| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
Воплощение смертности
На целый месяц планета Чандрила предоставляла свои блага участникам молодежной программы для будущих законодателей. Раз в год юноши и девушки с множества планет стекались сюда, чтобы поучаствовать в шуточных сенатских слушаниях в городе Ханна и за его пределами или совершить экскурсии по обширным сельскохозяйственным угодьям Чандрилы, ее природным заповедникам, коралловым рифам и паркам. Именно в Гладеанском парке, охотничьем заказнике близ прибрежной Ханны, Плэгас и нанес юному Палпатину свой внезапный визит. Впрочем, удивляться пришлось как раз Плэгасу. — Я знал, что вы появитесь, магистр, — заявил Палпатин, встретив Плэгаса и 11-4Д у одного из охотничьих скрадков заказника. — Откуда же? — Просто знал и все. — И твои предчувствия всегда верны? — Почти всегда. — Любопытно, — заметил 11-4Д, когда Палпатин поспешил к двум своим спутникам, чтобы попрощаться. Плэгас узнал одного из них — Видара Кима, наставника Палпатина по молодежной программе, — и догадался, что хорошенькая брюнетка рядом с Кимом — его любовница. Выслушав взволнованное объяснение Палпатина, Ким бросил на Плэгаса полный неодобрения взгляд, после чего они со спутницей удалились. — Твой учитель не слишком меня жалует, — заметил муун, когда Палпатин вернулся. — Он просто вас не знает, — отмахнулся юноша. Вот уже несколько недель минуло без единого сеанса связи. Судя по настроению Палпатина, он ничего не знал о вынужденной поездке Плэгаса в Озерный край, но в то же время был явно на взводе — скорее всего, из-за попыток отца проследить за его межпланетными звонками, а то и вовсе пресечь их. После того как тайный агент «Капиталов Дамаска» внезапно замолчал, позиции дворян стали выправляться. Несмотря на уверения Тапало, что сделка с Банковским кланом по-прежнему в силе, запрет на въезд на планету, наложенный на муунов, заронил семена сомнения в души избирателей, и борьба за королевский трон с каждым днем все больше обострялась. Хуже того, интерес Банковского клана к Набу постепенно угасал. — Нам нельзя разговаривать долго, — сказал Плэгас своему спутнику, когда они шли по восходящей тропинке, соединявшей скрадок с одним из охотничьих домиков. — Твой отец мог подослать соглядатаев. Палпатин отмел это предположение: — Он отслеживает мои звонки — поэтому я и не мог так долго с вами связаться, но даже он не настолько глуп, чтобы следить за каждым моим шагом. — Ты недооцениваешь его, Палпатин, — сказал Плэгас, остановившись. — Я беседовал с ним в вашем родовом имении. Палпатин раскрыл рот от удивления: — В доме на озере? Но когда? Как… Плэгас сделал успокаивающий жест и в подробностях рассказал, что произошло. В завершение он добавил: — Он также грозился проследить, чтобы мы с тобой больше не встречались. Все время, пока Плэгас говорил, Палпатин расхаживал по дорожке взад-вперед, кипя от негодования и потрясая кулаками. — Он не посмеет! — рычал он. — У него нет права! Я не допущу этого! Ярость Палпатина волнами обдавала Плэгаса. Лесные цветы по обеим сторонам тропинки закрывали свои бутоны, насекомые-опылители встревоженно жужжали. 11-4Д покачивался, будто захваченный мощным электромагнитом. «Кто же настоящие родители этого юноши? — спросил себя Плэгас. — Они и впрямь из плоти и крови? Его будто породила на свет сама стихия. Неужели Сила настолько велика в нем, что столько лет скрывала сама себя?» Палпатин внезапно застыл и вихрем развернулся к Плэгасу: — Вы должны мне помочь! — Но как? — удивился тот. — Он же твой отец. — Посоветуйте, что мне делать! Скажите, как бы вы поступили на моем месте! Плэгас опустил на плечо Палпатина ладонь, и они медленно продолжили прогулку. — Можно обратить инцидент себе на пользу. Освободиться