Летящие по струнам - скользящие по граням - 1.

Может быть именно поэтому я так быстро и легко вжился в свою новую роль. У моих друзей всё тоже складывалось довольно гладко, но лишь потому, что у нас была отличная подготовка и каждому из нас удалось сделать удачный выбор. Впрочем, в любом случае мы все находились на стартовых площадках и готовились к тому, чтобы покинуть отчие дома навсегда или что-то около этого, если мы сможем обзавестись хрустальными магическими шарами дальней связи, чтобы общаться с теми людьми, которые стали нашими родными и близкими отнюдь не по своей воле, а исключительно по нашему выбору. Именно об этом мы и говорили сегодня утром. Поднявшись с кровати ровно в шесть, я быстро оделся, ополоснул лицо, выпил большую кружку молока натощак и, схватив свой шест, направился к выходу. Сегодня мне не было нужды бежать к Синеусу. Тот уехала на неделю в Тулу за всякими колдовскими снадобьями и артефактами.

Поэтому, выбежав из дома, я решил добежать до деревни Плавица в пятнадцати километрах от Мещерино и вернуться обратно. К такому кроссу моё новое тело уже было вполне готово, да, и бежать мне предстояло налегке и хотя накрапывал мелкий дождик, главного колдуна ведь не было дома, я взял с места в карьер. Наступила осень, поля уже были убраны и пришло время весёлых осенних праздников и свадеб. Отмахав вёрст семь по скошенным полям, я вскоре услышал за спиной конский топот и оглянулся. Ко мне скакала большая ватага молодых деревенских парней и все, как один, с дубинами, а позади них небольшой табун лошадей. Скорее всего это были парни из Плавицы, возвращающиеся из ночного и судя по тому, что они весело гикали и размахивали своими дубинами, намерения в отношении меня у них были вполне серьёзными, а потому я остановился. Положив свой боевой шест, отполированный моими мозолистыми ладонями до блеска, на плечи, как коромысло, я стоял и с насмешливой улыбкой смотрел на скачущих ко мне парней. Их было четырнадцать и все моего возраста и даже постарше.

Плавица была богатой деревней, а потому все парни были хорошо одеты и обуты в сапоги, но скакали на неосёдланных конях и те были даже без уздечек, словно это был отряд гусар или улан знающих толк в двуручной рубке. Да, и скакали они таким слаженным строем, что я ими залюбовался, не говоря уже о том, что все четырнадцать жеребцов под ними были колдовской породы, рослые, мощные и очень выносливые. Именно парой таких жеребцов я и хотел обзавестись в самом скором времени и как раз именно в Плавице поселился с десяток лет назад колдун Викентий, который уговорил моего папашу дать ему возможность разводить колдовских коней на продажу. Через пару минут всадники взяли меня в круг и принялись с насмешливыми улыбками рассматривать, объезжая по часовой стрелке. Верховодил среди них черноволосый, цыганистый парень лет двадцати и я сразу же подумал, что это сын цыгана Викентия, пришедшего с семьёй в наши края из Тамбовской губернии. Я стоял перед ними спокойно и уверенно, даже вертя головой, чтобы не показать парням, что я чем-то обеспокоен. Сын колдуна, остановившись, воскликнул:

— Это что за лихой человек бегает по нашим полям с такой длинной дубиной, робяты? Не иначе байстрюк какой-нибудь?

Плавицкие явно обо всём договорились заранее и расписали между собой роли, раз ещё один парень насмешливо крикнул:

— Эт точно, Тихон! Сдаётся мне, что мы либо конокрада, либо ещё какого-то вора нагнали, а может и какого беглого каторжника. Он же одет в какое-то тряпьё, словно нищий босяк, а не нормальный, работящий поселянин.

Третий парень, самый здоровенный, пробасил:

— Верно говоришь, Михей. Надобно его верёвками связать, да, к боярину нашему, Никите Василичу свезти для дознания.

