— Ну в смысле древности и некоторой причастности — да. По женской линии наш род восходит к Маргарите де ла Поль, племяннице Эдуарда Четвертого, графа Марч, первого из Йорков, влезшего на престол. Так что в каком-то смысле ваш покорный слуга — один из последних Плантагенетов на этой земле.

— Почему же вы не сказали мне об этом раньше? Жить рядом с потомком Ричарда Львиное Сердце и не знать об этом? Я хочу упрекнуть вас в невнимательности к своему происхождению, сэр Френсис.

— Перестаньте, Зак. Вряд ли кого-то интересуют такие древности. Кроме того профессора. Здесь так интересно! У меня столько впечатлений, что пересказать их сейчас я не смогу при всем желании. Как-нибудь встретимся, расскажу подробнее. И, поверите ли, но я не встретил еще ни одного медведя на улицах Москвы! Мне прожужжали о них уши в Форейн-офисе, а их нету. Демонстрантов много, да. Побольше, чем в Гайд-парке или на Трафальгарской площади. Бурлит страна. Но медведей нету! Мы ездили даже в Подмосковье, — он ввернул русское слово в свой монолог, — видели брошенные деревни и самые отвратительные в мире дороги, но так и не встретили ни одного медведя! Сэр Джон из-за этого страшно расстраивается. Он собирался приручить и воспитать в лучших английских традициях хотя бы одного несовершеннолетнего русского медведя, но, видимо, ничего не получится. Однако я чувствую, что вы хотели поговорить о делах?

Я перестал улыбаться, представляя, как маленький сэр Джон "воспитывает" медведя.

— Мне очень жаль, сэр Френсис, что у маленького Джона не складываются планы. Если я могу чем-то помочь — купить ему медведя или, может быть, тигра — я весь к его услугам.

— Бросьте, Зак, сэру Джону пора взрослеть. Итак, что побудило вас совершить столь поздний звонок?

Он снова был образцом чопорности.

— Скажите, сэр Френсис, нет ли среди ваших добрых знакомых людей близких к Совету Ллойда?

Он на несколько секунд задумался.

— Что вы опять придумали, Зак? Хотите разорить несчастных страховщиков?

— Хочу перенять опыт обращения со Standard Chartered. Слышал, что несколько лет назад у них были... взаимное недопонимание... Теперь банк пытается искать прибыли среди моих активов.

— Недопонимание? Вы так это называете? Впрочем, неважно, как это назвать. Я понял, о чем вы говорите, Зак. Кстати, слышал, что вы все же смогли примерить на голову корону Андорры?

Значит, все-таки, все всё знают, а игнорирование моих успехов — что-то вроде саботажа.

— Да, сэр Френсис, мне это удалось, — ответил я вслух.

— Поздравляю... сир, — мне так и почудился поклон, которым Фитцгерберт сопроводил свое короткое поздравление.

— Перестаньте, сэр Фрэнсис, мы с вами добрые соседи, друзья. К тому же старинные принципы демократии, усвоенные мною еще в нежном возрасте, не позволяют относиться к событию серьезно. Это просто как олимпийская медаль. Только за неимением спортивных талантов она трансформировалась вот в это.

— Тогда я скажу вам вот что, как другу, деловому партнеру и монарху: вытаскивайте все что можете и бросьте добычу Standard Chartered. Мир большой, его хватит всем и стоит поискать что-то иное. Они не отвяжутся, если вцепились зубами в заинтересовавшее их предприятие. И мои друзья из Ллойд в этом деле не очень хорошие советчики — они сами не знают, как отвязаться от ополоумевшего бульдога. Того и гляди они лягут под банк.

— Вы считаете, что у меня нет шансов в этой борьбе?

