Пропаданец, главы 1-16

— Франног, не спать!

— А?

— Сон — свинячье дело.

— Сынок, зачем ты так про стари... хр-р-р... Ох, не сплю, не сплю!

Я убрал с огня кастрюльку с выкипевшей водой, прихватив полой рубашки. Ну, кто мог знать, что меня задержат зомби и мертвецы. Мы с вами не в книге, где все происходит по воле автора, в реальной жизни события зачастую хаотичны и случайны и редко идут на пользу сюжету. А если какой-то благообразный умник, оттопырив мизинчик, будет поучать вас, как правильно строить сюжет и мотивации героев — плюньте ему в глаз, а мизинчик положите на край стола и сломайте, я разрешаю.

— Не спать, Франног, я иду в каюту Нэйты. Скоро буду.

Мудрец встряхнулся, мелко закивал.

Я поглядел, как темнеет на его лбу веселое слово, прихватил фонарь и вышел. Меня преследовало дурацкое ощущение, что все дерьмо только начинается. Я разыскал на палубе топор, взял его покрепче и остановился у покоев Нэйты. Черный проем источал боль и смерть.

Тут на камбузе страшно завопил Франног.

Я сразу пустил сопли ниже колен, представив, что неучтенный зомби пробрался на камбуз и рвет старого мудреца на тысячу медвежат.

— Обжегся! Горячо-о-о!

Блин. Старый чудодей всего-навсего взялся за раскаленную кастрюльку. Ну и хорошо, а то мое геройство на сегодня окончательно скисло. А еще каюту осматривать...

Я вернулся на палубу и прошел к каюте. Сделал шаг за порог и посветил фонарем.

У порога валялся какой-то матрос, рассеченный от груди до паха мощным ударом. Глаза-пуговицы блеснули желтыми огоньками.

Я приглушенно выругался.

Перья из вспоротых подушек и перин закачались в воздухе. Я огляделся; мне показалось, что в каюте бесился пьяный демон. Койки Франнога, Каруха и Рика разломаны, матрасы не просто вспороты, а изрублены на куски. Остатки мебели — тумбочек и стульев из красного дерева — валяются по углам. На стенах, некогда прикрытых дорогими бисханскими коврами, следы от ударов мечей и топоров.

Я прошелся по каюте, вороша обломки, но других тел не сыскал. Тогда я — очень, очень неуверенно — приблизился к каюте Нэйты, держа фонарь вровень с головой.

Аромат жасмина перебивал запах крови. Любимые духи баронской дочери...

Надеюсь, она не внутри, изнасилованная и убитая зверским образом. Не хочу видеть ее труп, вот ни капельки.

Впрочем, Рик обещал ее убить.

Я опустил заслонку фонаря, чтобы образовалась узкая щель. Янтарный клин света метнулся по потолку, скользнул по ободранным стенам...

Мамаша Тэль лежала на просторной кровати Нэйты среди лебяжьего пуха. В ее грузном теле торчали три метательных ножа с черными кожаными рукоятками. И все три раны были смертельны. Один нож воткнулся в правый глаз, второй — в горло, третий, пущенный с нечеловеческой силой, на две трети вошел под левую грудь.

Я сглотнул неожиданно вязкую слюну.

Однако.

Перешагнув порог, подступил к кровати. Пересиливая отвращение и ужас, осмотрел труп. Мамаша Тэль при жизни была человеком крайне неприятным, но все же такой участи не заслуживала. При Нэйте она была и поварихой, и служанкой, и курицей-наседкой, не боялась никого и ничего — лишь бы оборонить своего цыпленочка: и меня гоняла, и гвардейцев, и даже Заррага. Видать, в последние моменты жизни заслоняла Нэйту от пиратов своими необъятными титьками.

А где же баронская дочь?

Я повел фонарем по сторонам.

Мне открылась та же неприглядная картина, что и в первой каюте. Пираты сорвали драпировки, перевернули сундуки и выпотрошили их, разломали мебель, вспороли одеяла и перину...

Но тела девушки не было.

За апартаментами Нэйты находилась маленькая, выходящая окнами на корму каюта, где спала Мамаша Тэль. Там же она готовила пищу для Нэйты и ее свиты.

Я ступил туда, прикусив губу.

