Тропой мужества. Рубежи бессмертия

— Так, Михаил, отпусти сердечко... вот, а теперь отойди.

— Валерий Семенович! — но голос срывается и былой твердости уже нет.

— Это приказ, Миша, — теперь у хирурга сталь в голосе. — Валентина Сергеевна, Меримаа тоже подмените. Мы сами закончим с этим счастливчиком. А вам, молодые люди, — Павлов строго посмотрел сначала на Михаила, а затем на Вилму, — я приказываю отдохнуть.

— Есть отдохнуть, — вздыхает Михаил и устало бредет вслед Мерима. А сердце еще скачет от волнения. Майский смотрит на подрагивающие руки и невольно улыбается.

'Молодца! — тоже радуется гость. — Хорошо поработал. И нечего так волноваться'.

'В первый раз это... — смущается Михаил, — я только слышал об прямом массаже, но не видел никогда. Паша, откуда ты про это знаешь? Ты же говорил на физфаке учишься'.

'Понимаешь, это из-за того, что болею часто. Как точно выразился мой отец — Бог дал мне светлую голову, а здоровьем оделить забыл. Пока по больницам лежал, читал много. В том числе медлитературу. Просто интересно было. Но пригодилось же!'.

'Спасибо'. 'И тебе спасибо, — неожиданно подумал гость'. 'А мне-то за что? — удивился Михаил'. 'За волю, друг. За твердую волю'. 'Скажешь тоже...'.

В соседней палатке была только Вилма. Всех раненых из неё уже отправили в войсковые подвижные госпитали. Настилы убраны, только стояло несколько плоских ящиков. Их и сдвинули друг к другу, образовав пару хоть и жестких, но вполне пригодных лежаков для отдыха. Не на землю же ложиться. Меримаа принесла стопку одеял, которые свернули и положили под голову.

Майскому очень хотелось поговорить с Вилмой. И не только ему. Внутри, при взгляде на девушку, теплело. И он прекрасно теперь понимал Пашу. Она действительно необыкновенная. Красивая, очень красивая...

'Она мечта!'. 'Да, — согласился Михаил, — ты прав. Она прекрасная мечта'.

А Меримаа глянув на парня, улыбнулась, прекрасно поняв чувства, что бурлят внутри Майского.

— Ложись, ухажер. Нам отдохнуть надо.

И прилегла на ящики.

'Эх, — Михаил вздохнул, — она все поняла'. 'Женщины! — подумал Паша. — Рентген у них от природы'.

Майский растянулся на жестком лежбище и сразу уснул.

* * *

Жуков отложил планшет, поднялся с кресла, потянулся, косясь на часы.

— Десять с половиной часов уже.

— Угу, — оторвался от монитора Маргелов. — Долго Паша там.

Сергей взял планшет, подошел к кушетке и поднес экран планшета к лицу Свешникова.

— Дышит, — сказал он, глянув на поверхность. — Интересно — как объяснить подобное состояние? Ведь по сути сознание Паши в прошлом, а тело тут. Как спит, или как будто спит, но это вовсе не сон.

— Сон — это не сон, а про не сон, что это пересон, а пересон — не сон... — процитировал Маргелов фразу из старого фильма. — Может это типа летаргия какая-нибудь?

— Летаргия — это вообще из другой оперы, — ответил Жуков. — Это больше похоже на компьютер без операционки, один биос в работе.

— Кстати про летаргию! — неожиданно воскликнул Вася. — Я как-то читал про людей, проснувшихся после летаргического сна. Так они вдруг начинали говорить на мертвых языках, или рассказывать о событиях, случившихся очень давно, практически в древности, причем очень подробно описывали эти события. Порой то, что они рассказывали, при тщательной проверке подтверждалось!

— Не факт, — хмыкнул Сергей. — Но если все-таки это правда, то получается, что сознание при определенных условиях может путешествовать по времени.

— А наш томограф создает такие условия, — подхватил мысль Вася. — При чем как-то целенаправленно. Как еще объяснишь одну и ту же дату попадания сразу у троих?

— Причины надо искать. — пожал плечами Жуков. — Может при программировании чего накосячили. Возможно не только при программировании.