— Зак, сир... Вы замечательный бизнесмен и отличный парень, но от этого банка так воняет разведкой, он так прочно врос в тело британской монархии, что все его интересы — это их интересы. И если на первых порах он может играть против вас из-за того, что ему просто понравились ваши активы, то в случае слишком выраженного сопротивления вы получите в противники поистине всемогущего врага. Это стоит тех денег, на которые они хотят наложить лапу? Или, быть может, у вас есть какая-нибудь андоррская спецслужба, сравнимая по мощности с разведслужбами Ее Величества?

— Я понял вас, сэр Фрэнсис. Спасибо за совет. Передавайте привет семье.

— Мне жаль, Зак. Но это будет лучший выход.

Я положил трубку и посмотрел на Луиджи, слушавшего весь разговор по параллельному телефону:

— Слышал?

Он кивнул, вздохнул и напомнил:

— Тогда напрямую нужно идти к padrino — пусть люди из банка скажут, чего хотят? Возможно, удастся откупиться?

Я уже почти был согласен с ним, когда вдруг тренькнул телефон.

По неуничтожимой советской привычке, он был, конечно, красного цвета и имел здоровенную электронную приставку, шифровавшую речь с полусекундной задержкой в мешанину волн, нечитаемую ничем, кроме такой же приставки на другом конце провода. Звонил Серый.

— Привет, старина, — далекий голос моего друга вызвал во мне прилив оптимизма. — Какие дела?

Я прикрыл трубку рукой и показал Луиджи глазами на дверь:

— Лу, принеси нам кофе и проследи, чтобы ближайшие десять минут Долли занималась работой, а не составлением нравоучений для своей непутевой племянницы.

Луиджи понимающе кивнул и вышел.

Я совсем не был уверен в том, что он не пишет все мои разговоры в этом кабинете, но я не имел пока ничего против такого положения вещей. Пишет и пишет. Тем более, что всей прослушкой ныне заведует Том, верный мне, а не Лу. И если мне понадобится, то почистить запись — проблема небольшая.

— Привет, Серый. Ты, конечно, все уже знаешь. Я тебе прямо завидую.

— Не шути так, Зак, — он хохотнул так, словно был изрядно нетрезв. А ведь в Луисвилле сейчас всего лишь чуть-чуть за полдень солнце перевалило. — Постоянное дежавю — не то удовольствие, которое я могу пожелать кому-то.

— И все же.

— Совет нужен?

— Я только собирался тебе позвонить.

— Я знаю. Отдай им все, что они хотят.

Такой совет от Серого был странен. Неужели даже он не видел путей, ведущих к выигрышу?

— Ты всерьез предлагаешь мне сдаться?

— У тебя нет выбора, — он помолчал, — только победить. А к победе ты придешь, сдавшись.

Не иначе, как мой друг начитался Лао Цзы на ночь и теперь решил со всеми говорить китайскими загадками вроде: "кто свободен от знаний, тот никогда не будет болеть".

— Мистер Сфинкс, перестаньте говорить загадками. Сдавшись, я всего лишь потеряю деньги!

— Зак, — он определенно был пьян, — если в твою кладовку пробралась крыса, разве ты не захочешь ее убить?

Кажется, я начал догадываться о сути его предложения.

— Отравить?

— Залей это все варфарином, кумарином, битым кирпичом со стеклами — всем, что подвернется под руку. Ты справишься. Используй их внутреннюю тяжелую бюрократию. А Снайл за тобой подчистит.

В трубке раздались гудки отбоя.

Как просто...

В первых числах ноября, пока специалисты Standard Chartered разбирались с хитромудрыми связями в перекрестном владении акциями, прошли внеочередные собрания акционеров в компаниях, подвергшихся атаке. И если до этого мне было безразлично, кто сидит в Советах Директоров, то теперь там уселись люди Тома — молодые талантливые менеджеры, умеющие выводить подписи на платежках и давить недовольных характером. Как назло оказалось, что все эти компании испытывают жуткие проблемы с "обороткой" и все они были вынуждены прибегнуть к масштабному кредитованию у совершенно не аффилированных с ними банков, большей частью итальянских и андоррских.

