Двойной бренди, я сегодня гуляю

— А что, студентов разрешено хватать за волосы?

— Воспитанные люди этого не делают. Но законом это не наказуемо. А вот если речь идёт о взрослом мужчине, то можно схлопотать серьёзный штраф. Даже если вы только дотронулись до локона чести.

Мэлори аккуратно опустил этот факт в свою мысленную картотеку. Хорошо, что он об этом узнал, пусть и поздно. Надо же, это его третья экспедиция с барнардцами, и до сих пор он не удосужился узнать о таких вещах. Мог бы влипнуть... Правда, в прошлые два раза он не возглавлял экспедицию, да и эксцессов тогда не было.

— Так вот почему у Фоо голова как затоптанный газон, — догадался Мэлори. — Это он сам так потрудился над имиджем?

— Ну да. Бедный Миай хочет походить на землян, но в его сознании не укладывается, что мы не стрижёмся собственноручно. Вот он и занимается эквилибристикой с зеркалом и машинкой.

— Жёстко ты с ним, Вик, — сказал тем временем Коннолли за другим столом. — Со стороны можно было подумать, ты его вот-вот сгребёшь за кудри и носом об пол.

— Я не изверг, — отозвался Лаи с набитым ртом. — Принятых мною мер вполне достаточно. Он же утихомирился, ведь так?

— Влопался наш Амаи, — вздохнула Лика Мальцева. — Почти верный волчий билет.

— Волчий билет? — насторожился Лаи. — А это что такое?

— Это значит занесение в чёрный список, — объяснил Коннолли. — Тех, кого лишают права работать в экспедициях. Носорог зол как чёрт — из-за того, что Амаи его ударил, но главным образом из-за салата. Как бы эта экспедиция не оказалась для парня последней.

— Дура-ак, — протянул Лаи. — Ой, дурак... Ну что ему стоило проверить скафандр?

Оба поняли его без лишних слов. Академическая карьера Ори на родной планете из-за этого инцидента могла запросто оборваться, не начавшись. Если первая же экспедиция кончится для него подобным образом, он не сможет даже защитить диплом...

— Далась ему эта радиация, — пробурчал себе под нос Коннолли. — Чего его заклинило?

— Заклинит тут, когда целый день выкапываешь скелеты, один уродливее другого, — сказала Лика. — Было бы удивительно, если бы он бредил розовыми слонами.

— Какими слонами? — не понял Лаи.

— Да так, присказка, — отмахнулся Коннолли. — Кстати, а что ты такое ему сказал, что он сразу заткнулся и перестал визжать?

— Я только сказал ему, что он...

Лаи вытянул пухлые губы трубочкой и с шумом выпустил воздух. На земной слух получилось нечто вроде: "ои-ххэй!".

— А что это значит? — Коннолли сгорал от любопытства. — Или, — показал он глазами в сторону Лики, — не при дамах?

Лика прыснула.

— Патрик, мы же историки.

— Не надейтесь, — саркастически ответил Лаи. — В наших языках вообще нет непристойных ругательств — по крайней мере, непристойных в вашем понимании. Мы не используем для этого сексуальные термины. Если я и затруднился с объяснением, то это потому, что не нахожу подходящего эквивалента этому слову. Буквально я бы его перевёл... э-э... как "дитя из тёмной комнаты".

— А в чём смысл? — не отставал Коннолли. Лаи вытирал рот салфеткой.

— Смысл в том, что бывают дети, которые по какой-то причине выросли в изоляции от людей. Такой человек не умеет ходить и говорить, не знает своей культуры, не знает, кто он — не знает, что значит быть человеком. Если кому-то сказали, что он "дитя из тёмной комнаты", это самое страшное оскорбление, которое можно нанести человеку у меня на родине. В древности за него вызывали на поединок.

Лаи как-то нервно дёрнул ресницами.

— Чего только не рассказывают про древность... В массовой литературе мне встречалось утверждение, будто так наказывали тех, кто струсил в бою — младшего из его детей превращали в...