Я стоял насмешливо улыбаясь и помалкивал, так как прекрасно знал, что Матвей-младший пусть и не очень сильно, но всё же схож лицом с папашей, хотя губы у него и были маменькими. Парни скорее всего узнали меня, но всё же почему-то решили немного поизмываться. Четвёртый парень, явно второе лицо в этой ватаге, вдруг громко воскликнул:

— Стой, робя! А не молодой ли это барин? Слыхал я про то, что вроде бы сын Никиты Василича, Матвей Никитич, за ум взялся и тоже решил к воинской службе готовиться, как и его старшие братья. Деревяшек за имением боярским в землю понавтыкал, железные гири ворочает и по брёвнам с ними сигает.

— Не-е-е, эт не он, Славко, — отрицательно замотав головой, возразил ему Тихон и пояснил, — Матвея Никитича я весной видал, робяты. Он не такой, он толстый, да, ленивый и никогда по полям с палкой бегать не станет. Как же, он же боярский сын.

Громко рассмеявшись, я спросил:

— Тихон, это чем же тебе боярин Мещерский так насолил, что ты сына его ни во что не ставишь?

— Мне? Насолил? — Тут же воскликнул Тихон — Нет, боярин Никита Василич ни мне, ни бате моему, ни всей семье нашей ничем не насолил! Он благодетель наш, мил человек. Это от других бояр поселянам неприятности случаются, но не от него.

Меня сразу же заинтересовали неприятности, причиняемые боярами поселянам и я строгим голосом потребовал:

— Сказал а, Тихон, говори и бэ. Какие такие неприятности ты от бояр окрестных видел? Ну-ка быстро отвечай мне.

Тихон замялся, вздохнул и спросил вместо ответа:

— А то, что боярин Горчаков вот уже три недели лютует и бесится в Горчаково, это не неприятности что ли?

Тут мне всё сразу же стало ясно. Да, горчаковские три недели назад и в самом деле учудили дело. Отставной адмирал флота Пётр Иванович Горчаков правил не совсем обычным, а флотским уделом и потому поселян из всех его тридцати деревень призывали только на флотскую службу сроком на двенадцать лет и, вообще, все они были приписаны к флоту и исполняли исключительно флотские поставки. Все горчаковцы были гордецы и зазнайки, ещё бы, многие из них вокруг всего света на военных парусных судах ходили и для нужд флота они выращивали особый, горчаковский колдовской лён из которого ткали дивной прочности паруса и вили канаты и верёвки много лучше манильских. Да, вот беда, три недели назад жители Горчаковки, когда адмирал Горчаков был в отъезде, они дали маху, устроили перед самой уборкой льна свадьбу, да, так на ней перепились, что когда колдовской лён, за которым нужен глаз да глаз, загорелся, никто не бросился его тушить и две тысячи десятин льна сгорели в один миг. Неделю назад Пётр Иванович приезжал к нам в имение, чтобы занять у отца денег и оплатить флотской казне убыток. При этом он очень сокрушался, что столько льна сгорело. Покрутив головой, я скинул с плеч боевой шест и строго сказал:

