Дети Империи, Ч.1.

В это время отворилась дверь, и в комнату зашли Вадим и Джейн. Виктор поспешил заматывать трубку чертежей обратно в газету.

— Извините, — произнес он смущенно. — Думал, в этом номере статья про космонавтов напечатана. Ошибся.

— Вы тоже следите за подготовкой космической экспедиции? — обрадовалась Джейн. — Знаете, многие очень переживают за наших, и я тоже. Вы же помните, у Фон Брауна погибло три человека?

— Ну да, — согласился Виктор, хотя, конечно, не помнил.

— Ну вот, а после этого фюрер запретил полеты арийцев, а неарийцев он не отправляет, потому что не хочет, чтобы они были первыми в космосе. Очень хотелось бы, чтобы наши слетали на орбиту и вернулись живыми. А то ишь ты, Геббельс-то как расхвастался в пятьдесят четвертом! Германия, видите ли, дорогу в космос открыла запуском спутника! А что у них был за спутник, вот вы скажите, что? Обычный радиомаяк. А у нас первого января "Зенит-1" запустили, так он отснял из космоса все секретные объекты Германии и приземлился в заданном районе. Помните, публиковали?

Виктор закивал головой.

— Там все-все видно. Фюрер же вообще тогда чуть с ума не сошел! По телевидению выступал, галстук от злости грызть начал! Прямо в эфир попало!

— Я слышал, он и ковры грызет. — вставил Виктор с плохо скрываемой радостью. — Когда злится.

— Вот я и говорю — что такое радиомаяк? Японцы еще в сорок шестом камень на орбиту запустили?

— Какой камень?.. Что-то я уже забыл.

— Ну, взрыв сделали огромный в горах Тибета, так у них камень на орбиту улетел. Неужели не помните?

— Ну так что же тут помнить. От камня какая польза?

— Вот видите! Лишь бы только чем-то отметиться. А когда человек сам увидит, какая наша Земля из космоса, тогда это и будет дорога в космос!

— Она из космоса голубая. Как небо. Голубые материки, голубые облака, голубые океаны. А на ночной стороне огни городов как рассыпанный жемчуг, — Виктор увидел, как у Жени-Джейн округляются глаза, и поспешил добавить: — Ученые так считают.

— Вы просто поэт... Ну и кому же первому увидеть-то красоту эту, как не нашим?

— Надеюсь, не американцам.

— Шутите! У американцев же авиационное лобби забрало все средства на строительство дальних бомбардировщиков, стратосферных разведчиков и крылатых ракет. Они только к шестидесятому году спутник хотят вывести.

— Так, конечно, не сейчас. Они, например, на Луну захотят полететь первыми. Нация-то амбициозная.

— Ну уж фигушки, — откликнулся до этого молчавший Вадим. — Луну мы им точно не отдадим. Королев, кстати, у самого фон Брауна когда-то работал по обмену опытом. Сейчас об этом, конечно, не пишут, а было такое. В конце сороковых, пока отношения не испортились. Ну вы же это лучше меня должны помнить...

Эх, подумал Виктор, сейчас самый бы момент расспросить, чего там было в конце сороковых, а заодно и в начале. Как вот только им объяснить, как это возможно, что я, вроде по годам живший в это время, его не помню? Проспал летаргическим сном двадцать лет? И поэтому революцию, гражданскую, нэп, коллективизацию-индустриализацию, голод тридцатых и прочее помню весьма смутно, а после вообще ничего не видел? А в пятьдесят восьмом сбежал из больницы в стибренной у главврача китайской куртке пошива двадцать первого века? "М-да", сказал себе Виктор. "Таланта Штирлица у тебя явно нет. Лучше меньше спрашивать, а не то засыплешься..."

— Ну, с нашим народом не только Луну не отдадим, но и до Марса и Венеры доберемся. Не зря же в песне поется — и на Марсе будут яблони цвести...

— А чего за песня? Не слышал... Новая, что ли?

"Блин, ну вот как наши разведчики в фильмах умеют за своим базаром следить? Тут над каждым словом думать надо. Песня-то в начале шестидесятых появилась".