Он снова выговорил это слово на родном языке.

— А впрочем, это, скорее всего, журналистские фантазии, — прибавил он. — Никакими источниками не подтверждается. Это просто попытка объяснить, почему это слово так стыдно слышать — особенно мужчине.

— Я думаю, это слово можно перевести, — вдруг сказала Лика. — Мне сейчас пришёл в голову земной эквивалент.

— Какой? — оживился Лаи.

— Каспар Гаузер.

13. СЕРДЕЧНЫЙ ПРИСТУП

Барнарда, 15 декабря 2309 года по земному календарю

Лика с ногами сидела на кровати, свесив голову между колен. Это утро застало её врасплох; она зависла между вчерашним и сегодняшним днём, боясь пошевелиться и покинуть это томящее, но вместе с тем успокоительное безвременье. А между тем ей хотелось есть, и завтрак в гостиничном ресторане уже двадцать минут как начался.

Самое ужасное, что Патрик был прав. Она действительно рассматривала Лаи как мужчину. Она и сейчас смешалась, вспомнив, как вчера любовалась им из-за музейного стенда. Раньше она как-то не обращала внимания на то, что он кра...

Хватит, оборвала она себя, довольно. Во-первых, он ростом ниже тебя на двадцать сантиметров, и, разговаривая с ним, ты имеешь уникальную возможность созерцать донышко его пилотки. А во-вторых, природа всё равно предназначила его для представительниц его собственного вида. Природе нет дела до твоих симпатий.

Она выпрямилась; спустила ноги с кровати. За окном была всё та же ровная, светлая, бледно-пасмурная дымка — Летящая Звезда Барнарда никогда не демонстрировала своё лицо на публике. Лика посмеялась над собственной тревогой. В конце концов, они с Патриком здесь ненадолго. Через восемь дней они улетают на Землю. Что может случиться за восемь дней? И вообще, что особенного произошло? Она просто решила, что эта его стрижка не так уж его безобразит. Совершенно не повод для опасений.

Лика встала, надела горячую после гладильного автомата юбку и вышла из номера.

В коридоре что-то тихо гудело. Уборка? Так и есть, источником гудения оказался полуавтоматический пылесос, катавшийся от стены к стене. За ним следовал мужчина в тёмно-зелёном рабочем комбинезоне с логотипом отеля на спине, державший в руке удочку-дистанционник. Это был не тот уборщик, что наводил порядок в номерах — того Лика уже видела, и он приходил в другое время. Увидев Лику, уборщик остановился, удочка повисла в его руке, пластиковый круглый корпус пылесоса глухо стукнулся в стену.

— Эээээ, — с бестолковой ухмылкой протянул он. Не говорит по-маорийски, сообразила Лика. Пылесос крутился на месте и жужжал. Что-то не так было с этим уборщиком, и Лика замерла напротив него. Ему было около тридцати, но локона чести у него не было — его чёрные волосы были коротко подстрижены, почти на земной манер. Уборщик медленно развернулся к ней лицом. В стеклянных карих глазах застыло выражение напряжённой попытки понять, чего от него могут ждать. Спереди на комбинезоне Лика разобрала надпись по-маорийски:

"Убедительная просьба алкоголь не давать".

Уборщик был умственно отсталым.

Лика заперла дверь номера. Вот, значит, что происходит с такими на Барнарде... "Алкоголь не давать". На Земле это сочли бы унизительным, хотя сам бедолага и не умеет читать.

Она сделала успокаивающий жест: иди, мол. Уборщик тут же потерял к ней интерес и занялся пылесосом. Она отправилась к лифту.

Потрясение от встречи с уборщиком временно заставило её забыть, отчего она не очень стремилась попасть в ресторан. Она вспомнила о причинах своих колебаний только тогда, когда Лаи помахал ей из-за столика. Она отреагировала не сразу. Но всё же ей пришлось заметить его. В своей огненно-красной, в крупных жёлтых цветах пилотке он сам походил на экзотический цветок. Теперь, когда он её увидел, было глупо — да и необъяснимо бестактно — пытаться сесть за другой столик. Лика помахала ему в ответ, взяла себе у стойки кофе с булочкой и направилась к нему.

