Прячьтесь! Будет ограбление!

Выпроводив собаку, Аркадий потопал обратно на второй этаж.

Успев в последнее перед пробуждение банкира мгновение выскочить из спальни, парни ввалились в комнату напротив, оказавшуюся то ли рабочим кабинетом, то ли домашним кинозалом — в центре стоял широкий кожаный диван с журнальным столиком, его окружали колонки стереосистемы, напротив дивана располагался широченный ЖК-телевизор. В одном углу приткнулся массивный письменный стол с компьютером, позади дивана на всю стену тянулся шкаф, который услужливо приютил незваных гостей.

Задвинув дверцу шкафа, Шутов выдохнул:

— Фу, чуть не спалились.

Глебов пальцем стукнул его по шлему.

— Придурок, если он заметит, что шлема нет, нам конец.

Шутов покосился на меч в руках друга.

— А если он заметит, что вместо меча на стенке висит фомка, тогда что?

Посветив фонариком в телефоне, Покровский осмотрел длинный ряд стоек, увешанных разнообразной одеждой — от рубашек, до кожаных курток и пальто.

— Охренеть, — простонал Покровский. — У него даже в шкафу больше места, чем у нас в комнате.

— Тсс, потише! — зашипел на него Сергей. — Так, Антоша, выкладывай.

— Смотрите парни. Все, что нам надо, — сделать фотки трупа. Покажем их Давыдову и потребуем избавиться от улик против нас. Все элементарно.

Покровский направил луч фонарика в потолок и задал вполне резонный вопрос:

— И кто из нас притворится трупом этого дядьки?

— Он сам. Нужно его просто вырубить, обмазать кетчупом и сфотографировать.

— Он уже проснулся, — заметил Глебов. — Теперь его проще убить, чем вырубить.

— Ничего. До утра еще далеко.

Поразмыслив, Глебов моментально нашел в плане друга слабое место.

— А что помешает Давыдову проверить, жив он или нет?

— Тогда... тогда нужно сделать так, чтобы он ненадолго исчез. Сначала вырубим, обмажем кетчупом, сфотографируем, а потом похитим его. Ну, как вам идея?

— Как-то не очень, — признался Глебов. — Но других нет. Поэтому сделаем так.

Настороженно прислушиваясь к звукам из-за дверцы, Гоша прошипел:

— Заткнитесь, парни! Он здесь!

Переполошившись, друзья мгновенно умолкли и перебрались поближе к стене, спрятавшись за висящей на вешалках одеждой.

Из колонок стереосистемы донесся громкий гнусавый голос переводчика:

— Советский метод эффективней... Я так рад, что успел рассказать тебе о правах человека... Твик, извини за руку, но с этими дверными косяками надо быть поосторожней...

— Парни, приколитесь! — прошептал Покровский, направив фонарик в сторону от себя. И круг света от него осветил электронный кодовый замок на дверце вмурованного в стену сейфа.

В сложившейся ситуации радовало одно — было не так скучно, как могло бы оказаться для троих молодых людей, укрывшихся в шкафу от хозяина дома, в который они проникли. Синявкин смотрел «Красную жару», и парни занимались тем, что вслушивались в искрометные диалоги Шварценнеггера и Белуши, подмечая для себя интересные реплики.

Однако полчаса, проведенные в напряженном ожидании, когда же хозяин дома наконец отправится на боковую, несколько сказались на их нервной системе.

Сняв шлем и задрав маску, Шутов сидел и легонько бился затылком о стену.

— Да что ему не спиться-то? Сколько можно? Ему скоро вставать. Давай-давай, иди в кроватку.

— А может, он заснул? — догадался Глебов. Встав на четвереньки, он пробрался под одеждой к дверце и чуть отодвинул ее: над спинкой дивана торчала голова Синявкина, как показалось, свесившаяся на грудь. — И вправду заснул. Антон, дай топор.

— Что задумал? — подбираясь к нему, спросил Шутов.

— Надоело ждать. Долбану его по башке, и все дела.

Ухмыльнувшись, Шутов протянул другу секиру.

