Клинки Керитона 1 часть.

— Кану?

— Те из них, которые приняли его сторону.

Огненный замолчал, кольца дыма от его трубки поднимались вверх, постепенно тая.

— Наступило время решающего сражения — Битвы Двух Столетий, — спустя минуту продолжил Маан. — Слуги Триждырождённого задумали истребить обессилевших греолов, но просчитались. Ткавел, видя такое кощунство со стороны своего внука Керномахса, решил помочь этому многострадальному народу. Бог создал в Кеаре колодец и наполнил его Уино из своих вен, воинам же пообещал, что он не иссякнет в течение года. Шла война. Пылали города, рушились крепости. С каждой стороны погибло не по одному десятку тысяч воинов...

Коввил трепетно внимал словам друга, в его янтарных глазах мелькала сталь клинков, всполохи магического огня и отсветы жестоких пожарищ, в ушах слышался плачь детей и стоны умирающих, перекрываемые воинственными криками и заунывным рёвом ротранов.

— Эта была последняя война в Битве Двух Столетий и закончилась она сражением при Шэр-Таке. Год минул, греолы одолели врага. Армия Триждырождённого была повержена. Источник Уино почти иссяк. Однако, несмотря на то, что в этот год ни один греол не умер от недостатка Уино, их всё равно стало на две трети меньше от прежнего. На Ганисе осталось не больше десяти тысяч греолов, и это включая стариков и детей. Ткавел призвал Таэм'Лессанта и троих его сподвижников к себе в Верхние Земли. Он сказал, что сможет погрузить всех оставшихся греолов в долговременный сон и тем спасти их. Во сне они дождутся Сида Сароса, в неизбежном приближении которого Ткавел уверил Таэм'Лессанта, проснувшись же — станут жить в обновлённом, но в то же время привычном для них мире. Этим четверым он предложил остаться, чтобы присматривать за спящими сородичами. Так же он пообещал Таэм'Лессанту что наделит их недюжими способностями, а взамен потребовал их сердца.

— Вот это поворот! — Коввил огладил пальцем верх своего оттопыренного левого уха. — Зачем они Ткавелу?

— Я не знаю. В книжках умных об этом не пишут, а сам он не соизволил со мной по этому поводу объясниться. У Ткавела всегда лишь одна причина — просто он так решил.

— И они согласились?

— А что им оставалось делать. Конечно же, они согласились. Обнадёженные тем, что по наступлению Сида Сароса мир снова станет прежним, Таэм'Лессант и трое его соратников согласились на предложение Великого Первого и отдали ему свои сердца. Фора, Эрок и Тэннар создали криптовые сеперомы, помнишь значение этого слова?

— Ещё бы — 'сепером' на греоте значит надежда.

— Боги в одночасье погрузили всех греолов в глубокий сон, и поместили их тела в сеперомы. Там они должны дождаться Сида Сароса, Ткавел даже пообещал Таэм'Лессанту, что подаст ему знак.

— Какой?

— В качестве Вестника на Ганис снизойдёт бездуховное создание, человеческое дитя, которое за один год проживёт полную человеческую жизнь и умрёт в момент наступления Сида Сароса.

— Ну почему всё так сложно, Огненный? Можно же просто прийти утром, и шепнуть на ушко: готовьтесь, мол, год вам на всё про всё, не успеете — пеняйте на себя.

— Тебе кажется это смешным? Ты опять улыбаешься.

— Не грустным — факт. Не драматизируй, Огненный. — Коввил снова улыбнулся и стал в этот момент похож на хорька, отыскавшего лазейку в курятник. — Или ты думал, что можешь этими сказками меня разжалобить?

— Это не сказки!

— А если выясниться что это ложь?

— Не выяснится, ведь это правда.

— Ладно, разберемся. Скажи лучше — что получили от Ткавела греолы?

— Первое, самое простое и предсказуемое — Уино. Много. Сколько захотят. Ткавел вскрыл вену на левой своей руке и вновь наполнил колодец... и воздух и воду, и даже камни им напитал. Всё.