от родительской опеки. Палпатин нахмурился: — На Набу так не делается. Пока мне не стукнуло двадцать один, я в отцовской власти. — Законы Набу меня не слишком интересуют, а значит, не должны интересовать и тебя. Я говорю об истинной свободе. Отказавшись от имени, ты начал свое перерождение — и ты должен его закончить. — То есть не подчиниться отцу? — Если это самое большее, на что ты готов пойти. И без единой мысли о последствиях. — Но я хотел… — Неуверенность — первый шаг к самостоятельности, — сказал Плэгас. — За ней придет и мужество. Палпатин встряхнул головой, словно пытался прояснить мысли: — И что я буду делать тогда? — А что бы ты хотел делать, Палпатин? Если бы это зависело только от тебя. Юноша помедлил: — Я не хочу жить той жизнью, какой живут обычные существа. Плэгас внимательно посмотрел на него: — Ты считаешь себя исключительным? Палпатин смутился: — Я только хочу, чтобы моя жизнь была исключительной. — Не извиняйся за свои желания. Исключительной в чем? Палпатин отвел взгляд. — Зачем сдерживаться? — спросил Плэгас. — Если хочешь мечтать — мечтай по-крупному. — Помолчав, он добавил: — Ты говорил, что политика тебя не интересует. Это так? Юноша сжал губы: — Не совсем. Плэгас застыл на середине пути: — И как далеко простирается твой интерес? К какой должности ты стремишься? Республиканского сенатора? Монарха Набу? Верховного канцлера Республики? Палпатин украдкой посмотрел на мууна: — Вы разочаруетесь во мне, если я скажу. — А теперь ты недооцениваешь меня — как недооценивал своего отца. Палпатин набрал в грудь побольше воздуха: — Я хочу стать силой, несущей перемены. — Его взгляд стал жестче. — Я хочу править. «Вот оно! — мысленно вскричал Плэгас. — Наконец-то он признал! И кому, как не человеку, носить маску власти, пока бессмертный владыка ситов правит из-за кулис?» — А если не выйдет? Если не править — что тогда? Палпатин стиснул зубы: — Или власть, или ничего. Плэгас улыбнулся: — Предположим, я готов помочь тебе ее обрести. Потеряв дар речи, Палпатин уставился на него. Он смог сказать только: — Что же вы попросите взамен? — Лишь одного: чтобы ты был неотступен в своем стремлении освободиться. Чтобы воплощал в жизнь свои амбиции, делая для этого все, что необходимо. Чтобы был готов рискнуть своим сомнительным благополучием и понимал, к каким последствиям это приведет. Не дойдя до охотничьего домика, Плэгас свернул в сторону пышно растущего сада и увлек спутника в небольшую беседку. — Я расскажу тебе кое-что о своем прошлом, — начал он. — Я родился и вырос не на Муунилинсте, а на планете, именуемой Майгито, и матерью моей была не супруга моего отца, а его вторичная жена — как это принято называть у муунов. Лишь когда я достиг совершеннолетия, отец вернулся на Муунилинст, и я получил первое представление о планете, давшей начало моему народу. Из-за строгих демографических законов Муунилинста лишь тем муунам, у которых достаточно влияния, — таким, как мой отец, — позволялось привозить домой отпрыска, родившегося на другой планете — не говоря уже о бастарде. Другие члены семьи считали меня чужаком: в их представлении, я не обладал законными правами и светскими манерами, присущими уроженцам Муунилинста. Ибо если и есть что-то, что мууны презирают больше, чем мотовство, так это несоответствие установленным порядкам — а у меня таких несоответствий было в избытке. Мои расчудесные братья и сестры были прямо-таки образцом для подражания: узколобые, до неприличия расчетливые, с непомерным самомнением, идентичным взглядом на любой вопрос и любовью к сплетням … Меня по-настоящему бесила перспектива унижаться перед этой кликой недалеких эгоистов. К их досаде, они были вынуждены признать, что я — полноценный член клана и обладаю теми же правами