Наемничья банда Рысь

Так проходили дни за днями. Утром, едва свет, проникающий через небольшую дыру под потолком, заливал наши кровати, мы просыпались, быстро умывались и уходили на пробежку. Потом зарядка и плотный завтрак у кузнеца. Недолго отдохнув после еды и мытья посуды, мы брали всю амуницию и шли месить выпавший за ночь снег. Тренировались все больше уже сами по себе, оттачивая удары и стили боя. Потом начинались бесконечные спарринги. За полгода ежедневных тренировок девушки очень неплохо научились фехтовать. Удары, блоки и парирования складывались в правильные рисунки боя. Пусть и далекие от идеала, но это уже были отнюдь не битвы новичков. Порою, они пробивали даже мою защиту, хотя все чаще дело обстояло наоборот. К вечеру, когда тьма опускалась на долину, мы возвращались в нашу пещерку и, после еды, принимали долгую расслабляющую ванну. Обед или уже сразу ужин иногда проводился и у кузнеца, но это было больше редкостью, ибо он очень любил работать до полуночи и терпеть не мог, когда его отвлекали. После горячего источника мне еще нравилось пробежаться под ледяным водопадиком, никогда не замерзающим из-за температуры в пещере. Закалка такая хорошо выбивала сонливость и слабость, навеянные теплой водой. И в том числе выбивала она и разные дурные мысли после совместного купания. А их было ой, как много... Да купались мы вместе, но так скажем раздельно. Они в своей, дальней части, отделенной от меня не широким, но довольно высоким выступом, а я в своей, ближней к двери. И как джентльмен, я честно не подглядывал. Почти... Но оставим. Так как ложиться рано я был не привычен, потому оставшееся до ночи время мы сидели за теорией. Мел и каменная стена хорошо заменяли нам бумагу, а свет свечей, факелов или попросту лучин и вовсе придавал урокам некоторое ощущение приобщения к тайному знанию. Хотя для этого мира оно на большую часть именно таким и было. Измучив следом после тела заодно и головы девушек, мы мирно ложились спать, ожидая нового веселого и полного событий дня. А события себя ждать не заставляли, пускай и по мелочи, но разных вещей случалось не мало. То снег для кобылки расчистить, то сарайчик подлатать, то лису прогнать, а то и просто в кузне помочь. День на день не приходился.

Зато во всех этих делах очень даже удалось сблизиться и сдружиться по-настоящему со всеми членами нашей общины. Милая малышка Эрика, вызывающая почти неконтролируемые приступы няшности. Старый ворчливый кузнец Годо, скрывающий под коркой своего сухаря доброе и отзывчивое нутро. И главное две мои светлокурые ученицы. За полгода мы узнали друг о друге очень много. Сестры, на вид такие одинаковые, на проверку оказались абсолютно не похожими. И дело было отнюдь не в совершенно крохотных отличиях между ним. Все крылось глубже, в них самих, их характерах, мыслях и поведении. Сперва они постоянно копировали друг друга, так что порою вообще различить кто перед тобой находится становилось трудно. Но со временем я научился сперва безошибочно различать их меж собой, а потом и вовсе понимать, когда на их лицах наигранные эмоции, а когда пробивалось настоящее "Я". Мара, словно опережавшая сестру не на некоторые минуты, а на годы, была более серьезной и рассудительной. Всегда стараясь принимать в расчет все варианты, она оказалась несколько ближе к тактике, нежели к силовому столкновению, и повсюду, и в хозяйстве, и в разговорах, и в спаррингах, больше рассчитывала на голову. Потому от нее я постоянно ожидал каких-либо каверз и подстав. С Корой ситуация оказалась обратной. Нет, говорить, что она не думала своею головой нельзя. Думала и очень хорошо. Но получалось у нее это несколько более прямолинейно и эмоционально. Если ей не получалось извернуться и придумать что-либо, она просто брала скоростью и точностью движений. Как книгу ее читать было конечно нельзя, но предугадывать действия было проще. Что сестер объединяло, так это способность недолго терпеть, а затем взрываться, если что-то шло не так. Впрочем, успокаивались они тоже быстро. А еще быстрей они придумывали разные проделки против своего мучителя — меня. Чертята, что живут в любой женщине, пробудились и в них...