— Да это такая туристская песня, старая. Наверное, после "Аэлиты" Толстого появилась. Рояля в кустах тут у вас не наблюдается, что бы напеть?

— Рояля нет, а вот гитара, пожалуй, найдется... — Вадим порылся в антресолях над встроенным шкафом и извлек откуда-то из глубины небольшую семиструнку.

— В джазе на гитаре играете?

— Это я играю. — Женя взяла инструмент, попробовала, подкрутила колки. — Попробую подобрать. Вадим, а ты сразу слова записывай.

— Песня такая задумчивая, звездно— лирическая...

Жить и верить— это замечательно,

Перед нами небывалые пути,

Утверждают космонавты и мечтатели,

Что на Марсе будут яблони цвести...

— Слушайте, да вы у нас просто кладезь неизвестных песен, — сказала Женя, когда отзвучал последний куплет. — Где вы их только берете? Или сами пишете, но стесняетесь сказать?

— Нет, такого таланта у меня нет. А вот в народе у нас столько талантов пробудилось... Время видимо, такое, быстро меняется...

"А что, если под этим соусом у них про газету спросить?"

— Вот, возьмем, к примеру, до революции. — Виктор не решился брать более поздние времена. — В газетах на первой странице о чем тогда писали? В первую очередь, как бы современным языком сказать, о государственном руководстве, о политических лидерах, о курсе партии — кадетской, например, о хозяйственных важных работниках, бизнес-элите, то есть... А сейчас — о рабочих, инженерах, а кто там наверху начальник, из газеты и не увидишь.

— Ну так товарищ Берия же сказал — народ должен знать свое руководство не по портретам, речам и статьям, а по делам, по результату. Поэтому наши газеты — рупор трудящихся масс...

— Ну так и я о чем? Теперь-то жизнь лицом к труженикам, талантам обратилась, оттого они у нас и растут, и песни появляются. Что же тут удивительного?

— Слушайте, товарищи мужчины, — вмешалась Джейн. — Сейчас вы в философские споры ударитесь, а давайте-ка чаю заварим. Вы вообще чайник моете или меня ждете?

— Ждем. — признался Вадим. — "Хорошо, когда с тобой товарищи — всю вселенную проехать и пройти.."

— Ладно уж. — Джейн слегка толкнула Вадима по затылку и удалилась в сторону кухни.

— Так. А булки-то у нас...

— Погодите-ка, — ответил Виктор, вытаскивая бумажный пакет из тумбочки. — Чай-сахар ваш, сушки мои.

"Однако, радикально решили вопрос с проблемой использования в сортирах газет с портретами вождей. Заодно и с теми, кто по этому поводу стучал. Исключение только для глянцевых, они для санитарно-гигиенических нужд неудобны... А на завоевание космоса, стало быть, претендуют четыре державы. Германия, она же рейх, СССР, Америка и Япония, с которой была не так давно война..."

17. Производственный роман.

В субботнее утро Виктор уже не ходил на вокзал, а сделал вместе со своей комнатой утреннюю зарядку. Дикторша вела ее по радио непринужденно, с веселыми шутками и попутными советами, как достичь стройности фигуры, меняла нагрузки для разных возрастных групп. Вместо пианиста джазовый квартет играл ритмичные танцевальные мелодии, в основном 20-30-х. Прямо как аэробика. Виктор обратил внимание, что музыка звучала в общаге даже в умывальной, только, видимо, здесь трансляцию включали только по утрам для создания настроения. Утро на 50 тактов в минуту. Кстати, а ведь, несмотря на спартанские условия общаги, к утру полный релакс. Какое-то давно забытое чувство подъема, легкости, отсутствия напрягов, будто на летней турбазе. Может, записаться в кружок линди-хопа? Говорят, его можно танцевать под разную музыку, как шейк или диско...