на обширное наследство моего отца, что и все остальные. Но, как это бывает с членами любого избранного общества, я должен был доказать, что достоин своего положения, готовя успешные финансовые прогнозы и предоставляя их на суд правящей верхушки. Я прошел все проверки и испытания, но вскоре мой отец слег от тяжелой болезни. Когда он был на смертном одре, я спросил его, как мне разрешить мои затруднения, и он ответил, что я должен делать все, что необходимо, ибо на кону стоит моя собственная жизнь. Он сказал, что тех, кто слабее умом, нужно наставить на путь истинный — или наказать по справедливости — и что я должен любой ценой защитить свои интересы — ради себя самого, своего народа и жизни в целом. Переведя дыхание, Плэгас продолжил: — Причиной его преждевременной смерти оказалось редкое генетическое отклонение, затронувшее его третье сердце. Симптомы этой наследственной болезни нашли у всех его потомков, кроме меня — ибо я был рожден другой матерью. Испугавшись скорой кончины, мои братья и сестры предложили колоссальные деньги любому ученому-генетику, который сможет их спасти, и наконец один такой явился пред их очи, утверждая, что знает нужное лекарство. Все они, включая мою клановую мать, прошли курс лечения и пребывали в полной уверенности, что им удалось избежать семейного проклятья и скоро можно будет сделать то, о чем они так долго мечтали: окончательно и бесповоротно изгнать меня из семьи. Его взгляд ожесточился. — Они даже не подозревали, что это я нанял генетика и что его методы лечения были такими же липовыми, как и его рекомендации. И вот они начали умирать — один за другим, а я втайне злорадствовал, по временам развлекая себя тем, что убивался притворным горем на их похоронах и изображал безразличие, когда их несметные богатства переходили ко мне. В конечном счете я пережил их всех — и унаследовал все. Закончив рассказ, Плэгас вытянулся в полный рост и сложил тонкие руки на груди. Взгляд Палпатина уткнулся в деревянный пол беседки. До уха Плэгаса донеслось тихое жужжание фоторецепторов 11-4Д, которые фокусировались на юноше. — Ты считаешь меня чудовищем, — сказал он, нарушив затянувшееся молчание. Подняв голову, Палпатин произнес: — Вы недооцениваете меня, магистр.
* * *
В космопорту Ханны царила суматоха: один за другим взлетали корабли, спешившие вернуть участников молодежной программы на их родные далекие планеты. В главном пассажирском салоне набуанского звездолета «Джафан III» Палпатин и юный практикант из Керена делились впечатлениями о событиях прошедшей недели. Близкие к тому, чтобы стать хорошими друзьями, несмотря на политические разногласия, они были погружены в обсуждение предстоящих выборов на Набу, когда стюард прервал их беседу, объявив, что Палпатину следует немедленно вернуться в терминал космопорта. Стюард не знал, по какой причине и кто именно хочет его видеть, но едва зайдя в телетрап, юноша тут же узнал суровый, безжалостный взгляд одного из охранников, недавно нанятых отцом. — Палпатин не вернется на борт, — сообщил охранник стюарду. Сбитый с толку, Палпатин потребовал объяснить, почему его забирают с корабля. — Твой отец здесь, — сказал ему охранник, когда стюард удалился. Через транспаристальное окно телетрапа он указал на дальнюю сторону летного поля, где стоял блестящий, обтекаемый корабль с гербом дома Палпатинов на борту. Палпатин заморгал от удивления: — Когда он прибыл? — Час назад. Вместе с твоей матерью, братьями и сестрами. — Меня не предупреждали, что они прилетят. — Вопрос вне моей компетенции, — сказал охранник. — Ты уже прошел пограничный контроль, так что мы можем немедленно проследовать на корабль. Палпатин ожег его взглядом: — А ты, значит, просто следуешь приказам? Конвоир невозмутимо пожал