Такая размеренная жизнь у нас продолжалась до середины весны, когда начал медленно сходить снег. К тому времени что я, что девушки заметно окрепли и телом, и умом. Заработали свои первые шрамы, следы бурного обучения, покорили первых врагов, забредавших к нам в поисках пищи хищников, подобрали себе оружие и доспехи, и даже научились ими пользоваться. В общем и целом с толком провели год. Хот я все равно считал, что выживание в мире опустившегося темного фентези потребует много, много большего. Но время еще было, и я продолжал тренироваться.

Тот момент, когда снег окончательно сменился густой одноцветной жижей, я встретил, выворачивая очередные кренделя с копьем. С катаной я тренировался большую часть времени, следом за ним стояло копье, несколько не удобное для меня, слишком толстое и с простым штыковым наконечником, не особенно годным для рубящих ударов. Не забывал я и про остальное, европейские цепы, топоры и двуручные мечи сменялись восточными косами, цепями и найденным в кладовке кузница ятаганом, которые в свое время также откладывались в сторону в пользу северных одноручных мечей, топоров-клевцов и круглых щитов. Опробовать и научиться основам обращения удалось практически со всеми оружиями, что не могло не радовать. К сожалению, так и не получилось нормально освоиться ни со стрелковым, ни с метательным вооружением. Метательные ножи и стрелы все никак не хотели, каждый раз покидая руки хозяина, попадать в цель. Через раз другой — без проблем, но вот каждый... Видимо было это не мое. Но я не отчаивался, ведь у сестренок это выходило выше всяких похвал. А когда они с моей подачи начали интересоваться вдобавок и разными комбинациями наконечников, древка, оперения и натяжения, стало ясно, что лук и арбалет были предназначены им судьбой. На памяти мне открытой, я знал многих хороших охотников и лучников, но сестренки уже превосходили их, и теперь я смело мог говорить, что они планомерно выходят на уровень мастеров.

И вот, рассекая очередную лужу ногами и в очередной раз проделывая плохо удающийся мне хитрый укол, я был прерван окликом кузнеца. Годо стоял хмурый, словно собирающийся рассказать мне о том, что горн оказался дыряв. Был он в своем вечно засаленном фартуке и шубе, накинутой поверх голых плеч, за спиной у него висело что-то длинное и тонкое, плотно укутанное в ткань и перемотанное бечевой.

— Что такое Годо? — несколько обеспокоенно спросил я его. — Что-то случилось?

— Да, — односложно ответил он. — Это копье тебе не подходит.

— Что верно, то верно, но оно все одно лучше тех, с которыми мы к тебе приехали.

— Пойдем, — все также хмуро сказал он и, развернувшись, направился к кузнице.

Когда мы вышли на относительно сухое место рядом с сараем, он, развернувшись кинул мне сверток.

— Попробуй.

С трудом развязав не тугие, но почему-то промокшие, узлы бечевки, плотно прижимавшие крепкую серую мешковину, тоже после аккуратно развернутую, к чему-то тяжелому, я поразился новой работе мастера. Это было копье. Длиною мне по макушку, оно состояло из длинного клинка по форме листа, в основании своем имевшего два выступающих уса, длинного деревянного древка, со вставленным в него железным основанием, и обшитого стальными кольцами, и небольшого шипа на конце. Немного тяжеловатое для своих размеров, при этом оно было и заметно тоньше своих братьев, с коими я занимался ранее и, не менее важное, у него был хороший баланс, лишь на кулак сдвинутый от центра в сторону лезвия.

— Ого!.. — только и промолвил я. — Вот это сюрприз...

