| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
К острову-улью.
И продолжил путь.
Ном Анор выдохнул:
— Дуриамы…
— Один из них — мозг этого корабля, исполнитель. Он уже сорвал тизо'пил йун'тчилат, и шансов на бегство у него нет. Какая еще цель стоит того, чтобы отдать за нее жизнь?
— Ты говоришь так, будто гордишься им!
— Даже больше, — прямо сказала она. — Он превзошел все мои самые смелые надежды.
— Если планетный мозг не будет регулировать состав атмосферы, весь корабль будет уничтожен! Он убьет не только себя, но и всех остальных!
Вержер пожала плечами и с улыбкой скрестила руки.
— Вурт Скиддер.
Ном Анора так замутило, что во рту появился привкус крови. Джедай Скиддер отдал жизнь, чтобы убить одного-единственного йаммоска, а дуриамы гораздо более ценны.
Бесценны.
Незаменимы.
— Он не может, — Ном Анор задохнулся от отчаяния. — Не может, жизненные формы на борту этого корабля неповторимы…
— Да. Каждая жизненная форма. Особенно он сам.
— Он не смог бы! Или… смог бы? Сможет?
— Ах, исполнитель, каким бы замечательным местом была эта вселенная, если бы все вопросы так легко находили свои ответы, — прозвенела Вержер, простирая руку в сторону оптического мешка видеопаука.
Они увидели Джейсена Соло на берегу острова-улья. Вонзив один клинок в грудь обезумевшего формовщика, другим клинком Джейсен от ключицы до паха разрубил кого-то, кто мог оказаться и рабом, и замаскировавшимся воином.
Из всех его спутников выжили двое; они развернулись у самого берега, не в силах сдержать толпу потерявших инстинкт самосохранения рабов яростными взмахами роющих скатов. Оттесняемые все дальше, эти двое ступили на твердую землю, пока Джейсен взбирался на ближайшую камеру из окаменевшего коралла, в которой находился дуриам. Наступив на шестиугольную восковую пломбу, которая запечатывала камеру, он замер с простертыми амфижезлами в руках и опять покачнулся, словно сознание оставляло его. Внизу прямоугольные грани роющих скатов разрубали рабов, и Джейсен вздрогнул, словно отпрянув от почти задевшего его выстрела из бластера. По-видимому, он только сейчас вспомнил, где находится, и зачем пришел.
И тогда он вонзил свой сдвоенный амфижезл в пломбу.
— Менее изученный вопрос, как видишь, — сказала Вержер, — заключается в том, можем ли мы остановить его?
Ном Анор напрягся, бессильно сжимая пальцы, словно думал, что сможет проникнуть сквозь оптический мешок видеопаука и схватить Джейсена за горло.
— Он окончательно спятил?
Вместо ответа Вержер только пристально, выжидающе смотрела на него.
Он закрыл лицо руками.
— Ступай, — сказал он слабым, тихим голосом. — Если придется, убей его. Спаси корабль.
Вержер отвесила ему бодрый поклон.
— По вашему приказу, исполнитель.
Он услышал, как люк открылся и закрылся, и тут же отнял руки от лица. Его глаза горели ясным светом холодного расчета. Ном Анор пощекотал виллип, передал распоряжения и отбросил ненужное средство связи. Открыв зев прохода, он быстро огляделся, чтобы убедиться, что путь свободен.
Ном Анор бежал к своему кораллолету, словно его преследовали крайт-драконы. Ему не удалось бы так долго выживать в этой войне, если бы он недооценивал джедаев. Особенно из семейства Соло.
* * *
После того, как погиб первый из дуриамов, расправиться с ними не составило труда. С первым это было убийством — так Джейсен чувствовал. Стоя на пломбе, запечатывающей камеру, на теплом, почти живущем, воске, он ощущал леденящий ужас маленького дуриама, замурованного под его ногами: задыхающегося от клаустрофобии, лишенного надежды убежать или спрятаться, безмолвно кричащего, умоляющего горько и отчаянно. Он ощущал жизнь, которую собирался отнять: сознание, столь же полное надежд, страхов и мечтаний, как и его собственное, сознание, которое он собирался уничтожить взмахом клинка и огнем яда.