широкими плечами: — Если вкратце и без прикрас — это моя работа, парень. Смирившись с неизбежным — но все еще злясь из-за того, что пришлось нарушить планы, Палпатин проследовал за охранником через лабиринт переходов к телетрапу, ведшему на семейную яхту. Палпатин-старший уже ждал его в воздушном шлюзе. — Почему мне не сообщили раньше? — требовательно спросил Палпатин. Его отец кивком велел охраннику запечатать люк. — Твоя мать, братья и сестры на корме. Я присоединюсь к вам, как только мы уйдем в гиперпрыжок. — Обойдя сына, он скользнул в кабину пилота. Палпатин повернулся в сторону внешнего люка, прикидывая свои шансы на побег, но в конечном счете отказался от этой затеи и отправился на корму — но не в главный пассажирский салон, а в отсек поменьше, где располагалась аппаратура связи. Там он пристегнулся к противоперегрузочному креслу и просидел в одной позе все время, пока корабль набирал высоту и переходил на сверхсветовую. Затем юноша поднялся и стал расхаживать по отсеку; за этим занятием его и застал отец, вошедший несколькими минутами позднее. — Наш курс лежит на Малый Хоммель. Застыв на месте, Палпатин уставился на него. — Ты будешь жить в доме семьи Гриджейтус. Одежда и другие вещи, которые тебе могут понадобиться, уже на борту. — Не дождавшись реакции сына, Косинга продолжил: — Вы с Дженусом неплохо ладили в последний раз, когда мы там были. Смена обстановки пойдет тебе на пользу. — И ты решил все это, даже не спросив меня? — процедил юноша. — А как же моя учеба в университете? Мое участие в молодежной программе? — Все уже улажено. Ты будешь учиться вместе с Дженусом по программе Малого Хоммеля. — Значит, ты одобряешь неприязнь Гриджейтусов к инородцам? — Да будь они хоть трижды шовинисты, я отношусь к ним с куда большим уважением, чем к твоим нынешним друзьям. Палпатин покачал головой: — Нет. Нет. Тон отца стал резче: — Это ради твоего же блага. Ноздри Палпатина раздулись. — Отец лжи, — пробормотал он. — Откуда тебе знать, что для меня благо? Разве прежде тебе было до этого дело? Все из-за моей дружбы с Хего Дамаском, верно? Палпатин-старший насмешливо фыркнул: — Дружбы — ты так это называешь? Дамаск использует тебя, чтобы получить сведения о наших планах на предстоящие выборы. — Конечно, использует. Застигнутый врасплох признанием, Косинга выдавил: — И все же ты продолжаешь… дружить с ним. — То, что ты считаешь злом для Набу, я воспринимаю как шаг вперед, а Хего Дамаска — как дар свыше. Он влиятелен и умен — гораздо умнее любого из моих профессоров. И на целую голову выше тебя и твоих союзников — понимай в любом угодном тебе смысле. Косинга презрительно скривил губы: — Мне начинает казаться, что наш конфликт выходит за рамки простых политических разногласий. — Так и есть — и ты это прекрасно знаешь. Ты используешь ситуацию как предлог, чтобы снова держать меня в узде. — В чем бы не было нужды, прояви ты хоть малейшую способность вести себя подобающе. Палпатин хмыкнул: — Ах да, мои вечные попытки «подорвать устои общества». Знаешь, я не намерен возвращаться к старому спору. — Ты слишком легко относишься к своим проступкам — учитывая, что ты чуть не навлек позор на всех нас. — Не больший позор, чем навлек на семью ты. — Эй, мы не меня сейчас обсуждаем, — вскинулся Косинга. Палпатин взметнул вверх руки: — Ладно. Хорошо. Высаживай меня на Малом Хоммеле — я все равно там не останусь. — Я могу устроить так, чтобы ты остался. — Выставишь караул из своих мордоворотов? Я легко обхитрю их, отец. Губы Косинги сжались в тонкую линию: — После того, как ты чуть не сорвал наши планы в отношении Тапало, любой намек на скандал может нас похоронить. Ты что, не понимаешь, что сейчас стоит на кону для Набу? — И что стоит на кону для тебя, — с ехидной ухмылкой