Разбитая плита... рассыпанная мука... что-то белесое, вязкое на вид среди обломков дубовой кадки...

Тесто.

И все. И никакого тела.

Мои предположения укрепились: дочь барона на пиратской галере.

Ну и черт с ней. Главное, что я не на галере.

Я выбрел на палубу и постоял у борта, вперив пустой взгляд в лунную дорожку. Легкий, терпко пахнущий морем ветерок взбодрил. Я вздрогнул и насупился.

Ну хорошо, меркхары забрали все ценное, оставив после себя труп наседки. А где узкоплечий метатель ножей? Среди тел, что я выкинул за борт, его не было.

И почему, черт возьми, в теле Мамаши Тэль торчат ножи Рика???

Моя память угодливо воскресила события прошлого. Изредка Рикер Крочо выбирался на палубу, раздевался до пояса и метал ножи в подвешенный к мачте круг. Специальный пояс с ножами быстро пустел. Матросы, толпившиеся за спиной Рика, восхищенно переговаривались. Рикер бросал ножи на спор, хвастал, что может, стоя спиной к мачте, поразить три мишени, нарисованные на круге мелом. "Дайте мне только раз на них взглянуть! Ха! Деньги ваши будут наши!" Сводный брат Нэйты не хвастал. Ему хватало мимолетного взгляда. Затем он отворачивался, и — почти одновременно — воздух прочерчивали три серебряные молнии. Ножи неизменно втыкались в крохотные меловые кружки. Этот засранец ни разу не промазал, а я — чего скрывать? — продул ему десять золотых.

Три мишени за спиной... Три мишени... Три...

Интрига обостряется! Да лопни мои глаза: я же сам видел, какой искренней заботой окружал Рик девчонку, видел, с какой теплотой относился метатель ножей к Мамаше Тэль. Порой, когда Нэйту скручивало от морской болезни (она страдала ею даже в штиль), Рик любезно поддерживал ее, чтобы не выпала за борт. Ну и так далее...

— Гром небесный... — пробормотал я. — А если он... вот же болотная жаба! Но если он... То выходит, что она... Хм, как выходит, так и заходит... Да нет, все сходится — эта шавка вступила в сговор! Значит, Нэйта...

Ну, вы поняли, к какому выводу я пришел, угу? А если не поняли, я разжую все в беседе с Франногом чуть позже. Задача на две трубки с веселой травой, как любил сказануть Шерлок Холмс. Ну, или как-то так он говорил, я уже не помню. В общем, случившееся меня заинтриговало — ну бывает, что даже махрового эгоиста и ублюдка вроде меня интересуют загадки.

Да, это стоит обговорить с Франногом! Про зомби я рассказывать не стану, хватит со старика ужасов на сегодня. А вот Рикер и Нэйта заслуживают того, чтобы их обсудить.

Но для начала — спущусь в кладовую. Я хочу есть. Нет, не есть — жрать, как вампир, пролежавший в гробу сотню лет.

* * *

Франног сидел на рундуке и пил из костяной кружки воду. Он разделся до подштанников и развесил все свои наряды по камбузу. От одежд валил пар, а точнее — пары. Вином разило неимоверно.

— О, мастер Ков!.. — Франног вяло взмахнул рукой. Его глаза снова были затуманены, на лице резче обозначились морщины, а матное слово на лбу пошло складками. — В-выпей воды! Ик! В-видишь, она за... за... за... закипела! — Дрожащая рука поставила кружку на край стола, рядом с дымящейся кастрюлькой. — Ой, по-моему, меня снова развезло! Н-нет?

Я свалил на стол свою добычу и водрузил рядом фонарь. Обновы повесил на шкафчик; сейчас на мне были только чужие исподники, снятые с какого-то доходяги, они расползлись на могучих ляжках по швам.

Из экономии я притушил пару свечей, потом взглянул на Франнога — может, старик нуждается в помощи? Однако Франног в помощи не нуждался. Он, конечно, опять захмелел, однако был на удивление бодр и даже весел.