В декабре полученные кредиты — в общей сумме около девяти миллиардов — были брошены на обратный выкуп акций, котировки на которые резко рванули вверх, вызвав на биржах в Лондоне и Амстердаме небольшой ажиотаж. Капитализация компаний росла не по дням, а по часам и буквально через день, проводя payback, они были вынуждены требовать увеличения кредитного плеча, что банки, обрадованные ростом актива, разумеется, им с восторгом представляли.

Standard Chartered бросилась в бой, потратив на выкуп пяти процентов бумаг столько же, сколько до того потратила на покупку десяти процентов. И котировки устремились еще выше, порождая в прессе многочисленные комментарии о "новом золотом веке".

Рос размер предоставленного кредита, росла цена бумаг, достигнув тройной величины, росла стоимость пакета, имевшегося у меня в руках. Параллельно компаниями были выпущены полугодовые облигации, и все полученные по закрытой подписке деньги опять брошены в скупку собственных бумаг на открытом рынке.

Когда Малкольм Шона прислал мне сводку, что Standard Chartered овладела сорока процентами бумаг, приобретенных за двадцать два миллиарда долларов, я выбросил на рынок свои бумаги и все, что удалось собрать в ходе "обратного выкупа". По инерции еще полдня их покупали, но потом предложение превысило спрос и все покатилось обратно. А на рынок сбрасывались все новые и новые их порции, жадно скупаемые Standard Chartered. К концу декабря, перед самым Рождеством, они получили вожделенные контрольные пакеты компаний, обошедшиеся им совокупно почти в сорок миллиардов. При начальной капитализации в семь. Но общий долг компаний по полученным у банков кредитам приблизился еще к тридцати миллиардам. Отношение "стоимость акций к прибыли" выросло до пятидесяти, гарантируя окупаемость вложенных средств ровно к тому времени, когда на горе начнут свистеть раки.

Несколько своевременных статей в профильных изданиях с полным анализом экономического состояния новоприобретенных Standard Chartered предприятий, десяток телевизионных репортажей ввергли рынки в уныние и обрушили рыночные оценки злополучных контор в преисподнюю. Банк попытался отыграть назад, но теперь за бумаги компаний, отягощенных сумасшедшими долгами, никто не желал выкладывать даже ржавый дайм. Он сбрасывал акции, и они дешевели еще больше, переводя фирмы, очень прибыльные еще три месяца назад в разряд аутсайдеров рынка.

Что ж, я не гордый, я был согласен взять и аутсайдеров.

И проблемы начались у Standard Chartered, обретшей внезапно не прибыльные заводы и фабрики, а огромные долги — оживились люди из Lloyd, к ним подключился Gyperbore Trust, зашевелились конкуренты из HSBC и Barings; на начавшуюся вакханалию слетелись падальщики из Quantum — Роджерс со своей обычной идиотской бабочкой и Сорос, трясущий перед телекамерами хищным носом.

К апрелю 1989 года с банком, насчитывавшим трехсотлетнюю историю, было покончено — большая часть его отделений и филиалов перешла в другие руки. Я стал богаче еще на двадцать миллиардов, Серый со Снайлом обзавелись банком, который выпускает гонконгские доллары, Barings достался сингапурский филиал SC, а Сорос и Роджерс, принявшие участие в вакханалии уже ближе к самому концу, поимели обширное паблисити и стали на время главными звездами телеэкранов.

Standard Chartered не исчез совершенно, он был только расчленен на части, отбросил, как ящерица хвост, чтобы сохранить основное, избавился от того, что не мог бы удержать ни при каких фокусах, но и этого оказалось достаточно, чтобы он оказался исключен из списка мировых титанов банкинга. Против неудавшихся жертв банком были поданы судебные иски, ведь оставить ситуацию просто так у него не было никакой возможности. Однако Тери Филдман из Slaughter and Maу заверил меня, что бояться нечего и наши позиции тверды и прочны как никогда. Этот рыжий пройдоха с годовым партнерским доходом в десяток миллионов фунтов знал о чем говорил и если бы не был уверен в своих словах, никогда бы не оказался среди сотрудников Slaughter and Maу.