добавил Палпатин. — Брат твоей любовницы становится королем, а ты получаешь уютное местечко, о котором всегда мечтал, но которое не заслужил. Со свирепой яростью в глазах Косинга выпалил: — Будет лучше для всех, если убрать тебя с дороги. — Наконец-то ты признал это. Отец внезапно упал духом: — Ты такая же загадка для меня, каким был в детстве. На лице Палпатина заиграла улыбка. — Просто ты не в состоянии меня понять. — А ты, как всегда, столь высокого мнения о себе. — Ни чуточки, отец. Ты даже не представляешь, на что я способен. Никто не представляет. Косинга тяжело вздохнул: — Я знаю, что ты мой родной сын, ведь я специально проводил анализ — для надежности. Но по правде, я не знаю, откуда ты взялся — от кого или от чего ведешь свой род. — Он пристально посмотрел на сына. — О да, вот же он — тот жестокий огонь в твоих глазах, который я вижу уже семнадцать долгих лет. Как будто ты хочешь убить меня. Ты всю жизнь думал об убийстве, не так ли? Ты просто ждал, когда кто-то даст тебе разрешение действовать. Лицо Палпатина потемнело. — Мне не нужно ничье разрешение. — Именно. В глубине души ты — зверь. — Царь всех зверей, отец, — сказал Палпатин. — Я знал, что этот миг настанет. Знал еще в тот день, когда пытался запеленать тебя, а ты отбивался с такой силой, какой не встретишь у младенцев. Сын посмотрел на него исподлобья: — Я уже был взрослым, отец, возмужавшим с рождения — и ты ненавидел меня за это, ибо понимал, что таким, как я, тебе никогда не стать. — Ненавидел сильнее, чем ты можешь представить, — с возросшей злостью в голосе прорычал Косинга. — Достаточно сильно, чтобы желать тебе смерти с самого начала. Палпатин не сдвинулся с места: — Ну так убей меня — прямо сейчас. Косинга сделал шаг ему навстречу, и вдруг его со всей силой отшвырнуло к переборке, разделявшей центр связи и главный салон. Из-за запертого люка раздался взволнованный женский голос: — Что случилось? Потирая ушибленное плечо, Косинга смотрел на сына глазами, широко раскрытыми от удивления и страха — словно загнанное животное. Он попытался дотянуться до панели управления люком, но Палпатин одним движением пальца пресек его потуги. Невидимая рука развернула Косингу на месте и отбросила к противоперегрузочному креслу; от удара о подлокотник его лицо залила кровь. Кто-то забарабанил в люк с противоположной стороны. — Охрана! — закричал Косинга, но едва слова слетели с его губ, как переборка, к которой он привалился, прогнулась внутрь, швырнув его лицом в палубу и выбив из него весь дух. Все это время Палпатин стоял как вкопанный, его руки дрожали, а лицо было перекошено от ярости. Что-то дикое светилось в его пылающих глазах. Он услышал грохот ударов по люку и развернулся к нему: — Не подходите! Идите прочь! — Что ты наделал? — панически голосила мать. — Что ты наделал? Косинга с трудом поднялся на четвереньки и в страхе начал ползти к люку, оставляя на палубе кровавые пятна. Но Палпатин уже приближался. — Если тебя породила сама Сила, я ее проклинаю! — проскрежетал зубами Косинга. — Проклинаю! — Я тоже, — рявкнул в ответ Палпатин. Люк заскользил в сторону, и он услышал голос охранника, который снял его с «Джафана III»: — Стоять! — Косинга! — истошно завопила мать. Палпатин обхватил руками голову, а затем со зловещей невозмутимостью подбежал к люку, схватил ошарашенного охранника за грудки и швырнул его на середину отсека. Подняв лицо к потолку, он крикнул: — Теперь мы все в одной лодке!
* * *