— Проверь его. — Я несколько ошарашено кивнул и попробовал проделать пару движений. Примерно на третьем круге копье уверено засадило мне пяткой по району ягодиц, но я, не отчаиваясь, продолжал. — Я долго следил за твоей игрой с копьем. Сказать по правде, сперва, каждый раз, она казалась мне не более чем простым выделыванием. Но потом я вспоминал, что такой игрой ты спас Мару с Корой, и все эти танцы с палкой начинали принимать более осмысленный вид. Со временем они мне даже стали казаться весьма смертоносными и практически завершенными. Но не хватало главного. — С очередным оборотом и шагом мне начало казаться, что я постепенно привыкаю к новому изделию кузнеца. Все ровнее и точнее шел удар. Все проще становилось его контролировать. — Простое копье тебе не подходило, и поэтому я смастерил тебе его. Специальное оружие, сделанное только для тебя. Ни у кого в целом мире такого больше нет. А потому право выбрать имя я оставил тебе. — Я остановился и с недоумением, вновь вернувшимся на лицо после детской радости от нового копья, посмотрел на кузнеца. Он теперь ухмылялся, явно забавляясь своим успехом и тем, что мне его работа пришлась в самый раз. Ну и эмоциями на моем лице, конечно же.

— Имя?

— У такого оружия должно быть имя. Иначе оно не сможет долго и верно служить своему хозяину, — кивнул он.

— Имя... — протянул я, задумавшись. — И правда, безымянный клинок не сможет служить долго... как же тогда его назвать?..

-...

Кузнец лишь хмыкнул, и, развернувшись, пошел обратно к кузне. В тот вечер искры над наковальней взлетали очень долго, заглушая звук рассекаемого воздуха.

За большим высушенным пнем, приметным своим глубоким черным нутром, явно выжженным каким-то пожаром, скрывался, припорошенный снегом, тайник. Средней величины бочонок, по счастливой случайности найденный мною еще осенью на заброшенной тропе, огибающей гору у основания, аккуратно запирал дыру с небольшой пещеркой между крупными вылезшими на поверхность корнями давно умершего дерева и был снаружи прикрыт полу истлевшей листвой и соломой. Сам по себе он был хорошо осмолен и оканатчен, потому, несмотря на погоду, воды внутри не было, как и разных мелких насекомых. С трудом выбив крышку, мы достали из него котелок, плотно сложенную мешковину, мешочек сухарей и несколько кусков вяленого мяса. Последнее лежало в нем менее месяца, с того самого момента, как мы проходили тут в последний раз, и пополняли запасы сухпайка на будущие походы.

После опустошения тайника, нам предстояла тяжелая работа по обустройству лагеря. Мы, вместе с Корой, отправились за хворостом и каким еще возможным топливом, а Мара начала расчищать снег под костер. Едва огонек взялся, как и его приставили к работе, на него водрузили чуть ли не самое важное — котелок со снегом. Пока он закипал, я обустраивал в корнях дерева нам ночлег. В тесноте, зато в тепле, нам предстояло провести эту ночь в той самой пещерке, что была под пнем. На слое листьев, соломы и еловых веток, поверх которых была положена мешковина и, укутавшись в шубы, можно было рассчитывать на теплую ночку.

— Рюрик! — резко, но еле слышным шепотом позвала меня Кора. — Ты слышал?

Я выбрался из обустраиваемого мною будущего ночлега и прислушался.

— Что там? — столь же тихо спросил я.

— Слушай.

С минуту стояла тишина, разрываемая лишь шелестом огня, да скрипом поленьев.

И вдруг вдали пронесся до боли знакомый и явно не предвещающий ничего хорошего звук.

"Аууу-уу-уу-уу!".

"Аууу-уу-уу-уу!".

В ответ с другой стороны от нас раздалось новое, отличное "Аууууу!".

Многоголосый волчий вой шел с двух сторон. И постепенно приближался.

