— А ты вежливый, — отозвалась она, не отходя от надстройки с дверью. — Сам-то кто?
— Да я так, — в очередной раз усмехнулся незнакомец, и Дзюнко увидела, что зубы у него очень белые, словно старательно начищенные. — Дитя проходных дворов. Зови меня Джонни.
— Джонни так Джонни. — девушка смотрела холодно, с настороженностью. — Китами Дзюнко.
— Японка? — не обращая внимания на не слишком дружелюбный тон, Джонни задумался. — Если я правильно помню, у японцев сначала ставится фамилия, а потом имя. То есть, по имени тебя Дзюнко? Ну, будем знакомы, Дзюнко.
— Экий ты быстрый, — произнесла она еще холоднее. — У нас не принято малознакомых людей по имени звать. Зови по фамилии.
— Фигушки, — просто сказал новый знакомец. — Нету у меня такой привычки.
— Угу, а привычка драться с незнакомыми людьми, значит, есть?
— Ну, я как-то не приучен к тому, чтоб меня ручищами распихивали, — пожал плечами Джонни. — Я так понимаю, это были твои сопровождающие? Трикстеров же просто так гулять не пускают.
— Угадал, Дзюнко чуть дернула уголком рта, напустив во взгляд злорадства. — Так что ты совершил большую глупость.
— А кто это там второго шибанул? — невинно почесал шею ее собеседник. — Напомни-ка. К тому же, представиться этот тип нужным не счел.
— Кто это ты такой, чтобы тебе представлялись люди, которым поручено сопровождать трикстеров? — Китами прищурилась. — И вообще, откуда ты знаешь про трикстеров?
— Э, Дзюнко, я, если ты не заметила, работаю в этой академии, — он криво улыбнулся, похлопав себя по ноге. — Ключики-то в кармане служебные.
— Тогда почему ты такой нервный? Наверняка бы догадался, что они оттуда.
Дзюнко особенно выразительно произнесла последнее слово и сквозь синие линзы внимательно вгляделась в ссутулившуюся фигуру. Джонни неопределенно покривил губы и потянулся рукой к груди. Слегка напрягшаяся девушка ожидала, что сейчас случится какая-нибудь глупая неприятность. Ну, мало ли что может быть со всеми этими таинственными и непонятными... Однако ни падать с сердечным приступом, ни доставать пистолета или рации Джонни не стал. Он вынул из внутреннего кармана куртки пачку сигарет и, ловко вытряхнув одну, зацепил ее своими белыми-белыми зубами. Стройные ряды сигаретных кружков развернулись к Дзюнко. Юноша вопросительно шевельнул протянутой рукой.
— Будешь?
Черные очки в умирающе-ярком свете солнца смотрелись на его физиономии немного зловеще. Но все же в расслабленной позе и ленивом медленно жесте сквозило неприкрытое дружелюбие. Нет, этот Джонни явно не собирался творить с ней чего-нибудь нехорошего. И Китами приняла символический жест дружбы. Шагнув вперед от двери, она аккуратно подцепила тонкими пальцами сигарету. Пачку тут же исчезла во внутреннем кармане куртки Джонни, а вместо нее появилась зажигалка. Подпалив кончик своей сигареты, юноша протянул зажигалку ей.
— Я полгода не курила, — произнесла Дзюнко, вставляя сигарету в рот и зажигая крохотное синеватое пламя. — Бросала.
— Марк Твен как-то сказал так... — юноша со смаком затянулся, выпуская дым ноздрями. — Он сказал: "Бросить курить очень просто! Я сам бросал сотню раз".
— Умный был человек, — хмыкнула девушка, прикуривая и затягиваясь.
И тут нечто неожиданно крепкое коварно схватило толстой лапой за горло. Дзюнко громко закашлялась, чувствуя, как голова превращается в воздушный шарик. Из глаз сами собой полезли слезы.
Джонни философски изрек:
— На свете есть два типа людей. Одни кашляют, а у других сигарет не напасешься.
— Кхе... Что у тебя за табак такой? — стараясь унять ватную дрожь в коленках, просипела девушка.