Все его инстинкты восстали: вся его подготовка, джедайские идеалы, образ жизни упорно противились убийству беспомощного дрожащего существа. Он покачнулся, вдруг почувствовав головокружение, внезапно осознав, как тяжело он ранен… осознав, что по его лицу течет кровь, а то, что мешает дышать — это сломанные ребра; осознав, что вокруг пореза на бедре все онемело, а он даже не помнит, как получил удар; и что из-за сотрясения ему трудно сфокусировать взгляд. Он прорвался к острову в состоянии, подобном боевому трансу воинов йуужань-вонгов, когда боль и ранения имели так же мало значения, как и цвет неба над головой; он отнимал жизни и у воинов, и у обезумевших формовщиков… возможно, и у тех самых рабов, которых пытался спасти…
Джейсен взглянул на берег. Рядом с формовщиком, которого он убил, лежал еще один труп. Он выглядел совсем как человек. Джейсен не знал, и не мог знать, был ли это замаскированный воин или раб. Это никогда не выяснится. Единственное, что он знал — прежде, чем умереть, этот неизвестный преградил ему путь. Воин? Или раб — невинный, безжалостно подстегиваемый имплантантом послушания, напавший на Джейсена против воли? Почему ему все равно? Это пугало Джейсена больше, чем все смерти. Если это — то, чем я стал, может, даже к лучшему, что мне придется здесь умереть. Пока не убит еще кто-нибудь.
Но каждый раз, когда прикрывающие его товарищи, пытающиеся сдержать натиск рабов, наполняющих берег, поражали кого-то в бок, или в ногу, или в голову своими неподъемными роющими скатами, ему казалось, что рану нанесли ему.
Бесконечный поток рабов уже смел воинов, охраняющих остров-улей; и то, когда дуриамы столкнут своих рабов в кровавой схватке, где победитель забирает все, было лишь вопросом нескольких мгновений. Уже погибли десятки, возможно, сотни рабов, бездумно бросившихся на беспощадных воинов. Как только дуриамы займутся друг другом, счет погибших пойдет на тысячи.
Для дуриама под его ногами все они были лишь инструментами. Автогенными резчиками. Светящимися проводами.
Смерть раба вызовет у дуриама не больше эмоций, чем вызывает у его отца проклятие, оброненное по поводу гидроключа, сломавшегося во время ремонта упрямого гипердвигателя "Сокола".
Джейсен вспомнил слова Вержер, словно она сама прошептала ему в ухо: выбор садовника. Он поднял свой сдвоенный амфижезл, а потом опустился на одно колено и вонзил их в восковую пломбу. Клинки, рассекающие тело маленького дуриама, он ощущал рассекающими его собственный живот; жгучий поток яда, наполнивший сосуды дуриама — растекающимся по его собственным венам. Джейсен выдернул амфижезлы и направился к следующей камере.
Убийство следующего удвоило его боль: дуриам умер не сразу, а после агонии, беззвучно крича от ужаса и мучений. От убийства третьего у Джейсена подкосились колени и перед глазами поплыли алые полосатые облака.