— Доброе утро, Лика, — сказал Лаи, грея в ладони бокал с вином. Манера барнардцев пить вино за завтраком была ещё одной из тех деталей, с которыми приходилось свыкнуться. Она бегло осмотрела то, что он ел (тоненькие пресные лепёшки, прикрытые ломтиками вымоченного в маринаде сырого мяса — тоже вряд ли похоже на завтрак), и села к нему за стол.

— Доброе утро, Виктор, — рассеянно сказала она и бросила в кофе сахар. Лаи смотрел на неё. Тёмные, глубокие глаза с невероятными ресницами — раза в полтора длиннее, чем у среднего землянина... — Вы заметили уборщика в коридоре? Мне показалось, он...

— Дебил, — жёстко закончил Лаи. — Вам не показалось.

Лику обескуражила эта откровенность, несвойственная земной культуре.

— И ему не позволяют носить локон чести?

— Он всё равно не понимает смысла. Да и ритуал стрижки он не сумел бы провести. Таких, как он, стригут опекуны — исключительно ради опрятности.

— Возьму себе ещё булочек, — проговорила она. Вышло виновато.

Она сходила за булочками, а затем задала ему вопрос, всё это время вертевшийся у неё на языке:

— Но... если вы официально признаёте, что люди делятся на полноценных и неполноценных... каковы критерии? Кто это решает? Где гарантия, что категория неполноценных не будет расширяться — что в ней не окажутся все, кто кому-то по какой-то причине не нравится?

— Знаете, — усмехнулся Лаи, наливая себе ещё вина, — этот вопрос напоминает ваши споры между христианами и атеистами. Вот вы, например, атеистка?

— Агностик, — поправила Лика.

— Тем не менее. Насколько я могу судить по диспутам в Интернете, ни один христианин не в состоянии понять, что мешает таким, как вы, пожирать младенцев. И, однако, вы этого не делаете.

— Неудачная аналогия. Агностики и атеисты не отрицают равенства всех людей. И потом, есть понятие сострадания.

— А у нас есть понятие "ифаа". Примерно это можно перевести как "всё, что отличает человека от животного" или "воля быть человеком". Человек полноценен, если у него есть ифаа. Ответственность за тех, кто не сумел стать человеком, тоже часть ифаа.

Он прищурился и поглядел на Лику сквозь свои роскошные ресницы.

— Это трудно объяснить не-барнардцам. Мне в своё время тоже было трудно вникать в земное мышление. Впрочем, в вашей старой литературе мне попалось слово, которое в какой-то степени соответствует этому понятию.

— Какое же?

— "Гуманизм".

Лика поморщилась. Всё-таки Лаи переоценивал своё знание земной культуры.

— Вы что-то путаете, Виктор. Гуманизм — это американская разновидность фашизма. Прочтите любой учебник.

Оба некоторое время молчали; Лика смотрела в чашку с остатками кофе. А вот кофе здесь синтетический, отчего-то подумала она. Только в люксовых номерах есть пакетики с натуральным...

— Вы идёте на утреннее заседание? — спросил Лаи. Лика посмотрела на часы.

— Ещё не знаю... А Патрик куда делся?

— Уже позавтракал и ушёл. Хотел послушать доклад о пещерных фресках Фаара. Между прочим, ужасно был недоволен, что вы всё не появлялись, — в глазах Лаи зажёгся озорной огонёк.

— Я спала, — призналась Лика с тем смущением, с которым всегда говоришь полуправду. Лаи отодвинул свою пустую тарелку на край стола.

— Я только хотел сказать, что, если вы всё-таки не пойдёте на заседание, мы могли бы сходить посмотреть Храм Семи Богов. Ему тысяча восемьсот лет, и он всё ещё действует.

— Разумеется, — неожиданно для себя сказала Лика. — Покажите мне его.