Сергей вновь подошел к кушетке.

— Да, причины надо искать, — повторил он, беря Свешникова за руку. Приподняв её, отпустил. — М-да... жизнь на одном биосе.

— Кстати, — вновь оторвался от чтения Маргелов, — физиология-то никуда не делась. И это проблема. Большая. Ведь первое что я захотел, как вернулся в тело, это в туалет. А потом еще воду хлебал. Сушняк дикий, как с перепоя.

— Может от того, что рот был открыт, — предположил Сергей, глянув на Свешникова. — У Паши тоже вон, нараспашку.

Он прикрыл рот друга, но тот опять медленно приоткрылся.

— Хоть подвязывай.

— Можно и подвязать. И эту кушетку убрать. Для обычного обследования она еще ничего, а долго лежать на ней... — и Вася поежился, — я все себе отлежал.

— Может попробовать 'разбудить' Пашу, а? — спросил Жуков.

— Как? Отключить программу? А вдруг сознание в прошлом останется?

— Черт! — Сергей присел рядом с кушеткой. — Может традиционно как-нибудь разбудить, будильником, или водой плеснуть? — Жуков взял Свешникова за предплечье и потряс. — Паша... Паша, проснись!

— Оставь его. Думаю, лучше подождать. Займись пока сбором нужной инфы.

* * *

Михаил вскочил с ящиков ничего не понимая. Еще витали перед глазами остатки непонятного сна, а в ушах больно звенело от грохота. Кто-то сильно ткнулся в бок. Это Вилма с круглыми от страха глазами вцепилась в его руку.

— Наружу, живо! — проорал Майский не своим голосом.

Они выскочили из палатки и сразу стало ясно. Это не артобстрел, как подумалось сначала. Это налет. Под жуткий вой с неба пикировали самолеты с характерным изломом крыла. Почему характерным? Странно, но Майский никогда таких не видел, и в самолетах совсем не разбирался, однако почему-то знал — это Юнкерс-87, он же 'Штука', он же 'певун', или 'лаптёжник'.

От пикирующего штурмовика отделилась темная капля и понеслась вниз.

— Ложись! — и вновь чужой голос.

Будто сам не свой, как бы еще не проснувшись, и не веря глазам, Михаил схватил девушку в охапку и бросился на землю, укрывшись за толстой и корявой березой.

'Ты долго будешь тупить? Тормоз!'. Эта мысль прорвалась в голову одновременно с взрывом. 'Я еле тебя добудился, дурень. Еле с телом управился, пока ты тормозил'.

И только теперь, Михаил наконец сообразил. Это все гость, то есть Паша управлял телом, пока собственное сознание 'тормозило'. Очень правильное определение, подумалось ему.

Начало покалывать руку и ногу. Отлежал, дремля на правом боку, но это не помешало приподнять голову и посмотреть вверх. Нарастающий вой вновь заставил ткнуться в прошлогоднюю прелую листву. Вилме повезло больше, она на траву упала. Михаил уже сам прижал девушку к земле. Вилму трясло. Вой падающего в пике самолета пробирал до самых костей. Хотелось вскочить и бежать от этого ужаса, но властная мысль 'Лежать!' цепко держала его собственное тело.

Разрыв бомбы встал недалеко, совсем рядом. Уши заложило глухим звоном. Но он услышал, как осколки впиваются в стволы берез.

Самолетный гул стих неожиданно. Наступила непривычная тишина, даже канонады не слышно. Или он просто оглох? Рядом всхлипнула Вилма. Это значит со слухом все в порядке. Михаил поднялся и помог встать Маримаа. Девушка постоянно вздрагивала. Майский осторожно привлек её к себе и обнял.

— Все закончилось, — прошептал он, прижимая девушку к себе.

'Кого они бомбили?'

Этот вопрос тоже возник у Михаила. Бомбы ложились дальше поляны, почти на краю рощи, и лишь последняя упала ближе к расположению санбата. Выйдя на край рощи, он посмотрел в ту сторону, где в основном падали бомбы, и невольно застонал.