— Самосад, — хмыкнул юноша, глядя на нее. — Это старая марка сигарет, сейчас такие мало кто курит. Зато солидно прочищают мозги.
— Ершиком... — постучав ладошкой по груди, Дзюнко распрямилась, держа сигарету на вытянутой руке. — А ну к черту снова начинать...
— Как знаешь.
— Делать что будем? — спросила Китами, примериваясь зашвырнуть тлеющий сигаретный труп за край крыши.
— Во-первых, не швыряться мусором, — строго завибрировал голосом Джонни. — А во-вторых, будем выжидать. Бежать с территории смысла большого нет. Надо выбрать момент поудачнее, чтобы ты сдавалась.
— Ты очень умный — за других думаешь, — крутя сигарету в руках, Дзюнко слегка рассердилась. — Что, кинешь им меня, а сам спрячешься?
— Как-то да, — просто сказал он. — Потому что тебя они пожурят, а меня и того... Я человек маленький.
— Оно и видно, — презрительно фыркнула девушка. — Только уж больно юркий — скрутил бугая, которого явно бороться учили.
— Да я и сам не пальцем деланный, — пыхнув дымом, невозмутимо ответил Джонни. — Когда кто-то вот так по-глупому тянет ко мне ручищи с недобрыми намерениями, я стоять и ждать, пока развернут и дадут пенделя, не буду. Особенно, если такие вот, в костюмчиках.
— А чем тебе костюмы не нравятся? — вопрошающе прищурилась Дзюнко.
— Да тем, — он безразлично закусил сигарету. — Напялит такой вот лоб пиджачок — и думает, что одежда делает его значительнее. Что можно хамить незнакомым людям, за грудки их хватать. А там и бить можно, и грабить. Вон там вон, глянь...
Он указал вытянутой рукой вправо. Там, за стенами академии, бурлили машинами и людьми улицы, даже с невысокой крыши учебного корпуса становившиеся все мрачнее с каждой сотней метров асфальта. В далекой дымке почти чернели неровные очертания густо понастроенных домов, сменивших аккуратные коробочки учебных и жилых зданий окружавшего их района.
— Как ни крутят городские власти, а районы нижних классов идут все ближе и ближе к центру, — голос Джонни внезапно стал глуше. — Люди с железными карточками напирают, и все сложнее обвязывать их кредитами, удостоверениями и контрактами.
— Какими еще железными карточками?
— Удостоверения личности. В Союзе официально введена классовая дифференциация граждан, если ты не знала. Есть граждане высоких классов, у них карточки радужные. У всех здешних учеников такие. Есть пониже, с серебристыми карточками. Такие обычно работают всякими менеджерами среднего звена и чертовски рады тому, что им можно ездить в наземном метро, снимать жилье ближе к центру и пользоваться банкоматами. Ну, и посещать церкви на площади Креста. Есть медные карточки — это обычно полицейские нижних чинов и мелкие клерки. Такие либо получают в конце концов за выслугу серебряные карточки, либо увольняются и идут в железнокарточники. Обслуга, уборщики улиц, ремонтники... Вот они мы.
Она не заметила, когда он успел вынуть из кармана тонкий прямоугольник металлического цвета. Юноша издевательским жестом воздел удостоверение в воздух.
— Соответственно статусу и восприятие. Есть железное быдло, есть радужная элита, а есть прислужники и претендующие на их роль. Старо как мир, в принципе. Не царское же это дело — руками работать. Только вот железных становится все больше, а работы для них — все меньше. Я уже молчу о тех, кто прибегает в Меркури и живет совсем без карточки. Беднота и нелегалы — бич святого города, как правительство говорит.
— Ха... — вдруг раздалось со стороны Китами. Не удержавшая смешок девушка глянула на прервавшегося Джонни. — То есть, это тебя классовая ненависть толкнула выкрутить ручки тому амбалу, что меня сопровождал?
— Похоже на то, — он не обиделся и хмыкнул в ответ. — Он-то явно из каких-нибудь серебряных. Самое смешное в том, что они железных презирают очень явно. Но ладно я, а ты-то чего?
— А меня они просто достали, — собрала губы в суровый бантик Дзюнко. — Один пялился на меня переодевающуюся, а второй просто орал противно.