Отодвинув дверцу подальше, Глебов на четвереньках подполз к дивану, сел на корточки, схватил секиру двумя руками и, замахиваясь плоскостью лезвий, вырос позади Синявкина. К счастью, гнусавый голос переводчика и звуки стрельбы из колонок заглушили вырвавшийся из горла парня хрип, а увлеченный делом банкир не заметил всполохов теней, отброшенных на стены комнаты Глебовом, попавшим под свет экрана телевизора.

Нырнув за спинку дивана, молодой человек поспешно ретировался в укрытие и задвинул за собой дверцу.

— В чем дело? — сдавленным шепотом спросил Шутов.

— Лучше подождем, пока он заснет — с бешено колотящимся сердцем выдавил из себя Глебов.

— Да какая разница, долбанешь ты его по башке сейчас или когда он будет в кровати.

Глебов протянул Шутову секиру.

— Хочешь вырубить его сейчас — тогда вперед. Только предупреждаю, он не спит. Он полирует тряпочкой пистолет. Огромный такой, называется Дезерт Игл.

— Ой-ё! — схватился за голову, запаниковав, Шутов. — Вот мы встряли...

Вытянув ноги, Покровский включал и выключал фонарик на телефоне — час, проведенный в шкафу, начал сказываться на состоянии даже обычно спокойного и невозмутимого парня.

— У него бессонница, что ли? — поморщился Гоша. — Давайте, может, навалимся и повяжем его? Втроем мы должны справиться. Только в кино один человек может раскидать толпу.

— Гоша, нас даже не толпа, — напомнил Глебов. Подняв руки, он принялся массировать слипающиеся глаза. — Есть я, очкастый дистрофик и ты. Ты хоть раз в жизни дрался? А у этого буйвола волына и шрамы от ножевых.

— Можно его придушить. — Покровский коснулся рукой болтающегося над ним ремня. — Накинем сзади ремень, и он наш.

— Ага, — поддакнул Шутов и, подняв перед собой указательный палец, веско произнес: — Охотники говорят так: кто контролирует шею зверя, тот контролирует всего зверя.

— Я не заметил у этого мужика шеи, — проворчал Глебов.

Широко зевнув, Шутов сказал:

— А еще за нас элемент неожиданности. Если сработаем четко и быстро, как спецназ, мы его завалим.

— Мы уже сегодня сработали четко и быстро, — напомнил Глебов. — Помнишь, что получилось? Мелкий продавец из секс-шопа чуть не оторвал мне голову.

— У нас возникли объективные трудности, — попытался оправдаться Шутов. — Вышел косяк с масками.

— Косяк вышел не с масками, а с сообщниками. Один гей-идол, второй псих.

— Я не псих. И если бы ты не согласился пойти на преступление, ни я, ни Гоша не сидели бы сейчас в шкафу, обсуждая, как лучше всего вырубить бандоса с огромной пушкой.

— Ах ты рыжий говнюк. Ну-ка иди...

Звук из колонок стих, и Глебов прервался на полуслове, так и не успев схватиться за тонкую шею друга.

Покровский воздел кверху руки.

— Аллилуйя!

Выждав для верности минут двадцать и услышав сквозь приоткрытые двери комнат раскатистый храп Синявкина, парни наконец осмелились покинуть свое убежище.

На цыпочках прокравшись в спальню, Глебов вооружился секирой и, встав у изголовья кровати, занес ее над своей головой. Однако, поразмыслив, опустил оружие, повертев плечами, размял их и поместил топор плоскостью над кончиком носа Синявкина. Поднял его над головой. Опустил. Снова поднял, но на немного меньшую высоту. И снова опустил. Чуть сдвинул секиру в сторону, прицеливаясь к точному удару по лбу. Поднял ее... И опустил.

— Да бей уже! — не выдержав, прошипел Шутов.

— Я не хочу сломать ему нос, — огрызнулся Глебов.

— Тогда бей по лбу!

— А если я случайно убью его?

— Так будет даже лучше.

— Парни-парни. — Покровский показал друзьям взятый с тумбочки пузырек. — А у него действительно бессонница. Смотрите, фенозепам.