А позади него рабы, доведенные до самоубийственного безумия неустанным огнем боли от имплантанта послушания, начали останавливаться, задыхаясь и щурясь от неожиданности. Начали замирать в изумлении, поворачиваться друг к другу с руками, вытянутыми в предложении и в поиске помощи, а не в стремлении ударить, искалечить или убить. Сначала одна группа, которая держала свой вынужденный путь к берегу, потом другая, и еще одна — по мере того, как дуриамы один за одним умирали: побежденные, трясущиеся, лишенные хрупкой скорлупы своих камер. Джейсен не останавливался. Вокруг него сомкнулся красный туман — кровавая завеса реального дыма, влаги и медного огня, или плод его воображения, или и то, и другое сразу. Остров-улей стал горой из страшного сна, весь в острых камнях, с необходимостью убивать на каждом шагу и взбираться к недосягаемой вершине, которой даже не видно. Сквозь красный туман неясными пятнами проступали толкающиеся, хватающие, размахивающие оружием фигуры. Джейсен бросался на них, бросался сквозь них, убивая, карабкаясь, снова убивая, падая на четвереньки, чтобы в очередной раз вскрыть восковою пломбу, и следующую, и еще одну. Отбрасывая амфижезлы с истощенными ядовитыми железами и вынимая новые из своей брони; брони, которая жила своей собственной жизнью и секла, и хлестала эти размытые тени со смертоносной точностью. Он добрался до верха, почти до самой вершины; он не смог бы сказать, есть ли кто-нибудь рядом, или что его окружает, зато точно знал, что находится на горе, венчает своей фигурой высочайшую вершину галактики — над атмосферой, над лунами, выше, чем звезды.
Джейсен поднял свой последний амфижезл как боевое знамя. Прежде, чем он успел всадить клинок в залитую кровью пломбу под своими изодранными и порезанными ступнями, в его мозгу вспыхнула новая звезда… И сожгла вселенную дотла.
Не осталось ничего.
Кроме белого свечения.
Жадного свечения: пожирающего все, чем он был. Но он окунался в белое свечение и раньше. Он знал ее секреты, и таким способом его не остановить. Под этой шестиугольной крышкой бил ключ, источник, фонтан белого свечения. Джейсен чувствовал его: извивающиеся от ужаса отвратительные щупальца, покрытые слизью. Он может прекратить мучения. Еще один удар — и для них все будет кончено.
Навсегда.
Он поднял свой амфижезл.
— Джейсен, нет! Не делай этого!
Он обернулся в потрясении, задыхающийся, ослепленный белым свечением. Голос принадлежал его брату.
— Анакин?..
— Ты не можешь убить его, Джейсен, — донесся голос Анакина, скрытого свечением. — Это твой друг.
Словно палец, щелкнувший по мензурке с пересыщенным раствором, этот голос вызвал реакцию в голове у Джейсена: свечение заклубилось, осело, посыпалось крупицами, стала тонким, прозрачным…
Невидимым. Боль все еще наполняла его вены, но это его не волновало: она проходила сквозь него неизмененной, подобно лучу света, пересекающему открытый космос. Он снова мог видеть. Видеть ясно. Отчетливо. Он увидел алые лохмотья плоти, которые остались от трех формовщиков, не успевших добраться до выхода на противоположной относительно солнца стороне Детской.
Он видел дымящееся кольцо обугленных базальных кораллов вокруг озера. Он увидел кровь, струящуюся по его рукам и капающую с костяшек пальцев.
Рассеченные и сочащие голубоватую молочную жидкость — кровь дуриамов — пломбы от камер…
Трупы воинов, рабов и формовщиков, лежащие вперемешку…
Вывернутый наизнанку мир, наполненный ужасом, страданиями и смертью…
Это все сделал он. От и до. И — он увидел Вержер. Пытаясь отдышаться, он наблюдал, как она преодолевает последние несколько метров к вершине улья. Еще ниже воины в броне изо всех сил старались удержать толпу кричащих, мечущихся, окровавленных рабов, которых Джейсен чувствовал благодаря связи с дуриамом, находящимся у него под ногами. Он чувствовал, как дуриам подталкивает их, чтобы они шли наверх. Он чувствовал, что дуриам отчетливо приказал рабам убить его. Он услышал низкое, дикое рычание, словно раненного ранкора загнали в самый угол его логова. Рычание раздалось из его собственного горла.
— Это была ты, — резко сказал Джейсен.
Вержер подняла голову. Она остановилась достаточно далеко, чтобы быть вне досягаемости для амфижезла.
— Я слышал его, — сказал Джейсен. Дышать было горячо и больно. — Анакин сказал, чтобы я остановился. Но это был не он. Это была ты.
Гребень Вержер прижался вплотную к сплюснутому черепу, а в ее глазах не было и следа веселья.