— Быстро все спешились и подошли ко мне. — Плавицкие послушались моего приказа, а я, усевшись прямо на стерне в позе лотоса, жестом велел им сесть напротив и как только парни уселись, стал им рассказывать такую историю — Этим летом горчаковские спалили две тысячи десятин флотского льна, а его очень ждут на флотской мануфактуре, где ткут паруса и свивают верёвки и канаты. Этой осенью мануфактура в Риге не получит льна из Горчаково и потому не будут сотканы новые паруса для пяти фрегатов нашего военно-морского флота, а старые паруса на них уже износились и их нужно менять. Чтобы поставить на эти фрегаты хоть какие-то паруса, главный колдун рижской мануфактуры, капитан-лейтенант Ивар Калныньше, великого ума человек и колдун знатнейший, будет вынужден изготовить чисто колдовские паруса. Ну, а будущей весной из далёких краёв в Балтийское море пожалуют незваные гости из далёкой страны, да, к тому же с недобрыми намерениями. Рига знатный купеческий город и кто в неё только не приплывает. Может статься так, что уже сейчас там обосновались под видом заморских купцов, торгующих пряностями, вражеские лазутчики. Капитан-лейтенант Калныньш любит вкусно поесть и потому заходит в одну лавку за особым сортом перца и ему в него подмешают яда. Как раз в это время пять наших фрегатов будут патрулировать вдоль северного берега, чтобы никто не смог напасть с моря на наши финские владения и не учинил там грабежи и погромы. Заморские вражеские лазутчики все хорошо рассчитали, везде поставили своих соглядатаев и как только капитан-лейтенант сел за стол, чтобы поесть жареного мяса с острым пряным перцем, тотчас подали сигнал своему пиратскому флоту и тот бросился в атаку. Едва только колдун, изготовивший для патрульных фрегатов отличные колдовские паруса из дрянной дешевой пеньки, съел первый же кусок мяса, так сразу и умер в муках. А вражеские колдуны тем временем обогнули наши фрегаты и поплыли к берегу. Капитаны сыграли тревогу и бросились за ними в погоню, наши флотские колдуны надули в паруса ветер, а те возьми, да, и порвись, ведь умер мастер-колдун, их изготовивший, а без парусов фрегаты стали отличной мишенью для врага и тот пустил из на дно без малейшего промедления. На каждом фрегате, ребята, несёт службу пятьсот матросов и офицеров и потому в одночасье две с половиной тысячи человек утонули в море, оголив берег. Пиратская же эскадра беспрепятственно высадилась в финских землях Светлой Руси, которую наш батюшка-царь обещал защищать и беречь, да, из-за какой-то паршивой свадьбы не сдержал своего слова и жестокие, кровожадные и хищные пираты убили тысячи мирных поселян, взяли в полон девушек, разграбили дома и уплыли с богатой добычей из наших вод, во весь голос смеясь над глупыми русскими пьяницами, которым лишь бы свадьбу сыграть, а там пусть волшебный лён, который только до тех пор, пока его из земли не выдернешь и не замочишь, готов сгореть, как порох, от любой искры, горит синим пламенем. За ущерб, причинённый этой идиотской свадьбой Балтийскому флоту, адмирал Горчаков деньги в флотскую казну уже внёс. На это дело все окрестные бояре вместе сложились и батюшка мой при мне двести рублей золотом в его руку вложил и очень сожалел о том, что не свезут в Ригу этой осенью волшебного горчаковского льна. А ты, Тихон, спрашиваешь, почто это адмирал флота его величества царя Михаила, бесится. Он может быть и кричит на горчаковцев, однако же даже не приказал дворовым никого высечь, а у него при имении одни бывшие боцмана службу несут. Уж они-то за этот лён с пьяниц шкуры-то мигом спустили потому, что хорошо знаю цену тем парусам, которые ни пушечных ядер, ни огнёвок не боятся. Ладно, парни, передохнул с вами тут маленько, пора мне и в обратку бежать, а то матушка будет сердиться, что к столу вовремя не явился. Ну, а что касается воинской службы, но она меня к себя не влечёт, у меня в жизни другая дорога — в маги.

Плавицкие слушали придуманную мною на ходу историю про гибель пяти фрегатов и грабежи с убийствами, раскрыв рты от удивления. Постращав их, я легко вскочил на ноги и сорвался с места. Через несколько часов я и думать забыл об этой встрече на скошенном поле, а через четыре дня, когда отец спросил меня о пяти фрегатах, даже и не понял в чём дело. Он посмотрел на меня с удивлением и обиженно сказал:

— Матвей, не темни. Пётр Иванович мне только что прислал короткую почтовую весточку и в ней было сказано, что через три часа он будет у нас в имении, чтобы вынести тебе благодарность за пять спасённых тобою фрегатов. Вот я и спрашиваю тебя, что это ещё за фрегаты такие?