Выдохнув, Глебов с благодарностью кивнул другу.

— Отлично. Обойдемся без насилия и просто усыпим его.

Глава 20

Выбравшись из спальни, троица вернула шлем и оружие на их места в прихожей и передислоцировалась на кухню. Не став зажигать свет, они просто открыли дверцу холодильника. Отыскав в мойке блюдца, Глебов высыпал в них все содержимое пузырька, раздал всем по столовой ложке. Вернув пузырек на тумбочку в спальне, он вместе с друзьями закатал маску в шапочку и принялся перетирать таблетки в порошок.

Маленькие, желтого цвета таблетки — штук по восемьдесят в каждом блюдце — постоянно, выскальзывая, выстреливали из-под ложек и разлетались по всей кухне. Приходилось прерываться и собирать их.

Когда несколько таблеток в очередной раз улетели в угол кухни, Шутов не выдержал и ворчливо произнес:

— Как достало! Проще долбануть его по башке.

— Это мы всегда успеем, — заметил увлеченный работой Глебов. От усердия он даже чуть высунул язык. — Сначала попробуем усыпить.

— А если они его не возьмут? Это снотворное, а не транквилизатор. — Присев на корточки, Шутов начал собирать разлетевшиеся по полу таблетки. — Он не обязан взять и отрубиться от них.

— Если не отрубиться, то станет сонным. Будет легче его повязать.

— Да, Серега, прав, — плюща таблетки, сказал Покровский. — Моя соседка сидела на фенозепаме. Она говорила, что после них ей даже трудно поднять руку. Закинет в себя штук пять, и сразу становилась такой спокойной и задумчивой. — Он с подозрением глянул на желтые шарики в блюдце. — Только ее фенозепам, вроде, был помельче.

Собрав все таблетки, Шутов высыпал их в свое блюдце.

— Занимаемся какой-то порнографией. Один удар, и не надо париться.

— Сначала попробуем таблетки, — настоял на своем Глебов. — Вряд ли этот мужик обрадуется, если очнется с дыркой в голове.

Шутов усмехнулся.

— А от всего остального, что мы собираемся с ним сделать, он, по-твоему, придет в восторг, так?

Глянув исподлобья на друга, Глебов был вынужден признать, что тот абсолютно прав. Однако донести до рыжего гуманоида простой факт, что бить людей по голове тяжелыми предметами может быть крайне вредно для здоровья этих людей, было непросто, и Сергей предпочел смолчать.

Закончив растирать таблетки, троица уставилась в блюдца, в которых высилось по приличной горке желтоватого порошка.

— Нормально, — констатировал Глебов. — Доставайте все, что можно выпить.

Покровский заглянул в холодильник и один за другим вынул два литровых пакета — из-под сока и молока. После чего, держа их в руках, известил:

— Больше ничего нет. Только жратва.

Глянув на блюдца и пакеты, Шутов озвучил тревожившую всех мысль:

— А не многовато таблеток на два-то литра?

— Пофиг, высыпаем все, — решил Глебов. — Он здоровый, маленькая доза его не возьмет.

Высыпав все содержимое блюдец в пакеты и, встряхивая их, размешав порошок с молоком и соком, парни задумались, как им быть дальше — убраться из дома или спрятаться где-нибудь внутри. Первый вариант означал пустить все на самотек и довериться воле случая в надежде, что Синявкин все-таки отведает приготовленный для него коктейль. Второй был надежней и позволял при неудачном раскладе организовать внезапную атаку с целью огреть банкира по башке. Однако он был намного опасней.

В конце концов их затруднения разрешил стук закрываемой наверху двери.

Переглянувшись, замершая было троица мгновенно пришла в движение — блюдца и ложки отправились в раковину, пакеты молока и сока — в холодильник. А Гоша ломанулся к приоткрытой двери туалета.

Схватив друга за шиворот, Глебов прошипел:

— Куда собрался?! Он первым делом пойдет в толчок! — Осмотревшись в поисках пути к спасению, Сергей увидел лишь один вариант — дверь сауны с круглым окошком. — Туда!