Несмотря на годы, мудрец имел плоский и совсем не дряблый живот, а покрытая седыми волосами грудь, казалось, принадлежала бывшему воину, слишком широка она была для простого аскета. Хм, видать, и впрямь воздержание от вина и половых сношений способствует здоровью и долголетию! Только... откуда на теле мудреца эти шрамы? Старые шрамы, конечно. Вот белый шрам, чуть толще волоса — он от кинжала. Вот широкий, красноватый, похожий на скрученную нить рубец от меча. А на левом плече мудреца, под нитевидным шрамом, танцевала залихватскую чечетку нагая девица. Черноволосая, узкобедрая, с маленькой острой грудью (выпуклые соски художник изобразил с особой любовью). Ее левый глаз был скрыт под повязкой. Длинные руки вскинуты над головой; предплечья унизаны браслетами. Под ножками (ровненькие, славненькие, так и хочется... гм!) чернела надпись из незнакомых мне букв, состоящих, кажется, из одних острых углов.

— Хорошая картинка, — я ткнул пальцем в девчонку. — Сделали под мухой в каком-нибудь борделе?

— А? — вскинулся Франног. — Как у тебя только язык повернулся сказать такое старику! Ты просто пошляк и нет у тебя уважения к сединам!

Я уверенно кивнул:

— Ага! Стыдно признаться! Значит, в борделе!

— Сын м-мой! — Франног негодующе воздел руки. — Закрой поддувало, вот что я тебе скажу! Эта татуировка — ошибка моей молодости! Мучительная ошибка!

— То есть вы подхватили в борделе триппер?

Франног покраснел, сжал кулаки и попытался вскочить с рундука, но его ноги все еще были под хмельком. Он бессильно плюхнулся на место и откинулся к стене.

— Охо-хо... Будь я на тридцать лет моложе...

— То не болтались бы сейчас по волнам, а прожигали бы жизнь в каком-нибудь бо...

— Олег!

— Ах да, вы же аскет. — Я передернул плечами. — Ну и молчите про свою татуировку! Если выпутаемся, я в первом же порту сделаю себе такую же! Только придется сбрить волосы с плеча, а то бедная девчонка задохнется!

Франног поперхнулся и закашлялся, потом строго взглянул на меня и сказал:

— Ну и будешь дурак!

— Это почему?

— А потому! Не собираюсь я тебе больше ничего объяснять! Ох, ну почему боги избрали мне в спутники тебя?

— Ну... я силач!

— Шахнар!

— И потом — меня девушки любят.

— О-о-о...

Я постучал по своей голове:

— А еще я умный!

— Ой! Ой, милосердные боги!..

— Правда-правда! Знаю четыре языка, ну, там, еще пяток диалектов. Читать сам научился! А что касается силы... Хотите, прошибу лбом эту стену? — Я набычился и повернулся к стене.

— Не надо! Не делай этого, чертов дурень! Не...

Я хлопнул себя по бедрам и расхохотался.

— Видите, дорогой мудрец? А еще у меня есть чувство юмора!

— От твоего чувства юмора меня скоро хватит карачун!.. Эй, кончай болтовню! Я же вижу, как блестят твои глаза! Все твои шуточки следствие чего-то такого... — Франног пошевелил в воздухе пальцами. — Я полагаю, ты что-то узнал... или увидел нечто. Ну, рассказывай!.. Постой! Дай мне собраться с духом. Что у тебя в узелке?

Я развернул узел и победно улыбнулся Франногу.

— Тормозок на дорожку. Харчи первый сорт! Огрызки колбасы! Капустные листья! Три горсти хлебных крошек!.. Так, а это таракан! — Я сбросил его на пол и прихлопнул ногой. — Потом, обломки сухарей, их больше всего, семь раздавленных яблок, три целых, а вот на этой веревочке — глядите! — осталось немного настоящей ветчины! Так... Ну а что в этой кашице, я не смог определить, тут много намешано, но пахнет едой, значит, съедобно! Ну, с чего будем начинать?

Я не стал рассказывать старику, что лучшие куски уже упаковал в свое брюхо

Франног с кряхтением встал, подошел к столу. Его передернуло от вида огрызков.

— Кладовая? — спросил он, морща нос.

— Ага! — кивнул я, бросив в рот обломок сухаря. — Сказочно! Вот теперь там и впрямь шаром покати! Здесь жратвы на недельку хватит! Ну, как говорят у меня на родине: берите, что на вас смотрит! Э-э, нет, вот это не надо — это рыбий глаз. Как он сюда затесался? — Я подцепил рыбий глаз и щелчком отправил в окно. — Угощайтесь, короче!