— Зашиби меня Хорбут, — в насмешливом ужасе вытаращил глаза Коввил, — если я хоть что-то понимаю. На кой ляд тогда Ткавел эту кашу с сеперомами заварил? Дал бы всем греолам Уино, сколько захотят и делу конец.

— Ты вообще слушаешь меня, Воздушный? Ткавел отдал им часть Уино, что тёк по его венам.

— Он всемогущ. Думаю, Уино в его венах хватит на десять таких планет как Ганис.

— Кстати, именно тогда-то и начали появляться на Ганисе первые маги, отличные от греолов и кану. Уино 'от бога Ткавела' отличалось от обычного, того что давал своим светом Сарос, и разумеется, тут же стали появляться существа способные с ним взаимодействовать. Сперва это были звери, наши пееро самые типичные их представители. Потом появились экриал и роал. — Над трубкой, которую Маан держал в другой руке, волоском поднималась струйка табачного дыма. Сиурт некоторое время в задумчивости смотрел на неё, затем качнул рукой, сизая нить заколыхалась, свиваясь в спираль. — Да много кто ещё, Воздушный. Нас так много, и все мы разные. Может в том и была одна из великих задумок Ткавела?

— Может и так, а может и нет. Он бог, не мы. Ты обо всём этом, откуда знаешь? Не думаю что у Лаара Софегарского такое написано.

— Райза нашептала. Я же говорил: провёл исследования.

— Какая ещё Райза?

Маан поднял на друга удивлённый взгляд и на лице того отразилось запоздалое просветление.

— Кану? Из Верети?

— Она.

— Так бы сразу и сказал. Ещё что греолы от Ткавела получили?

— Он дал им способность изменяться, не теряя при этом индивидуальности. Это не иллюзия, заметь, и не морок. Они могут изменять себя. Полностью. По-настоящему. Они не скрывают свой подлинный облик, как мы это привыкли делать, а придают телу любую из ранее увиденных форм, внутренне оставаясь самими собой. Ещё он дал им возможность общаться с кархами.

Коввил сдвинул брови, озадаченно поводил пальцем по мочке правого — это был привычный для него жест.

— Впечатляет. Не много им?

— Я тоже так думал, пока не узнал, что у Ткавела было ещё одно условие. Великий Первый захотел примирить греолов с их врагами реикану. Он призвал мятежного Керномахса и вождя реикану — Ридатиара.

— Реикану?

— Так называли себя, вставшие на сторону Триждырождённого кану. 'Реин' — тьма по кануански.

— Да-да я помню. Почему только их позвали? Ты говорил, что на стороне Триждырождённого воевали и люди и другие сэрдо.

— Я не знаю, почему так было, смею лишь предположить, что Ткавел посчитал реикану единственными достойными внимания. Возможно, на людей и сэрдо он наложил другие ограничения, а может их так потрепало в Битве Двух Столетий, что и разговаривать толком было не с кем.

— Как Ткавел собирался примирить их? Ведь эти воины, реикану, сэрдо, люди, бились с греолами насмерть. И он ожидал, что в одночасье у них проснётся братская любовь? О чём он думал?

— Он бог. Сказал, что так будет и так стало. Никто не посмел ему возразить. Это лишний раз заставляет меня усомниться в том, что Ткавел, бывает добр без выгоды для себя. Если боги говорят о благе, они имеют в виду только собственное благо и ничего больше.

— Что это, Огненный? Я слышу в твоих речах шипящую злобу. 'Да ты бунтарь глашатай смерти, предтеча гибели богов...', — продекламировал Коввил кого-то из классиков.

— 'И снова смех в твоих речах я слышу...' — поддержал его поэтический порыв Маан, но тут же перешел к прозе: — Справедливость не есть удел богов, Воздушный. Абсолют и совершенство их идеалы, а они в равновесии. У каждой птицы два крыла, и они направлены в разные стороны. Когда одно указывает на север, другое обязательно смотрит на юг. Как нет птицы, которая сможет лететь на одном крыле, так и нет на Ганисе существа, в котором светлое начало не уживалось бы с тёмным.