Ввалившись, шепотом ругаясь друг на друга, в тесную каморку, парни осторожно прикрыли за собой дверь и оказались в полной тьме. Спустя несколько секунд в окошко двери ударил свет — Синявкин зашел на кухню.

И мужчина не подозревали ни о трех названных гостях, притаившихся за дверью в паре метров от него, ни о уготовленной ему участи стать живым трупом и быть похищенным, ни даже о поджидавшем его в холодильнике сюрпризе. Для него это утро, начавшееся раньше, чем обычно, было всего лишь еще одним обыденным утром будничного осеннего дня.

Почесывая живот, Синявкин в одних спортивках прошлепал на кухню и, не глядя, хлопнул ладонью по стене, включив свет. Кинув взгляд на висящий на стене циферблат круглых часов, он поморщился: половина шестого утра, можно было еще спать и спать. Однако этой ночью не помогли даже вполне эффективные таблетки. Сначала покой потревожил пес, а потом почему-то возникло чувство смутной тревоги. Да и сновидения были далеки от обычных. Аркадий, хоть и коллекционировал холодное историческое оружие, никогда не испытывал интереса к литературе в жанре фэнтези, но этой ночью ему вдруг ни с того ни с сего начали сниться черные гоблины с топорами, мечами и саблями, которые строили против него страшный заговор и спорили о способе его казни, выбирая самый жестокий и циничный.

Этот-то дикий кошмар и заставил Синявкина проснуться задолго до звонка будильника. И прекрасно понимая, что заснуть больше не удастся, Аркадий поплелся на кухню.

После таблеток во рту было сухо, и первым делом он полез в холодильник, где взял пакет молока, отвинтил крышечку и, запрокинув голову, жадно опустошил его. Вкус у молока показался каким-то странным, но Аркадий не придал этому значения. Видимо, начало портиться, решил он, смял пустую упаковку и, открыв дверцу тумбочки под раковиной, бросил ее в мусорное ведро. Когда он закрывал дверцу, его внимание привлекли три грязных блюдца и ложки в раковине.

— Ну Зинаида Петровна! — сокрушенно пробормотал Синявкин. — Ну что такое? За что я вам только плачу? Молоко киснет, в раковине грязная посуда...

Обругав про себя обленившуюся домработницу, Синявкин снова полез в холодильник, как вдруг под подошвами его шлепанцев захрустел песок. Аркадий провел по полу ногой и понял, что ему не померещилось — пол был грязным, усыпан частичками песка и земли.

— Вашу маму, Зинаида Петровна. Это уже ни в какие ворота.

Синявкин взял из шкафчика швабру и совок принялся подметать пол. Когда он закончил сметать грязь и песок в одну кучку, он с удивлением обнаружил в ней несколько желтеньких круглых таблеток.

— Какого сегодня творится в этом доме? Мистика какая-то...

Краем глаза Синявкин заметил в темной прихожей движение теней. Но, обернувшись, он никого не обнаружил и решил, что ему показалось. Впрочем, он был полностью прав — ему действительно показалось, ибо всосавшиеся в слизистую желудка таблетки фенозепама уже начали воздействовать на мозг, потихоньку изменяя его сознание и восприятие окружающего мира.

Собрав грязь в совок и высыпав ее в мусорное ведро, Синявкин убрал в шкафчик швабру и совок, поставил на плиту сковородку, достал из холодильника четыре яйца и приступил к готовке нехитрого завтрака.

Только-только он успел посолить яичницу и накрыть сковородку крышкой, как периферическое зрение вновь уловило какое-то движение. Резко крутанув головой, Синявкин как и прежде не заметил ничего подозрительного, однако внутри него начало разгораться чувство беспокойства. А тело вдруг стало таким легким и немного непослушным, что Синявкин, не понимая, что с ним происходит, заволновался еще сильней.

Дабы успокоить нервы, он достал из шкафчика наверху полупустую бутылки виски и стопку, налил себе пятьдесят грамм и, презрев по неведению нерушимый закон психонавтов не мешать таблетки и алкоголь, одним глотком осушил стопку.