— Хе, вот и пойми вас, женщин, — Джонни глубоко затянулся и стряхнул пепел рядом с коленкой. — Все-таки, думаю, ничего особенного тебе не будет, если ты того хрена не убила.
— Да не думаю, что убила. Убить у меня еще ни разу не получалось.
— Хорошо сказала...
Они оба замолчали. Джонни в очередной раз затягивался, Дзюнко все вертела в руках свою сигарету. Почему-то продолжение разговора запаздывало. Шли секунды, и пауза начала становиться несколько неприличной. И неловкой.
По крыше пробежала круглобокая тень облака, на миг заслонившего солнце. Китами не видела, но была почти уверена в том, что Джонни моргнул. А он все сидел, ссутулив спину, прямо на голом бетоне.
И почему-то ей стало приятно.
Почти так же приятно, как было в детстве, когда мама еще была рядом. Когда брала дочку на руки и укачивала. И то страшное, что с ней сделали, было еще далеко-далеко впереди.
Очень короткое, неуловимое ощущение. И, как ни странно, чем-то схожее с невольным, полным смущения, чувством, мелькнувшем в голове еще в Токио. В тот момент, когда Дзюнко, отшвырнутую Анной, поймал...
Дверь за спиной девушки предательски пиликнула открываемым замком. И сразу же распахнулась, выпуская на крышу разъяренного Дюбуа. Физиономию незадачливого конвоира украшал расплывшийся на пол-лица синяк, а в движениях откровенно читалась некоторая разлапистость. Тем не менее, дуло пистолета, пусть и подрагивавшее, нацелилось в обернувшуюся Дзюнко вполне успешно.
— Стоя-я-а-ать!!! — в три октавы заорал охранник. — Руки опустить!
Инстинктивно поднимавшая ладони вверх в капитулирующем жесте Китами мгновенно одернулась.
По всем правилам, сейчас полагалось перепугаться, даже запаниковать. Слишком уж резко ворвался в потеплевший воздух сипловато-истеричный окрик. Но не для Китами.
Страха не было, была осторожность. Спокойная, собранная осторожность. Неожиданная угроза не должна заставлять трястись.
И опять, как тогда, в токийской подсобке...
Она не видела, что Джонни за спиной успел уже резво вскочить на ноги. Но сделать ничего юноша не мог и тоже замер.
— Ты! — крикнул ему Дюбуа. — Выйди из-за нее!
Джонни послушно шагнул в сторону.
— Сволочь! — дернулся дулом в его сторону конвоир. — Фукс до сих пор в отключке! Если ты его покалечил, я тебя...
— Угрозы, дитя мое — оружие слабых, — скрежетнуло издевательски искаженным голосом за спиной ретивого охранника. Дрогнувший Дюбуа начал было разворачиваться навстречу неизвестной угрозе. Но рука с пистолетом уже выкручивалась умело исполненным приемом, и крепкая ладонь плашмя легла на затылок. Секунда — и внушительный станом мужчина согнулся в подобострастном поклоне. Вооруженную конечность его крепко стискивал Сэм Ватанабэ, довольно ухмылявшийся.
— Ватанабэ, — только и произнесла Дзюнко.
— Он самый, капитан Очевидность, он самый.
Толстяк убрал руку с затылка своего пленника и ловко выхватил из премудро выкрученной конечности пистолет. После чего разжал захват и выпустил Дюбуа на волю. Предварительно оттолкнув от себя легким пинком. Красный как рак конвоир обернулся, готовый ринуться в драку. Однако его воинственные намерения немедленно разбились о пистолет, который Сэм держал в руках.
— Молодежь с каждым поколением все тупее, — голосом сварливого старика произнес Ватанабэ. — Сколько ж еще лет придется из нашей шарашки серьезную контору тесать, а?
С этими словами он сноровисто извлек из пистолета магазин. Багрово-красная физиономия Дюбуа приобрела мертвенный оттенок синего, когда небрежным движением руки Ватанабэ запустил его оружие за край крыши. Охранник следил взглядом забиваемого оленя за стальным тельцем пистолета, по неожиданно широкой дуге полетевшим прочь. Теплившаяся у Дюбуа надежда, что не долетит до края, не оправдалась: предмет тайной гордости каждого вооруженного человека, едва не цапнув ограду, скрылся внизу.