Из них бы вышли превосходные мастера пыточного дела: Плэгас и 11-4Д склонились над операционным столом, к которому был привязан Венамис — все еще в искусственной коме, а теперь еще и накачанный анестетиками. Дроид сжимал в своих придатках окровавленные скальпели, ранорасширители и кровоостанавливающие зажимы, а Плэгас — в маске и халате — стоял, закрыв глаза: лампы операционной отбрасывали от него на пол длинные тени, но сам он едва ли пребывал сейчас в бренном мире. Он глубоко погрузился в Силу и, равнодушно взирая на повреждения, которые 11-4Д нанес внутренним органам бита, сосредоточился на том, чтобы навязать свою волю микроскопическим посредникам Силы. Дроид при этом тщательно контролировал клеточную активность пациента, отслеживая симптомы того, что манипуляции Плэгаса — попытки продлить Венамису жизнь — дают желаемый эффект. Внезапно по телу Плэгаса заструился поток искрящейся темной энергии. Такого сильного чувства он не испытывал с самой смерти Дарта Тенебруса; его сопровождали проблески настоящих, прошлых и, вероятно, будущих событий, и возмущение в Силе было столь велико, что в мгновение ока вырвало его из транса. Свершилось таинство, был пройден обряд посвящения. Морально готовый к тому, что Венамис предстанет перед ним сидящим на столе, он открыл глаза — но увидел лишь 11-4Д, который шаркал к нему от коммуникационной панели операционной. Одними губами Плэгас вымолвил: — Хилл? — Нет. Юный человек — Палпатин. Сигнал из глубокого космоса. Плэгас поспешил к аппаратуре связи. Они не общались с Палпатином с самой Чандрилы, но все это время Плэгас ждал звонка, гадая, принесут ли плоды его манипуляции. Если нет, ему придется лично проследить за тем, чтобы гамбит на Набу был разыгран по всем правилам. Разместившись в поле зрения голокамер, он несколько секунд разглядывал зашумленное изображение на экране: мерцающие огоньки индикаторов на приборной панели отбрасывали блики на лицо Палпатина, и что-то новое появилось в его глазах — цвет, какого муун никогда не видел там прежде. Бросив быстрый взгляд на прибор считывания координат, он спросил: — Где ты? — Я не знаю точно, — голос Палпатина был возбужденным, а взгляд беспорядочно метался. — Ты на корабле. Палпатин кивнул и, сглотнув, процедил: — На семейной яхте. — Прочти вслух координаты на навикомпьютере. Когда юноша сделал, что было велено, Плэгас вопросительно уставился на 11-4Д. — Хайдианский путь, в сторону края от Экзодина, — доложил дроид. Плэгас поразмыслил: — Свяжись с Солнечной гвардией, 4Д. Вели им приготовить корабль и сам будь готов к тому, чтобы сопровождать их. — Слушаюсь, магистр. Сит повернулся к монитору: — Ты сможешь сохранять текущий курс? Палпатин чуть наклонился в сторону: — Я на автопилоте. — Расскажи мне, что произошло. Юноша сделал глубокий вдох: — Мой отец без предупреждения прибыл на Чандрилу. Он забрал меня с корабля молодежной программы и пересадил на нашу яхту. Мать, братья и сестры тоже были на борту. После взлета я узнал, что меня отправляют на Малый Хоммель, как вы и предупреждали. Мы начали спорить, а потом… я не совсем понимаю, что со мной было… — Расскажи мне, что произошло, — требовательно повторил Плэгас. — Я убил их, — выпалил Палпатин. — Убил всех — даже охрану. Плэгас с трудом сдержал улыбку. «Все кончено — Набу в моих руках. Остается лишь вить из парня веревки — и смотреть, какую пользу он принесет». — Кто-нибудь на Чандриле видел, как ты садился на яхту? — поспешно спросил он. — Только охранник — и он мертв. Все мертвы. — Ты должен тайно вернуться на Чандрилу. Я пришлю корабль и своего дроида. Не пытайся объяснить произошедшее — даже если тебя спросят — и в точности следуй всем моим указаниям. — Но вы не прилетите вместе с остальными? — спросил Палпатин, широко раскрыв глаза. — Скоро мы снова встретимся, Палпатин. — Но корабль… улика. — Я прослежу, чтобы корабль не нашли. Никто и никогда не узнает о том, что случилось, понимаешь? Палпатин кивнул: — Я верю вам. Плэгас кивнул в ответ: — Да, и еще. Поздравляю, Палпатин. Ты только что обрел свободу.