— А когда птица сидит? Можешь не отвечать, этот вопрос не к тебе — к вечности. И ответа на него я не получу никогда. И всё-таки, как мне кажется, ты не объективно оцениваешь деяния Великого Бога Ткавела, как ни как, а чтобы спасти греолов он отдал часть Уино питающего его собственное тело. Это ли не акт человеколюбия! А ты оказывается еретик.

— Я не подданный Зарокийской Империи, — рассеянно возразил Маан. — И я не подвластен суду Текантула и буду выражать своё отношения к богам как того пожелаю.

— Прости, — Коввил подался вперёд и в знак извинения похлопал друга по коленке, — что было дальше, рассказывай.

— Дальше всё просто: реикану простили, но обозначили территорию, на которой они должны жить.

— Шургэт?

Маан выбил пальцами замысловатую дробь.

— Ну конечно! Эрок и Тэннар очертили границу, которую они не имеют право пересекать. А ещё, видимо, что бы сблизить их с греолами, реикану вменялось охранять три криптовых сеперома...

— Что? Таэм'Лессант согласился и на это?

— А что ему оставалось делать? Не думаю, что он долго сопротивлялся, Ткавел пообещал, что будет лично следить за исполнением договора. Тэннар, Эрок и Фора подтвердили, что не позволят реикану его нарушить.

— Да, это лучшие гарантии из всех возможных.

— Что Ткавел потребовал от Триждырождённого?

— А вот об этом, к сожалению, мои источники деликатно умалчивают, — перешел на драматический шепот Маан. — Я не знаю, как его наказали, и сделали ли это вообще.

— О, как! — толи улыбнулся, толи сгримасничал Коввил. — А я, было, уверовал, что ты знаешь всё.

— К сожалению это не так. Пока. Надеюсь, что в скором будущем мне предстоит прояснить и это.

— Эти четверо греолов опасны? Где они сейчас? Чем занимаются?

— Опасны ли они? А сам ты как думаешь? Я не хотел бы повстречать одного из них в тёмном переулке... и в нетёмном тоже не хочу...

— В каких чудовищ должны обратиться существа лишенные сердец за несколько тысячелетий?

— Допускаю что не в бо́льших, чем мы с тобой, Коввил са Табо. Сердце здесь не главное — это всего лишь символ.

— История греолов, безусловно, мне интересна, Огненный, но хотелось бы знать — зачем ты мне её рассказал?

— Не знаю, — атмосферу нужную хотелось создать.

— У тебя получилось.

— Правда? — улыбнулся, щурясь от дыма Маан.

— Перейдём к главному? Есть же что-то ещё?

— Вот так так! Ты заскучал? Давай оставим Сид Лайса в покое и вернёмся к более ранним временам, когда Ганис ещё купался в Уино и греолы вовсю правили этим миром. Я буду говорить, как ты, наверное, уже понял, о стихийных камнях Тор-Ахо. Итак, их три: Сэл, Олир и Роу — Воздух, Вода и Твердь соответственно. Три камня — три основные стихии, древние реликвии, наполненные великой Силой.

— Три? Но есть же ещё...

— ...есть. По Лаару Софегарскому, камней и стихий пять, но об этом позже...

— Что за глупости ты говоришь? Количество стихий, несмотря на все старания, так и не было подсчитано. И я говорю не о базовых: Огне, Воде, Тверди, Воздухе, Камне, Дереве, Металле и даже Свете, Тьме и Уино, а о том, что всегда существует возможность открыть нечто новое и сказать свое слово в развитии магического искусства.

— На все сто согласен с тобой, друг мой. На все сто! Это имеет место быть, поскольку окружающий нас мир еще недостаточно изучен — и зачастую новые факты и явления опровергают устаревшие парадигмы, на которых строятся современные учения и теории. Абсолютно очевидно, что все стихии не изучены — и еще немало простора для импровизаций и экспериментов. Тем не менее, список стихий и основывающихся на них магий нужно делить на две группы: основные — те без которых жизнь на Ганисе невозможна, и второстепенные — и далее обсуждать их именно в этом ракурсе. Основных стихий три: Воздух, Вода и Твердь. То, без чего не могут существовать ни люди, ни сэрдо.