— Джейсен, — медленно, грустно сказала она. — Это — лучшее окончание для истории твоей жизни? Об этом ты мечтал?
Мечтал… Он смутно помнил свое намерение спасти рабов, помнил соглашение с дуриамом: тот согласился сохранить рабам жизни и доставить их на поверхность планеты безопасным способом в кораблях-сеятелях в обмен на помощь Джейсена в уничтожении его братьев-соперников. Но в этой бойне, в которую он превратил Детскую, воспоминание стало таким же блеклым, как и его мечта на Белкадане: призрак самообмана, лучик надежды — и прекрасной, и несбыточной.
Ненастоящей.
Настоящим был первобытный хаос крови, боли и смерти, которыми Джейсен наполнил этот перевернутый мир. Безжалостная ясность его сознания осветила все отпечатки действительности: он видел, что уже сделано, и видел, что еще предстоит сделать. Джейсен поднял свой амфижезл над головой, чтобы клинок мог вытянуться во всю длину до самой земли.
— Джейсен, остановись! — Вержер приблизилась на шаг. — Ты убьешь своего друга?
— Это не друг, — проговорил Джейсен сквозь зубы. — Это пришелец. Чудовище.
— А кто тогда ты? Разве он предавал тебя? Кто здесь чудовище — ты или он?
— Сейчас у меня есть шанс убить его. И когда я это сделаю, тем самым я уничтожу и мир йуужань-вонгов.
Амфижезл в его руках сократился, и Джейсену пришлось усилить захват, пока его ладоням не стало горячо.
— Позволить ему жить — вот в чем предательство. Предательство Новой Республики. Всех мужчин и женщин, которых убили йуужань-вонги. Всех павших джедаев… и моего… даже… — его голос затих, он не смог произнести имени Анакина. Не в этот раз.
Но он все еще не нанес удар.
— Значит, ты встал перед выбором, Джейсен Соло. Ты можешь предать свой народ или можешь предать друга.
— Друга? — он снова поднял амфижезл. — Он не знает, что такое дружба.
— Скорей всего, нет, — ее гребень слегка распустился, рассыпая алые блики. Она приблизилась еще на шаг. — Но ты знаешь.
Джейсен пошатнулся, как будто она ударила его. Из его глаз полились слезы.
— Тогда ты скажи мне, что делать! — закричал он. — Скажи, чего от меня ждут?
— Я бы не стала гадать, — терпеливо сказала Вержер, приближаясь еще на шаг. — Скажу тебе только одно: убив этого дуриама, ты убьешь себя. А также всех воинов, формовщиков и отверженных на этом корабле. И всех рабов. Или ты не пытался спасать жизни, Джейсен Соло?
— Откуда… — Джейсен резко тряхнул головой, чтобы высушить слезы. — Откуда я знаю, что ты говоришь правду?
— Ты не знаешь. Но разве твое намерение изменится от того, говорю ли я тебе правду или нет?
— Я… Я не… — его захлестнула волна рокочущего красного гнева. Они столько причинили ему. Он вынес все, не задавая вопросов; и теперь хотел только одного — ответа. И никак иначе.
— Все, — проговорил он сквозь зубы, — все, что ты говоришь мне — ложь.
Вержер развела руками.
— Тогда выбирай — и действуй.
Джейсен выбрал. Он поднял амфижезл, но прежде, чем он успел ударить, Вержер одним прыжком оказалась у него на пути: чтобы убить дуриама, Джейсену пришлось бы пронзить ее. Он замер всего лишь на мгновение, но этого ей хватило, чтобы протянуть руку и погладить его по щеке — совсем как в тот раз, когда ее прикосновение впервые нарушило чистое белое свечение "объятий боли". Ее ладонь была влажной.
Джейсен сказал:
— Что?..
Больше он не смог произнести ничего, потому что язык перестал его слушаться. Он только успел подумать: слезы… слезы Вержер… как паралитический яд, в который они превратились, отключил его сознание, так что и Детская, и дуриамы, и сама Вержер исчезли в поглотившей его персональной вселенной вне времени и пространства.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