— А-а-а! — Вилма упала на колени, рыдая. — Кёйге сууремат морварид! — закричала она, грозя сжатыми кулаками заходящему солнцу. — Фасистид! Са олет куратты! Са олет куратты!*

Немцы бомбили обоз с ранеными. Никто не уцелел. Всех разметало взрывами и побило осколками. Осколками...

'Валерий Семенович! — вспыхнула мысль Павла'

— Валерий Семенович! — вскрикнул одновременно Михаил.

Он подхватил рыдающую девушку и как можно быстрее направился к операционной палатке.

Ворвавшись в палатку Михаил невольно скрипнул зубами. Осколки всё-таки достали до санбата.

На дощатом настиле лежала фельдшер с окровавленным лицом. Перед ней на коленях Павлов. Бледный и растерянный, он держал голову Валентины Сергеевны. Женщина хрипела, кровь пузырилась, будто кипела. Вилма, отшатнулась, осела и зарыдала, закрыв лицо руками.

— Валечка... Валечка... — пробормотал хирург и поднял голову, — Миша, Валю ранило.

Голос его дрогнул. А в голове Михаила защелкали мысли. Четко. Быстро. Рана лица, обильное кровотечение, кровь попадает в дыхательные пути. Признаки асфиксии уже проявляются. Кошкина просто задохнется, спасти не успеем...

'Коникотомия, — возникло в голове, — коникотомию делай!' *

Ничему уже не удивляясь, Майский метнулся к столу. На медсестру надежды нет — истерика надолго и на утешение времени нет. Скальпель, вата, бинт, канюля... где её взять? А это что, ушная воронка? Подойдет! *

Раненую на стол бы положить.

— Товарищ военвр... — вбежавший в палатку санитар, словно на стену натолкнулся. Тоже растерялся.

— Нечайка, помоги переложить.

Сказано было так, что санитар вздрогнул и ошалело взглянул на Майского.

— Живо! — рявкнул Михаил. Голос его стал вновь чужим. Требовательным. Стальным. И Михаил не обижался на Пашу. На свою нерешительность надо обижаться.

Санитар помог поднять Кошкину и положить на стол. Напротив, Павлов встал. Кажется, он стал еще бледнее. Смотрит на женщину, вздрагивая и чуть клонясь влево. Придется все делать самому. Вилма еще рыдает, на санитара тоже надежды нет. Впрочем, дело для него имеется.

— Нечайка, — готовя инструмент и тампоны, сказал Майский, — срочные тяжелые на очереди есть?

— Н-нет, — запнулся санитар, глядя в глаза парню. — Всех обозом в тыл отправили. Перед бомбежкой.

— Немцы обоз и бомбили, — сообщил санитару Михаил, и ввел раненой обезболивающее. — Возьми всех кто есть, и проверь — есть ли выжившие.

Санитар выбежал из палатки, а Майский двумя пальцами, указательным и средним, нашел на гортани щитовидный хрящ, попросту говоря — кадык, и приготовил скальпель.

— Коникотомия? — спросил Павлов, будто очнувшись. — Да-да, правильно.

'Какой-то он заторможенный'. 'Растерян, — ответил Михаил, — и потрясен'.

Хирург тем временем не стал отбирать скальпель у Михаила, а зафиксировал правой рукой голову женщины. Левой он прикоснулся к запястью. Пора! Майский сделал короткий поперечный разрез кожи и хрящевой связки, после чего ввел в полученное отверстие стальную трубку, приложил тампон, так чтобы он не перекрывал доступ воздуха, и принялся её фиксировать марлевыми затяжками.

Маленькая операция была проведена быстро. Дыхание фельдшера стало ровнее. Но это еще не все — кровотечение пока не остановлено и непонятно пока — какие повреждения нанес злополучный осколок.

'Не сомневайся, — подбодрил Михаила Паша, — у тебя все получится!'.

Операция тяжелая. Не в плане сложности, в условиях проведения. В движениях хирурга наблюдалась некая заторможенность. Иногда Михаил бросал быстрые взгляды на Павлова. Валерий Семенович сильно сдал — стал бледнее, глаза ввалились. Стресс от ранения близкого человека сделали свое дело. А еще усталость. Сколько он уже не отдыхал? Минимум сутки. Ничего, эта операция последняя, эвакуируемся в тыл, там и отдохнет.

