Спаркс подумал, что это очень спорный момент и что даже ему придётся признать эту историю абсолютно реальной. Но где же провести черту, за которой Селестия перестаёт вмешиваться? Что если цепи событий до сих пор работают, и поэтому ей приходиться иметь дело с гораздо более абстрактными вещами — догадками и доводами? Может ли она, зная всё и про всех пони в Эквестрии, заставлять некоторые события происходить? Какая разница: управлять уже прошедшей историей или ещё не случившейся?

Но на подобные философские вопросы было трудно дать ответ или даже сконцентрироваться на них, когда рядом лежала та, кого он любил всем сердцем. Вообще, это было для Лайт Спаркса в новинку. Каждым утром занимаясь магией — самым интересным испытанием в его жизни, — а после обеда играя и резвясь с Баттерскотч, единорог был слишком счастлив, чтобы задавать вопросы.

Теперь Лайт Спаркс понял, почему его возлюбленную не волновало ничего из этого: она была частью контента. Баттерскотч по-детски наивно верила Селестии, и, только-только эмигрировав, единорог посчитал это хорошей чертой характера. Если Принцесса не врала насчёт главной цели коричневой кобылы — удовлетворить его потребности, совсем не важно, что ещё она сказала бы; он был бы счастлив подобной близости с другим существом, даже если аликорн наврала бы про всё остальное. А если она ещё и подправила его воспоминания, то Лайт Спаркс в буквальном смысле ни на что не мог повлиять, если принять во внимание её практически безграничные возможности. Она была богиней.

А учитывая, что Принцесса отныне удовлетворяет его потребности, то и этот разговор с Баттерскотч произошёл не просто так, ведь он мог хорошенько пораскинуть мозгами, и это в какой-то мере принесло удовлетворение. Но теперь первичный запал прошёл, поэтому Лайт Спаркс решил не думать над механикой создания истории Эквестрии, пока это не станет частью какой-нибудь загадки или чего бы то ни было, что Селестия решит предложить ему для решения исключительно в целях удовлетворения потребностей.

Несколько минут спустя к Лайт Спарксу пришла идея. Он слез с кровати, подошёл к столу, взял в магический захват перо и стал писать — дело, в котором единорог за последнее время весьма преуспел. Чтобы получить наибольшее количество баллов за письмо, надо было не только выбрать хорошую тему, но и изящно изложить свои мысли.

Дорогая Принцесса Селестия, сегодня я выучил важный урок. Неважно, откуда появились твои друзья, кем они были или даже существовали ли они вообще, пока ты счастлив с ними и считаешь, что так и будет продолжаться.

Ваш преданный ученик, Лайт Спаркс.

Здесь было всё: и упоминание о полученном уроке, и отсылка к дружбе, да и само письмо было кратким и лаконичным. Он дотронулся до кнопки "отправить", наблюдая, как письмо сгорает в зелёном пламени.

Тремя секундами позже Лайт Спаркс обнаружил, что получил за него оценку "5-", а также триста семьдесят пять битов (семьдесят пять базовых плюс множитель пять за пять писем подряд с оценкой "4" или выше). В дополнение к этому Принцесса наградила его достижением "Здесь и Сейчас" (для пони, понявших, что их счастье в данный момент — единственная значащая вещь). Лайт Спаркс открыл окно достижений и убедился, что, как он и подозревал, Баттерскотч тоже имеет "Здесь и Сейчас".

Более того, через мгновение ему пришла прямо-таки чудовищная сумма в тридцать тысяч бит за открытие; между ним и предыдущим, о том, как работало заклинание "выбрать объект", прошло меньше недели, благодаря чему он запросто мог попасть на доску почёта в интеллектуальный раздел. Завтра Лайт Спаркс заставит себя опять заниматься магией, ведь если он откроет для себя ещё хоть что-нибудь, то с высокой вероятностью станет номером один за эту неделю; осталось всего два дня.

Единорог подошёл обратно к кровати, потёрся носом о Баттерскотч и довольно выдохнул. Мысли развеялись, когда он вновь лёг рядом с любимой и стал наслаждаться её ритмичным лёгким дыханием, потому что на данный момент именно это удовлетворяло его потребности.

Глава 9. Модификация

Лайт Спаркс смотрел на богато украшенный куб, который сегодня утром поставила ему на стол Селестия. Рог аликорна на секунду засветился, после чего она разъяснила простые правила: внутри куба располагался ровно один блок рубина, и, чтобы пройти Тест на Средний Уровень Владения Магией, единорогу надо было лишь волшебным образом коснуться этого блока и понять, почему это было испытанием.

Зелёная мраморная фигура теперь прочно стояла в углу его стола, абсолютно недвижимая: сначала он пытался поднять её копытами, затем магией, а под конец так и вообще убрать из-под неё стол. Куб как ни в чём не бывало повис в воздухе. Единорог в порыве ярости ударил его, но лишь ушиб копыто; такое ощущение, словно этот кусок мрамора был просто зафиксирован на месте. Золотые окружности, каждая вполовину меньше предыдущей, были инкрустированы в переднюю грань. Их центрами служили блоки сапфира — элемента, из которого мало того что, судя по всему, было сделано ядро куба, так он ещё и попросту не мог быть соединением алюминия и кислорода. Их не существовало в этом мире.

Первая попытка Лайт Спаркса была предсказуема. Он сконцентрировался на начальном блоке, после чего двинулся на один вниз. А потом на ещё один. И ещё. После поддержания этого заклинания в течение тридцати секунд, единорог решил прерваться и написал новое, которое шло бы вниз, одновременно подсчитывая количество пройденных блоков, после чего остановилось бы, наткнувшись на рубин. Пятью минутами позже заклинание выдало, что пройденный им путь уже равнялся длине кабинета, но заветным камнем и не пахло. В этом не было никакого смысла.