В школу напротив общежития спешила толпа ребятни, и над входом специально для нее включал прожектор — чтобы никто случайно не попал под машину. Впрочем, машин на улице Пешкова (б. 50-летия Октября в версии истории Виктора) и не было. Только на углу мирно стояла на обочине "летающая тарелка", как Виктор называл про себя мини-машинки с плексигласовыми фонарями, одна из которых попалась ему в первый же день. Громкоговоритель над входом бодро исполнял вариацию на тему "O Sole Mio" в ритме рок-н-ролла. "Римейк" — подумал Виктор, и, войдя, привычно показал вахтерше с наганом свой пропуск. Суббота — день короткий...

— Виктор Сергеевич! — окликнул его в коридоре доцент Тарасов. — Волжанов приехал, сейчас к нему сразу идем.

— А по какому вопросу?

— Не говорили. Вообще в Москве кипели страсти.

Они подошли к обитой клеенкой двери завкафедры. Дверь открылось, из нее появилась Зина с бумагами.

— У себя. Заходите. — и поспешила по коридору.

"Интересно, что за страсти, и почему кипели. Вообще неудачный момент, можно под горячую руку попасть. Скажет чего-нибудь вроде "кого вы тут без меня с улицы понабрали"... Ладно, сейчас все и увидим. Чему бывать... Как его зовут-то? Вроде, Семен Игнатьевич."

Волжанов оказался крупным мужчиной лет сорока пяти, с густым низким голосом, совсем не похожий на профессора.

— Проходите! — пробасил он от стола, и, шагнув навстречу, пожал руки обоим. — Это вы, значит, Еремин? Собирайте вещи, во вторник вместе едете в Харьков. Будете докладывать заводчанам вариант с поводковым карданом. Что вы так растерянно смотрите? Идею вы дали? Про десять-пятнадцать допустимый процент деформации вы рассказывали? И про краевой износ втулок? Вам и пробивать наш вариант. Или вы сами в нем не уверены?

— Уверен, Семен Игнатьевич. — ответил Виктор. — Просто неожиданно как-то.

— А привыкайте. Тут многое чего неожиданно.

На столе затрещал телефон.

— Волжанов. Митрошенко, ты? Да. Да. Да? А когда ты в сорок восьмом рапортовал о замене у себя инженеров ляйтерами, помнишь? До сих пор не нашел, кто тебе может разобраться? Ну я снимать преподавателей с занятий не буду, чтобы кто-то съездил, твою ось посмотрел. Ну вези ее сюда. Да хоть на телеге вези. Конюшню на заводе еще не разогнали? Правильно, лимит на горючее кончится, а сено в пойме заготовить можно. Все. — И, повесив трубку, добавил. — Деятели...

"Видимо, с производства перешел" — сделал вывод Виктор.

— Ну что, проветримся в Харьков? — Тарасов был явно доволен визитом. — Сегодня день короткий, командировочные удостоверения будут с утра в понедельник, день отъезда. Берете удостоверение, сразу же, не отпрашиваясь, идете в УВД за откреплением. Будем там дня два-три, гостиница заводская, много с собой брать не надо...

"А кто же такие ляйтеры, которыми инженеров заменяли? Ляйтер по немецки руководитель, управляющий. Заменяли инженеров руководящей номенклатурой, что ли? Шишками? Тогда почему именно по немецки — ляйтер? Немцев приглашали? Всех инжненеров — немцами? Нет, не может быть. Глупость какая-то получается."

— Теперь по лаборатории. Из полставочников кто-нибудь дальше разобрался, как монтировать?

— Зеленцов вполне самостоятельно может.

— Отлично. Кинем ему усиление из второй смены, а сами начнем нелинейный вычислитель монтировать. Его уже по карте пробили, как централизованный, и за срок ввода будут драть.

Нелинейным вычислителем оказалась та самая привезенная вчера аналоговая машина. К счастью, руководство по монтажу было расписано со всеми подробностями, а в непонятках можно было разобраться, зная принцип работы машины, например, Виктор сразу понял, что такое "решающий усилитель" Хорошо, что в студенческие годы застал все это... Чуть ли не на каждой второй странице руководства действия разжевывались рисунками, а в ящиках оказался не только крепеж, но и комплект необходимого инструмента — в общем, поражала тщательность, которая позволяла собрать аппаратуру как можно быстрее, не отвлекаясь на всякую ерунду, вроде поиска нужной отвертки или замены закатившемуся винту. К руководству прилагались советы, как рационально выполнять ту или иную работу и даже в одном из ящиков прилагались баночки с краской и кисти, на случай, если что-то при сборке поцарапают.