Пока чистили рану, стало понятно — было два осколка и дел они натворили изрядно. Множественные повреждения носоглотки, челюсти, часть зубов отсутствует. Самое скверное — это буквально порванное лицо. И с этим ничего не поделаешь, останутся страшные шрамы. Там, в будущем это было бы решаемо, а тут... кто тут пластикой лица будет заниматься?

Рядом всхлипнули. Это Вилма встала у стола. Еще не успокоилась, пусть рядом постоит, вдруг помощь понадобится?

Кровотечение остановили, сшили несколько крупных сосудов. Павлов подсказывал глухим голосом — что надо делать, и Михаил чистил, сшивал...

Они уже заканчивали, когда вернулись санитары. По их лицам стало понятно — в обозе выживших нет.

— Товарищ военврач, что делать-то? — обратился один из них.

— Пару носилок приготовьте. — Глухо ответил Павлов. — И рядом будьте. Нечайка где?

— Да тут он, — санитар махнул рукой в сторону рощи, — у соседней палатки.

Наконец операцию закончили. Гортань прочистили, лицо собрали, причем Михаил очень старался накладывать швы мельче, чтоб меньше было заметно. Голову забинтовали, после чего Кошкину аккуратно переложили на носилки и позвали санитаров.

— Все, несите сразу в тыл.

Санитары взяли носилки и вышли.

— Хорошо... — пробормотал Павлов, устало глядя на Майского. — Очень хорошо, Миша.

Он накренился, и медленно вполз на операционный стол.

— Теперь меня, Миша.

— То есть... — не понял тот.

— Осколок. — И Павлов показал на одно из кровавых пятен, где угадывалось рваная дырка в халате. — Тут, под ключицей.

Вилма вновь всхлипнула, а Михаилу стало стыдно. Вдвойне.

'Так он ранен был! — потрясенно подумал Павел. — А мы считали растерялся профессор, стыдоба-то какая!'.

На забрызганном кровью халате и переднике ранение не заметно. Бледность и растерянность хирурга приняли за потрясение от авианалета и ранения коллеги.

'Не оправдание, — буркнул Паша'. И Михаил был полностью с ним согласен. Однако одному с операцией не справиться. Меримаа еще всхлипывает, можно попытаться.

— Вилма, ты очень нужна. Без твоей помощи мне не справиться.

Медсестра утерла покрасневшие глаза.

— Мы все погибнем, — всхлипнула она.

— Возможно, — спокойно ответил Майский. — Но это не повод опускать руки, не так ли? Готовь инструмент.

Медсестра еще раз всхлипнула и быстро разложила рядом все по порядку — расширитель, зажимы, тампоны, пулевку. Михаил взглянул на девушку и неожиданно продекламировал:

— Мы знаем, что ныне лежит на весах, и что совершается ныне. Час мужества пробил на наших часах, и мужество нас не покинет. *

— Твои стихи? — спросила медсестра, взглянув на парня.

— Нет. Это Ахматова.

— Не слышала.

Паша не знал, написаны уже эти стихи, или нет, но пришлись к месту, и Михаил не стал сердиться, что он вмешался.

Меримаа привычно встала, чтобы подавать требуемое и одновременно контролировать состояние оперируемого. Было непривычно видеть хирурга, который сам еще несколько минут назад делал операцию, а сейчас лежит без сознания на столе. И если бы не ранение, то работал бы дальше, спасая жизни раненых, переступая через боль и усталость. Из таких людей гвозди бы делать. Нет, не так, эти люди и есть гвозди. Такие не ржавеют. Такие не сгибаются даже перед смертью.

Эти мысли гостя придали сил и Майский вспорол всю одежду вместе с майкой от воротника к рукаву, откинул края в стороны и поданными тампонами расчистил рану от сгустков крови. Входное раневое отверстие было маленьким и предстояло найти и удалить этот крохотный кусочек металла, а главное, чтобы не начался сепсис, вычистить рану от всех инородных тел. Михаил сделал Павлову укол обезболивающего и посмотрел на Вилму.

— Готова?

— Да. — Твердо ответила девушка.