Франног с кислой миной плюхнулся на рундук и подул на обожженную ладонь.

— Мне кажется, сейчас я не голоден, — промямлил он. — И голова кружится. Ты ешь, ешь, сынок. Я... возможно, потом... Ну а пока... Думаю, я готов выслушать твои новости. Так что же ты узнал?

Я доел сухарь и отпил из кружки воды.

— Много чего... И даже такого, чего мне и знать не хотелось. Но главная новость — вот она: ваша обожаемая малышка, сюсю-мусю, которой вы обсиканные пеленки стирали, ну и так далее — определенно не отбросила копыта.

*Как вы уже поняли, заглянув в эту сноску — дела принимают серьезный оборот. Я уже поджал хвост и чую, что дальше будет жарко. Жаль, с корабля в открытом море невозможно сбежать!

ГЛАВА ВОСЬМАЯ (подозрительная)

Я играю в сыскаря, хотя лучше бы дернул вискаря*

Франног растерянно моргнул:

— То есть...

— То есть она на галере меркхаров! Отправилась с ними за компанию, передавала вам привет!

— Постой! Выходит, ты не нашел ее тела?

— Нет.

— Ик! А... а как же...

— Ее брат?

— Ну да!

Я покачал головой:

— Не знаю. Не знаю, что и сказать.

— То есть как это "не знаю"? — Мудрец даже вскочил. — Он же обещал ее... Он же знал, что меркхары не берут выкупа, что они глумятся над захваченными пленниками или продают их в рабство! Ах он малодушный мелкий косоглазый мерзавец! Он же обещал!

— В том-то и дело, что обещал... — Мне вдруг расхотелось есть, я оперся о дверной косяк и сложил руки на груди. — Тела Нэйты я не нашел. Рика тоже нет. В ее покоях только Мамаша Тэль. Уреш! Я знаю, какая судьба ожидает Нэйту... но... Ахарр! Наверное, это хорошо, что она жива, верно, Франног?

В моей душе шевелилось нечто похожее на сочувствие к похищенной девице. Такое... вялое, подобное испытывает зритель говорящего ящика, когда слышит, что где-то там шмякнулась самоходная воздушная колесница и столько-то пассажиров погибло. Ну, да, им кранты, а мы живы. Наверное, потому мы и смотрим трагические новости — они лишний раз напоминают нам, что мы-то еще вполне активны, что День Сурка — работа-дом-работа, продолжается.

Мудрец взволнованно заходил по камбузу. Его подштанники из горчично-желтого шелка, натянутые до самого пупа, были в румяных винных пятнах. Сам пупок не был виден, его прикрывала густая белая шерсть, местами розовая от вина.

— Проклятие Тайного Бога на весь этот Меркхар! Проклятие Ахарра на всю эту галеру! Это она ее увезла! И Рика она увезла! Он станет рабом, а Нэйти... Ох! Ее продадут какому-нибудь обрюзгшему эмиру! Знаешь, меркхары устраивают торги, когда у них набирается достаточное количество женщин... Туда съезжаются покупатели из деспотий Востока...

— Наслышан. — Я прихлебнул из кружки. — Но у пиратских капитанов тоже есть гаремы. Так что, возможно, никуда она с Меркхара не денется. Будет услаждать какого-то местного борова. Или хряка. Или их обоих... Или даже нашу дамочку с пиратской галеры. Кто ее знает, может, эта чертова капитанша с Меркхара, она по бабам ходок... прямо как я.

Франног дернул себя за бороду.

— Ах ты черт! Ну да, ну да... Может и остаться на острове. И там ее развратят! Ах какой ужас, какой ужас! Что же делать? Что же делать? А еще ее могут принести в жертву местному божеству. Великий Шахнар, ну за что? Такую молодую, красивую...

Опять двадцать пять! Я издал тихий рык.

Мудрец все понял без слов. Горбясь, он отступил к окошку и тоскливо уставился в темноту.

— Здесь нечистое дело, Франног, — проронил я после недолгого раздумья. На свою беду проронил — вот промолчи, не запустилась бы цепочка событий, которая...