В итоге монтаж пошел быстро и особых мозговых усилий не требовал. Тарасов попутно стал рассказывать о грядущей командировке.

— Основные наши конкуренты — заводчане. У них тоже упругий кардан, но с кольцевой муфтой из пружинной проволоки. Поэтому наше предложение даст экономию легированной стали — раз, ремонтировать проще — два...

"Ясень пень." — подумал Виктор, который уже видел лет тридцать назад это самый вариант конкурентов в каком-то учебнике; насколько он понял, из идеи этой так ничего в производстве и не вышло. Ему даже стало как-то неудобно перед разработчиками: они старались, создавали, испытывали, а он сейчас просто пожинает плоды людей, трудившихся до него. Вдобавок конструкторов какими-то ляйтерами пытались заменять.

"Ляйтер, ляйтер... что это еще-то значит? Шеф, босс... не то. Организатор — нет, в немецком организатор, он так и есть. Что еще... диспетчер? Менеджер? Стоп. Пытались заменить инженеров манагерами! Людьми деловыми, но технарями поверхностными..."

Собранный вычислитель включили и поставили прогревать — чтобы показания от температуры не плавали. Как объяснил Тарасов, греться она должна была примерно час — как раз почти до конца работы. Машина приятно гудела, загадочно сияла неоновыми лампочками, и от нее несло теплом.

Внезапно в динамике музыка оборвалась, и раздался голос Зинаиды Семеновны:

— Внимание! Внимание! Тарасова, Мещерюка, Нелидова, Еремина просят пройти на хозяйственный двор возле гаража. Повторяю: Тарасова, Мещерюка...

На хозяйственном дворе стояла ломовая телега на автомобильных колесах, запряженная здоровенным черным битюгом. На ней лежали две половинки небольшой колесной пары — судя по размерам, что-то из промтранспорта. Волжанов, в широком коричневом двубортном пальто и бурках, уже стоял рядом, ему что-то докладывал худощавый высокий человек в стильном полупальто и шляпе пирожком.

— Оси летят массово где-то после года эксплуатации. Пробовали менять материал, усилить, увеличить сечение — бесполезно...

Волжанов перевел взгляд на подошедших сотрудников.

— Ну, что скажет симпозиум?

Виктор заметил, что ось была будто срезана наискось, аккурат под угол сорок пять градусов, посредине; на одной из половинок виднелась коническая шестерня с остатками грязной смазки.

— Извините, а в эксплуатации вот это вот часто боксует?

— Да постоянно. — вздохнул человек в шляпе пирожком. В шахте и уклоны, и рельсы загрязнены, и влага...

— По излому похоже на касательные напряжения из-за автоколебаний, возникающих в колесной паре при боксовании. Ну, как струна смычком возбуждается.

— А откуда вы это знаете? Исследования такие проводили?

— Как-то случайно встретил публикацию, кажется, Лысака.

— Лысак? Это который в Коломне динамикой тяговых двигателей занимается?

— Может быть. — Виктор попытался уклониться от скользкой темы; Лысак был в его истории именно тем, кто исследовал это явление, и хотелось, чтобы лавры достались по заслугам. — Колесные центры колеблются в противофазе, узел колебаний посредине оси, шестерня тоже посредине и в рассеянии энергии колебаний практически не участвует...

— Понятно. И что же сейчас можем предложить заводчанам?

— Или сместить шестерню вбок, или сделать разные диаметры левой и правой половин. Тогда при автоколебаниях будут удары в зубьях передачи, и эти удары будут рассеивать энергию колебаний.

— Попробуем разные диаметры. — решил человек в шляпе пирожком. — Попытка не пытка.