Громко рассмеявшись, я быстро рассказал ему о встрече с плавицкими парнями и придуманной мною легенде вероятных событий, которые и в самом деле могут однажды случиться. Отец внимательно выслушал меня и сказал:

— Не волнуйся, сын, такого никогда не случится. На флотских складах имеются запасы и льняной пряжи, и парусов, да, и тайная охрана флота никогда не допустит того, чтобы вражеские лазутчики свободно по Риге расхаживали, но ты всё равно молодец. Спасибо тебе сын, что ты о благе отечества заботишься.

Через три часа приехал адмирал Горчаков с целым отрядом своих боцманов и офицеров. Все они были одеты в парадные мундира и долго трясли мне руку, крепко пожимая её и удивляясь, до чего та у меня жесткая и мозолистая. Матушка Софья Петровна велела накрыть к обеду стол в большой зале и мы все пошли туда. Мои уроки не прошли даром. Она даже без колдовского напитка за эти два месяца сильно посвежела и сделалась намного стройнее. Ну, а сёстры мои те и вовсе были красотками, да, и Антон Василич уже успел сбросить килограмм двадцать. За пышно накрытым, богатым боярским столом толь мы с ним ели куриные грудки, осетрину и яичные белки с черной икрой. Разговоров за столом только и было о том, что из Плавицы в Горчаково прискакало больше полусотни мужиков, которые сначала предупредили о своих намерениях боцманов, а затем отправились в деревню, согнали всех мужиком на площади и рассказали им, как из-за их дурацкой свадьбы могут погибнуть пять фрегатов русского флота, но что самое страшное, пираты высадятся на берег и учинят там убийства, разбой и грабеж.

Требование плавицких мужиков было простым — снести со дворов весь тот колдовской лён, который они выращивали для своих нужд и на продажу, сдать его подчистую на флотские нужды и впредь летом свадеб не играть, кто бы кого не обрюхатил. В противном случае плавицкие пообещали так отходить горчаковских, то те вообще навсегда забудут, что такое пить на свадьбах хмельные меда и наливки. Дрекольем горчаковских было не запугать. Четверть мужиков отслужило на флоте матросами, а многие и того хуже, служили в морской пехоте, зато моя байка, пересказанная Тихоном, заставила всех задуматься, но более всего горчаковских озадачили такие слова колдуна Викентия, сказавшего им: — "Хотя с другой стороны этим может заняться и тайная канцелярия". Староста деревни, отставной боцман и флотский колдун, сын которого как раз и явился причиной злополучной свадьбы, воспрянул духом и снова заявил о том, о чём уже говорил односельчанам ранее — лён надобно собрать по дворам и сдать, раз кузнец наотрез отказался перенести свадьбу на осень и вышла такая незадача. На этот раз его послушались.

После обеда отец со своим старшим братом и отставным адмиралом отправились в курительную комнату и пригласили меня последовать за мной, а боцмана вместе с офицерами пошли обмерять и зарисовывать мою спортивную площадку. Сигары и трубки меня не интересовали, а вот от чашечки чёрного кофе я не отказался. Пётр Иванович подарил мне отличную японскую катану, привезённую им из Японии, к берегам которой он плавал возглавляя эскадру русских военных кораблей. Её выковал какой-то великий маг-кузнец из Страны Восходящего Солнца и подарил адмиралу Горчакову за то, что русские моряки первыми бросились спасать людей из-под обломков во время случившегося в Токио, во время их визита, землетрясения. Так того поразили мужество, сила, находчивость и доброта русских моряков. Пётр Иванович, рассказывая про это, нахваливал японцев, но при этом не преминул заметить, что в случае цунами или землетрясения они все впадают в ступор. Я тут же заметил, что после этого японцы мигом собираются с силами и очень быстро всё восстанавливают, чем вызвал его недоумение и поспешил рассказать о своём прославленном предке и своих странных воспоминаниях.

— Матвей, похоже, что ты очень отважный юноша. Не хотел бы ты пойти служить во флот? — Поинтересовался отставной адмирал — Если захочешь, скажи и я составлю тебе протекцию.