Храм выступал из разноцветья современных построек, как причудливый скальный массив, упиравшийся в небо. Вблизи него не было высотных зданий — очевидно, барнардцы не любили загораживать памятники архитектуры. И правильно, подумала Лика, вспомнив своё разочарование от поездки в Лондон, когда она обнаружила, что собор святого Павла можно разглядеть снаружи целиком только на открытках, смоделированных на компьютере. Но мощь этого красно-серого, нависающего над головой камня вселяла в неё тревогу. Здесь не было гармонии и успокоения — по крайней мере, привычных для землян. Лика напрасно искала хоть каких-то признаков стройности или порядка — чем больше она смотрела, тем больше храм представлялся ей заброшенным обиталищем бандерлогов. На бесформенных уступах стен росли цветы, кустарники, местами даже деревья; окна почти целиком скрывал плющ, или что-то очень похожее; то тут, то там из неотёсанного камня выступал случайный барельеф, как будто художник едва начал свой труд и не закончил. Однако храм не был покинут — туда вливался поток празднично одетых барнардцев, мелькали яркие пилотки мужчин и платья женщин, а несколько раз в толпе Лике на глаза попались и земляне. Подойдя ближе ко входу, она увидела, что многие, перед тем как войти в храм, покупают что-то в небольших автоматах, установленных во дворе. Свечи, предположила она. Но это оказались не свечи, а крупные орехи в тонкой красноватой кожуре.

— Орехи для жертвенной трапезы, — пояснил Лаи, упреждая её невысказанный вопрос. — Нам тоже надо купить хотя бы два, по одному на каждого.

Он приложил кредитный перстень к считывателю автомата и два раза нажал на кнопку. В лоток скатилось два ореха. Лаи сунул их в жилетный карман и взял Лику под руку.

— Пойдёмте.

То, что он продел свою руку под её локоть, было абсолютно естественно, хотя он и сделал это не так, как мужчины с Земли. Вдвоём они направились ко входу в храм.

— А что делают с этими орехами? — шёпотом спросила Лика.

— Едят, конечно, — совершенно не религиозным тоном отозвался Лаи. — Но сначала лучше сходить на Башню Поющих Ветров. Это вроде места для медитации.

На башню вела нескончаемая винтовая лестница — единственное, что было общего у Храма Семи Богов с его земными собратьями. Здесь Лаи пришлось выпустить руку своей спутницы — ширины прохода с трудом хватало на одного человека. По барнардским обычаям, он двигался впереди, иногда оглядываясь на неё — не сбавить ли темп. Со спины он казался совсем юным, едва ли не подростком; его прямо-таки микроскопические шортики высоко оголяли ноги: с земной точки зрения, едва ли подходящая одежда не только для посещения храма, но и вообще для взрослого мужчины. Зато рубчатые подошвы его сапог идеально подходили для того, чтобы карабкаться вверх по истёртым скошенным ступеням. Лика порадовалась, что надела сандалии вместо туфель.

Несколько раз им пришлось останавливаться и прижиматься к самой стене, пропуская тех, кто возвращался вниз. По-видимому, другого спуска с башни, кроме как назад по той же лестнице, не было. Наконец они выбрались на смотровую площадку.

Площадка напоминала массивную беседку, сложенную из необработанного камня — защищавшая её от дождя крыша опиралась на кольцо каменных столбов, между которыми открывался вид на город. Лаи подошёл к перилам.

— Здесь холодновато, — сказал он, — но немного постоять можно. Слушайте.

Они стояли на площадке, поёживаясь от холода. Ветер трепал им волосы; Лаи пришлось придержать рукой пилотку, чтобы её не сдуло. Где-то над головой Лика различила негромкое гудение, похожее на хор из многих голосов. Гул этот не был однородным — в нём выделялось несколько тонов, которые складывались в какую-то простенькую мелодию. Источник его было не определить — он заполнял всё пространство, как будто сам воздух вокруг мерно вибрировал.

— Что это? — заинтересованно спросила Лика. Лаи переступил с ноги на ногу, прячась от сквозняка.