* * *
Гладкий, как глубоководная рыба, послужившая ему прообразом, пассажирский корабль «Квантовый колосс» рассекал разреженные потоки гиперпространства. Один из самых изящных кораблей своего типа, «Колосс» совершал еженедельные рейсы между Корускантом и Эриаду, делая остановки у нескольких планет Хайдианского пути, чтобы принять или выгрузить пассажиров. Закутанный в тускло-зеленое одеяние из мерцающего шелка, Плэгас взошел на борт на Кореллии, но лишь после того как корабль совершил прыжок на сверхсветовую, поднялся на турболифте на верхний уровень и постучал в дверь каюты, которую он забронировал для Палпатина. — Вы сказали, скоро, — гаркнул Палпатин, когда дверь отъехала внутрь переборки. — Неделя — это не скоро. Войдя, Плэгас снял плащ и повесил его на спинку стула. — У меня были неотложные дела. — Он глянул на Палпатина через плечо. — Что же, я должен был все бросить и бежать вызволять тебя из неприятностей, в которые ты вляпался? На мгновение потеряв дар речи, Палпатин выдавил: — Простите, что позволил себе думать, будто мы теперь одной цепью скованы. — Одной цепью? Как это? — Разве я не ваш шпион на Набу? Плэгас качнул головой — сперва в одну, затем в другую сторону: — В самом деле. Ты сообщил нам немало ценных сведений. Палпатин бросил на мууна взгляд, в котором сквозила неуверенность: — Я сделал для вас гораздо больше, магистр, и вам это отлично известно. Вы несете столько же ответственности за случившееся, сколько и я. Плэгас уселся на стул, забросив ногу за ногу: — Неужели минула только неделя? Кажется, ты сильно изменился. Дознаватели с Чандрилы и Набу так жестоко обошлись с тобой? Палпатин по-прежнему не сводил с него глаз: — Как вы и обещали, нет улик — нет преступления. Для поисков привлекли даже пиратов и космических падальщиков, но все без толку. — Его взгляд стал жестче. — Но если кто изменился, так это вы. Даже несмотря на то, что вы знали, как все случится, с самого начала. Плэгас указал на себя: — Подозревал ли я, что твои отношения с отцом зайдут в тупик? Конечно. Это было ясно всякому. Но ты, кажется, намекаешь, что я каким-то образом предвидел, что ваш спор обернется насилием. Обдумав его слова, Палпатин насмешливо фыркнул: — Вы лжете. Не исключаю, что вы сами форсировали события. — Какой занятный оборот речи, — сказал Плэгас. — Но раз уж ты ухватил суть, вынужден признаться. Да, я намеренно толкнул тебя на этот поступок. — Вы прилетели на Чандрилу и лично убедились, что соглядатаи отца видят нас вместе. — Снова верно. Я начинаю испытывать гордость за твои достижения. Палпатин пропустил лесть мимо ушей: — Вы использовали меня. — Другого выхода не было. Палпатин гневно затряс головой, не веря собственным ушам: — Ваша сказочка про братьев и сестер — была ли в ней хоть крупица правды? — Более чем крупица. Но сейчас это едва ли имеет значение. Ты просил помощи, и я ее предоставил. Отец попытался помешать тебе, и ты действовал исключительно по собственной воле. — И, убив его, избавил вас от политического противника. — Палпатин помолчал. — Отец был прав насчет вас. Вы — бандит. — А ты свободен и богат, — заметил Плэгас. — Что же теперь, юноша? Я по-прежнему возлагаю на тебя огромные надежды, но прежде чем рассказать тебе всю правду, я должен убедиться, что ты действительно свободен. — Свободен от чего? — От страха показать свое истинное лицо. Палпатин помрачнел: — Вы не знаете моего истинного лица. — Он сделал несколько шагов в сторону, затем остановился и повернулся к мууну. — Вы так и не спросили, как именно я их убил. — Мрачные подробности никогда меня не привлекали, — сказал Плэгас. — Но если тебе нужно отвести душу, валяй. Палпатин воздел над головой руки с длиннющими ногтями: — Я казнил их вот этим! А еще — силой моей мысли. Я обратился в бурю, магистр — такой силы, что мог искривлять переборки и расшвыривать тела по всему отсеку. Я был сама смерть! В искреннем изумлении Плэгас выпрямился на стуле. Теперь он видел Палпатина во всем его темном великолепии. Гнев и убийство обрушили стены, которые он возводил, вероятно, с самого рождения, чтобы охранить свой секрет. Но сейчас скрывать что-либо было бессмысленно: могущество Силы было велико в нем! Семнадцать долгих лет он сдерживал свою внутреннюю силу, но теперь она выплеснулась наружу и понеслась неудержимым потоком. Дикие эмоции годами бурлили в нем, заставляя совершать неосознанные преступления, но сейчас они вырвались и забили ключом, ядовитым для любого, кто дерзнет прикоснуться к нему или