— Хорошо, — согласился Коввил, — пусть будет так.

— Добавлением ещё двух стихий к трём основным мир обязан ни кому иному, а самому Верлонту Кеарскому.

— Алу'Веру?

— Да, так его тоже звали! — Маан задорно щёлкнул пальцами, глаза его полыхнули огнём азарта. — Алу'Вер это личность! Плесни-ка мне, Ковв, ещё, что ли, язви его, Истинского. Для таких разговоров надо что покрепче в доме держать.

Весело, наполняя воздух терпкими ароматами сирду и васарги, забулькало Истинское.

— Алу'Вер — это отдельная история...

— Погоди, а как же камни?

— Прости меня, дорогой друг, — Маан пристроил трубку на специальную подставку и нырнул под стол. Притянул за лямку суму. — Это моя давнишняя болячка, ты же знаешь, не могу удержаться, скачу с одного на другое и этим, конечно же, лишь запутываю собеседника. Прости мне эту слабость, друг. Прошу — не спеши, дойдём и до камней. Одна книга у меня с собой — сборник гравюр. Сейчас, — он показал Коввилу небольшую, поместившуюся на трети ладони книжицу. — Вот она... — сдул пыль, отчего-то густым слоем покрывавшую тиснёную кожу.

— Пыли-то! — нахмурился Коввил при виде такого отношения к древнему источнику знаний. — Сборник гравюр, ты сказал? Да что мы в ней разглядеть сможем?

Но освобожденная от груза внезапно заискрившихся пылинок книга, вопреки подозрениям Коввила, на глазах начала увеличиваться в размерах. Маан подхватил второй рукой враз отяжелевший конволют и, видя взгляд обомлевшего друга, рассмеялся:

— Древняя магия, Ковв, древняя магия.

— Это ж сколько ей веков-то?

— Много, — поманив друга кивком головы, Маан развалил на столе разбухшую до неприличия книгу. — Темновато здесь — недовольно буркнул он и, отыскав глазами потухшую лампу, повёл в её сторону ладонью — та вспыхнула, накрывая стол ярким пятном света. В восхищённых глазах Коввила заиграли отражения огонька в лампе. — Древние знали толк в магии, — сопел Маан, увлечённо перелистывая страницы. — Тут тебе и охрана, и размеры подобающие, вес опять же приемлемый. Как ты думаешь, все эти книги сохранились в таком виде? — Маан облизал подушечки пальцев. — Не одна тысяча лет прошла... Знаешь, что помогло греолам продержатся последние годы, перед тем как Ткавел смилостивился над просителями и создал колодец Уино?

— Камни Тор-Ахо?

— Как ты догадался?

— Это же очевидно, Огненный! Надо быть полным идиотом, чтобы не понять куда ты клонишь.

— Созданный Алу'Вером амулет, долгое время, пока ещё мир был полон Уино, считавшейся сущей безделицей, наконец-то послужил греолам... А! Вот, смотри, нашёл, кажется.

На представшей их взору гравюре был изображен молодой греол в тёмном одеянии с импозантной внешностью, длинными волосами и благородными чертами лица. Он стоял у атанора, держа перед глазами овальный сосуд с множеством спиральных ответвлений, и всматривался в его мутное содержимое. Маан провёл тыльной стороной ладони по пергаменту, словно смахивая пылинки. 'Алу'Вер Великий создаёт тинктуру огненного золота. Внизу стояла дата: 756 год от снисхождения на Ганис', — гласила витиеватая подпись.

— Не то. — Маан послюнявил палец и перелистнул страницу.

— Ты погляди, какой молодец! — воскликнул Коввил. — Эти даты... они что? Не пойму... По календарю Кироффе?

— Нет это древнегреольские хронографы, — Маан задумался. — По Кироффе был бы минус 595 год, по Зарокийскому от рождения Аравы... — задумался ещё, но ненадолго. — Выходит, аж минус 4981-й. Вот, дальше смотри... Что тут у нас? Ага: 'Исторический момент создания и утвержде...' Ан нет. Снова мимо. Погоди, сейчас я её найду, — Маан азартно листал книгу. — Вот! Смотри.