— Беги, подбирай и молись, чтоб его хотя бы можно было сдать на инвентаризацию, — состроив ангельское личико, получавшееся довольно паршиво из-за пижонских очков и несколько мефистофельски выглядевшей эспаньолки, Сэм протянул несчастному нетронутый магазин. — И старшего сюда, быстро.
Полумертвый Дюбуа, не проронив ни звука, нетвердыми шагами почти пополз на лестницу. Стоило конвоиру скрыться из виду, пиликнув защелкнувшимся замком на двери, как Сэм обернулся к молодым людям, нацепив на лицо кривую ухмылку.
— Разврат и адюльтер? — спросил он у Джонни, сунувшего руки в карманы джинсов.
— Не, — ответил тот. — Бытовое хамство с осложнениями.
— Ну я так и думал, — фыркнул Ватанабэ. — Опять в драки лезешь, шкет?
— От шкета слышу.
Дзюнко даже как-то неловко себя почувствовала, стоя между этими двумя, разговаривавшими так, будто были давно знакомы. Однако скромно прикинуться ветошью она и не подумала.
— Ватанабэ, — заступив перед взором Сэма фигуру Джонни, начала она. — Откуда ты взялся?
— Свалился с неба. Как твой адский ангел-хранитель, — сверкнул на солнце стеклами очков толстяк. — Проходил я тут, э, по делам мимо, и вдруг слышу: "Твоя протеже сбежала с техником!" Нет, я бы еще понял, если с учителем, это типично! Но с техником?!
— Не смешно, — сказала Дзюнко. — И с каких это пор я "твоя протеже"?
— А кто, ты думаешь, вытащил тебя из той задницы, где ты пребывала все это время? — сбавив накал деланного возмущения, Сэм почему-то сразу стал выглядеть так, будто смутился. Чего, конечно, быть никак не могло. — Мне потребовалось не спать неделю, чтоб протащить тебя в список нашей специальной программы. А ты сразу же начала гадко безобразничать.
И все-таки Китами не могла взять в толк, каким образом крупногабаритный Ватанабэ ухитрялся двигаться с такой ловкостью. Слова еще звучали в воздухе там, где он стоял секунду назад, а сам Сэм уже был уже возле девушки. Бревнеобразная ручища удавом обвилась вокруг талии. Еще мгновение — и, с непередаваемо мощным ощущением дежа вю, Китами оказалась засунута мужчине под мышку.
— Ватанабэ, какого черта?! — растеряв всю свою собранность, Дзюнко закричала. Слегка по-детски.
— А то забыла... — деловитым тоном произнес толстяк. — Джонни, ты иди, иди...
— Ну... — по-прежнему держа руки в карманах, молодой человек глянул сперва на девушку, начинавшую испуганно брыкаться в крепкой хватке Ватанабэ, затем на него самого. — А ты не собираешься ли делать с ней чего-нибудь... противоестественного?
— Ты за кого меня принимаешь, шкет? — выразительно уставился на юношу Сэм. — Не волнуйся, я ее не обижу. Но тебе лучше свалить.
— Ладно, ладно.
С видом покладистого мальчика Джонни обошел их живую композицию и, открыв дверь одним из своих ключей, зашел внутрь.
— Наконец-то мы одни... — сладострастно прошептал Ватанабэ, вытягивая из брюк ремень.
-... Социализация — мать порядка! — грянул за дверью знакомый голос, сопровождавшийся басовитым свистом и звонким шлепком. Раненым зверьком вскрикнула девушка. — Вести себя в учебном заведении надлежит прилично и не вызверяться! Даже несмотря на то, что девяносто пять процентов окружающих — дол-бо-клю-и!
Старший, навострив уши, прислушался. Новых шлепков не последовало. Вместо этого острый тренированный слух уловил звуки становления кого-то на ноги и бряцанье ременной пряжки.
— Профилактика — великая вещь, — заявил голос Сэма, заправлявшего ремень. — Скажи спасибо, что за этих двух долбоклюев полагается только один, и очень слабый.