попробовать на вкус. Но за его гневом таился коварный враг — страх пойти еще дальше. Заново рожденный, Палпатин подвергался страшной опасности. Но лишь потому, что еще не сознавал, как могуществен он сейчас и каким феноменально могущественным может стать. Ему потребуется помощь, чтобы завершить саморазрушение. Ему потребуется помощь, чтобы отстроить заново те самые стены, что скрывали его талант от других. «О, какая же тонкая потребуется дрессировка! — подумал Плэгас. — Но какого же союзника я обрету! Какого союзника!» — Я не знаю, что и думать об этом, Палпатин, — молвил он наконец. — Всегда ли ты обладал такой мощью? Лицо юноши стало бледным, а его колени задрожали. — Я все время знал, что способен призвать ее. Плэгас поднялся со стула и осторожно приблизился: — Ты на распутье, юный человек. Здесь и сейчас ты должен решить: отречься ли от своей мощи или со всей страстью и отвагой погрузиться в нее с головой. Невзирая на последствия. Он удержался от порыва положить руку на плечо Палпатина и вместо этого отошел на другой конец каюты. — Ты можешь посвятить остаток жизни попыткам постичь эту мощь, этот свой дар, — произнес он, не оглядываясь на собеседника. — Или можешь избрать иной путь. — Он повернулся к Палпатину. — Мрачный путь в девственную пустыню, откуда возвращаются единицы, да и то — если есть надежный проводник. Но также и кратчайший путь между этим днем и завтрашним. Плэгас осознал, что ударяется в опасную авантюру, но пути назад уже не было. Темная сторона свела их вместе и только она определит, суждено ли Палпатину стать его учеником. — Во время своего обучения, — проговорил он, осторожно подбирая слова, — приходилось ли тебе слышать о ситах? Палпатин моргнул, словно был поглощен какими-то мыслями: — Джедайская секта, верно? Когда-то что-то не поделили — и откололись. — Да, верно — в каком-то роде. Но не только: ситы — блудные потомки, которым суждено вернуться и низвергнуть джедаев. Палпатин искоса посмотрел на Плэгаса: — Но ситы считаются злом. — Злом? — повторил Плэгас. — А что это? Минуту назад ты говорил о себе как о буре. Ты сказал, что стал самой смертью. Так кто же ты — злодей или просто человек, который сильнее и просвещеннее других? Кто формирует истинную историю: «добряки», которые цепляются за все испытанное и надежное, или те, кто стремится поднять народы с колен и привести к триумфу? Ты стал бурей, но буря эта необходима, чтобы выдрать с корнем все устарелое и прогнившее, избавить Галактику от шелухи. Губы Палпатина угрожающе изогнулись: — Что за учение вы проповедуете? Каноны какого-то тайного культа? — Лишь живя по этим канонам, Палпатин, ты узнаешь их истинную ценность. — Если бы я хотел, я давно заставил бы родителей отдать меня в Орден джедаев — вместо того чтобы мыкаться по частным школам. Плэгас положил ладони на бедра и рассмеялся — но без намека на веселье: — И что хорошего такой человек, как ты, принесет Ордену джедаев? Ты безжалостен, честолюбив, самоуверен, скрытен, не испытываешь стыда и сочувствия. Более того, ты — убийца. — Он не сводил с Палпатина глаз и видел, как руки юноши в ярости сжимаются в кулаки. — Осторожно, мальчик, — добавил он через мгновение. — Ты не один в этой роскошной каюте обладаешь силой убивать. Глаза Палпатина широко распахнулись, и он отступил на шаг: — Я чувствую… Плэгас проявил высокомерие — и с явным умыслом: — То, что ты чувствуешь, — лишь крупица того, на что я действительно способен. Похоже, эти слова отрезвили Палпатина. — А ситам я смогу принести пользу? — Возможно, — сказал Плэгас. — Очень даже вероятно. Скоро мы это увидим. — Где же обитают эти ситы? Плэгас загадочно улыбнулся: — Сейчас есть только один сит. Если, конечно, ты не захочешь присоединиться ко мне. Палпатин кивнул: — Я хочу. — Тогда преклони колено и поклянись, что навеки и по собственной воле связываешь судьбу с Орденом ситских владык. Палпатин внимательно оглядел палубу, затем припал на одно колено и нараспев произнес: — Навеки и по собственной воле я связываю свою судьбу с Орденом ситских владык. Протянув левую руку, Плэгас прикоснулся к макушке юноши: — Дело сделано. С этой минуты и до скончания времен ты будешь зваться… Сидиус[25]. Когда Палпатин поднялся, Плэгас обхватил его за плечи: — В должное время ты поймешь, что стал един с темной стороной Силы и могущество твое безгранично. Но сейчас, покуда я не сказал иного, абсолютное повиновение — твой единственный путь к выживанию. Глава 12
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