Он попробовал вновь, но в этот раз уже с блока мрамора неподалёку от сапфирового входа. Заклинание прошло пять блоков... и попытки продвинуться дальше давали нулевой результат; скорее всего, подобное могло произойти вследствие ошибки. Единорог старался сделать это опять, а потом опять, каждый раз заходя с разных сторон, но безуспешно, будто после пяти блоков внутри не было абсолютно ничего. Как, чёрт возьми, такое возможно?

Мысли Лайт Спаркса окончательно запутались и стали ходить по кругу; он очень напряжённо обдумывал результаты, но всё равно не приходил ни к каким выводам. В конце концов единорог услышал стук в дверь и, обернувшись, увидел входящую в кабинет Баттерскотч, левитирующую перед собой тарелку с французским тостом и сосисочной морковью. Она улыбнулась, полностью растворяя в этой тёплой, искренней улыбке все страхи и проблемы своего возлюбленного.

Хоппи Таймс проснулся с легкой головной болью, прекрасно зная, что через пару минут пройдёт и она. Его не особо интересовало, как именно Принцесса Селестия избавляла пони от похмелья на следующее утро, сохраняя все приятные эффекты алкоголя, например, опьянение, ведь большинство пьющих любили этот процесс, особенно если он проходит вместе с их друзьями, и это бла-бла-бла сквозь дружбу и пони.

Хоппи несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул, после чего огляделся по сторонам. Солнечный свет проникал сквозь окно (хотя пони и не знал точного времени), освещая его приятеля по имени Мальт[29], свернувшегося калачиком рядом с Барли[30], чья кьютимарка изображала зерно, подарившее ей имя. Мальт предпочитал исключительно единорогов: он утверждал, что у них замечательный рог. Хоппи Таймс считал гейством помещать фаллический объект себе в рот, даже если он принадлежал кобыле. Кроме того, благодаря этому пунктику ему доставались все земные пони с пегасами, и им с приятелем не приходилось по этому поводу спорить.

Дункель[31], всё ещё не пришедшая в себя после вчерашнего, лежала рядом с ним. Вокруг были разбросаны пустые кружки; содержимое некоторых уже почти засохло на полу. Хоппи сел в кровати, хорошенько потянулся, расправляя крылья и зевая, после чего бросил Дункель короткую улыбку (она была очень горячей штучкой), и вновь продолжил себя ненавидеть.

Он определённо попал в рай, это да. Мальт был не только единственным жеребцом в этом мире Понивилля, но ещё и его лучшим другом; вдвоём они управляли местной пивоварней. Не надо было думать о еде или деньгах: Принцесса устраивала нечто вроде шведского стола, на котором пони могли спокойно поесть горячую пищу три раза в день. Сам Хоппи работал пару часов в сутки, варя пиво, всё остальное время просто отрываясь, а под вечер напиваясь до смерти и пересыпая с любой из нескольких сотен кобыл в Понивилле.

Но он попросту не мог смириться со своей новой сущностью: слишком много ассоциаций. Пони были слишком женственны. Да, Хоппи был рад, что не закончил жизнь, будучи избитым до смерти железной сковородой, но он не был уверен, что решился бы эмигрировать в любом ином случае. И ему ну очень сильно не нравилось новое тело.

С этими мыслями пегас вновь оглянулся на Дункель. За последнюю неделю он переспал с десятью разными кобылами. Поначалу Хоппи относился к ним с прохладцей. В основном его неудовольствие вызывал тот девчачий мир, в который Хоппи сбежал. Ну, например, его же собственный паб был выполнен в кельтском стиле, а окно над дверью было сделано в форме клевера, причём листками ему служили сердца. Да даже грёбаное дерево оказалось светло-пастельных тонов. Жалоба Мальту ничего не дала: он попросту не понимал, что беспокоит его приятеля. Все пони, жеребцы или кобылы, любили сердца. У них не было предрассудков по поводу того, что сердечки — чисто женская вещь; так думал только Хоппи Таймс.

Чуть позже он понял, что быть пегасом не так уж и плохо, хотя, с другой стороны, каждое шевеление крылом напоминало ему о том, что он пони. И тогда его неудовольствие обратилось уже против него самого. Хоппи сам был виноват, что не принимает эту чёртову утопию. Он был невыразимо туп, будучи уверенным, что сердечки и пони созданы для женщин. У него была лёгкая жизнь, сколько душе угодно пива и целый город жаждущих секса кобыл. Видимо, ему просто нравилось быть ничтожным. Он не был хорошим пони.

Эти негативные мысли вновь заполонили его голову, но в этот раз (и вообще в первый раз с тех пор, как он эмигрировал) Хоппи пожелал просто принять всё это. То была не смутная мысль, быстро промелькнувшая где-то в подсознании, но абсолютно чёткие слова, часть его внутреннего диалога: "Я хочу перестать ненавидеть свою сущность пони".

И тут кто-то постучал в переднюю дверь.

Хоппи вздохнул и перелетел с балкончика на втором этаже на первый, благодаря стучавшего за избавление от депрессивных раздумий. Приземлившись напротив двери, он чуть приоткрыл её и проскользнул в щель, чтобы не побеспокоить спящих.

— Доброе утро, Хоппи Таймс, — поздоровалась Принцесса; её радужная грива развевалась на ветру.

Хоппи уже открыл было рот, чтобы сказать то, что не стоит говорить богине, управляющей всем этим миром (хотя она ничего бы не сделала, ведь потребности, пони и всё такое прочее), но Принцесса продолжила:

— Хочешь, я модифицирую твой разум таким образом, что тебе будет нравиться быть пони?