Когда деревья покрылись листвой, а моря, оставшиеся после растаявшего снега, сузились, наконец, до вменяемых размеров маленьких прудиков, мы с Годо совершили повторную вылазку в город. За зиму у кузнеца накопилось немало разного железа, заставившего меня гадать, когда он успел его отковать. Были здесь и мечи, и копья, и даже простые железные пруты и разная мелочевка. Сгрузив все в телегу и запрягши кобылу, мы выдвинулись в путь. В этот раз мы поехали все вместе. Мы с Годо оказались на козлах, а девушки и малышка сидели на заднем краю телеги, радостно болтая свешенными за борт ногами. За такой длинный год это было первое крупное развлечение для них. Двигаться было еще тяжеловато, слишком много луж и воды превращали дорогу в сплошное болото. Когда в очередной раз, не объехав лужу, телега застревала, все кроме Эрики и кого-нибудь из близняшек слезали и, по уши в грязи, выталкивали наш транспорт из засады. Оставшиеся на верху следили за лошадью, чтобы она невзначай не решила продолжить движение без нас.

К полудню мы смогли выйти на тракт, более крепкий к прошедшей зиме. Там мы останавливались всего пару-тройку раз. По нему, в отличие от конца лета, мы ехали одни, и лишь у самого города повстречали торговцев, ждущих очереди на въезд.

— Годо, остановись-ка возле того ручейка,— попросил я кузнеца, едва город только показался на горизонте. — Дорога дальше вроде утоптанная, почистимся маленько. — Въезжать в этот большой гадюшник будучи самому по уши в грязи, мне совершенно не хотелось.

Отмыться в ледяном ручейке было делом не простым. Пока воду черпнешь и смывать начнешь, руки успеют до боли промерзнуть. Так пару раз их окунешь и пляшешь, пока рук снова нормально не почувствуешь. Среди нас всех лишь Годо мученически терпел это издевательство, изредка пофыркивая, девушки визжали и канючили, а я просто в полголоса то ругался, то хохмил да смеялся, как сумасшедший. Ну а малышка смотрела на это все с возка и недоуменно крутила глазками.

К воротам мы подошли чистые и веселые, но лишь спустя лишние полчаса. Нагло обойдя всю очередь на въезд сбоку, и получив при этом крайне неблагоприятные напутствия от вынужденных стоять торговцев, мы приблизились к воротам. Трое стражей осматривали небольшую телегу, груженую горшками доверху. Каждый раз, когда они брали или двигали посуду, пухлый мужичок, явно хозяин и телеги и товара, хватался за свою лысину, и едва не падал в обморок. Но таможенники, на вид большие и неуклюжие в своих доспехах, орудовали ловко и аккуратно, зная, что за разбитый товар, получат нагоняй от начальства, куда сей товарищ обязательно пойдет с жалобой.

— Годо! — окрикнул его один из них, небрежно шмякнув один из горшков обратно в кучу, хозяин при этом едва остатки сознания не потерял. У него что горшки из золота что ли? — Мы тебя еще в начале месяца ждали!

— Дороги размыло, — проворчал в ответ кузнец. — Еле продрались сегодня.

— Да, лило последние дни не мало, — кивнул, соглашаясь, стражник. — Куда идти знаешь, проезжай, Кастор тебя уже заждался.

Кузнец кивнул, и мы двинулись внутрь небольшой, на две телеги шириной, арки, ворот города. Едва мы только в нее въехали, как прекрасный аромат этого города, за стеной чувствовавшийся много меньше, навалился на нас, вызывая у меня рвотные позывы. За стенами города ничего не изменилось, самый бедный квартал встречал нас все теми же страшными хибарами, тесно жмущимся по сторонам от главной дороги. И все также на ее обочине носилась босая ребятня, все также из подворотен торчали голые ноги упившихся в хлам хозяев или косые взгляды из-под капюшонов и шляп, явно оценивающих каждого въезжающего. Нас они тоже оценили, как самих, так и телегу, но Годо здесь был достаточно известен, и если кто-то решился бы рискнуть украсть у него оружие, изготовленное для городской стражи по заказу самого градоправителя, то ему бы потом пришлось ой, как не сладко от недождавшегося своего товара покупателя.