Функции банка для межбанковских операций были перехвачены RBS с HSBC. Тери Филдман считал, что в случае серьезного судебного разбирательства они станут нашими союзниками — чтобы не отдавать завоеванное таким трудом. И я с ним был согласен.

А Стэнли Горобца, с которого и началась эта история, говорят, видели под мостом Кью, где, как известно любому кокни, кучкуются все представители лондонского отребья, исповедующие убеждения, близкие к социал-коммунистическим. Сообщали, что он известен среди маргинальной публики непримиримым отношением к биржевым спекулянтам и, благодаря своим пламенным речам, быстро стал у бездомных признанным лидером. Это позволило ему обзавестись личной картонной коробкой для укрытия в дождливые лондонские ночи. Такие люди нигде не пропадут и за него я не волновался.

Моя большая игра почти закончилась и мир стоял на пороге новых событий — теперь его будущее решалось на востоке, в России, где за время нашего сражения произошло немало нового. Да и весь мир стремительно менялся, утрачивая последние черты патриархальности, превращаясь из статически устойчивой системы в динамически-неравновесную.

Глава 5.

На юге Африки, измученный прессой и забитый "мировым сообществом" режим апартеида провел первые выборы среди всех граждан ЮАР — белых, черных, желтых, оранжевых; в Польше, непрерывно бастующей, был закрыт Гданьский судостроительный завод, с которого распространялась по стране зараза "Солидарности", однако ни к чему доброму это запоздалое решение не привело и ничего не изменило; американцы показали миру свое угловатое детище — первый в истории самолет-невидимку и его появление вызвало бурный восторги по обе стороны Атлантики и глухую стену молчания за Железным занавесом; кубинцев выперли из Анголы и Намибии, положив конец "экспорту красных революций". В общем, начиналось победное шествие демократии и либерализма, так много давших Америке и насаждаемых теперь повсеместно.

В Южной Корее один из творцов "экономического чуда" — Президент Чон Ду Хван на собственном примере показал общественности, что коррупция и экономический рост государства никак не связаны. Для экономического роста всего лишь нужно было национализировать банки и упорядочить финансовые потоки в стране, перенаправив их с фондовых рынков в реальный сектор экспортоориентированной экономики. И полученные взятки для экономического роста страны нужно всего лишь размещать в национальных банках, не вывозя их в Швейцарию или Лондон. Кореец признался в том, что брал взятки, как сказали бы в Советском Союзе — в особо крупных размерах, вернул деньги и добровольно отправился в монастырь замаливать грехи. Кажется, у корейцев начинался период истории, когда глава государства из высокого кресла непременно отправлялся на скамью подсудимых.

Но значимее всего для нас было происходящее в Союзе, который уже давно перестал быть "тихой гаванью". В Баку состоялся очередной митинг с разгоном демонстрантов, жертвами и прочими прелестями позднесоветского стиля управления национальными окраинами. Вдруг откуда не возьмись, повылазила уйма советских доморощенных специалистов, говоривших много, долго и путано о вещах, в которых разбирались примерно как свиньи в апельсинах, но в силу личной убедительности и новизны для публики заслуживших славу непревзойденных экспертов, без сомнения, понимающих, куда следует вести страну. Но даже проведенное повышение пенсий аж на сорок процентов не принесло желаемого успокоения населения.

Горбачев в очередной раз поменял состав руководителей страны, и к удивлению многих, выкинул из Политбюро своего старинного приятеля Шеварднадзе, лишив его заодно и поста министра иностранных дел. Эдуард Амвросьевич отправился в Якутию, где возглавил местный исполком, а на его место был назначен бывший посол в США — Александр Александрович Бессмертных, с которым последние полгода достаточно плотно работали Серегины гб-шники под прикрытием визиток от Ландри и Снайла. Бывший среди советских министров первым выпускником МГИМО, он слыл в первую очередь просто хорошим дипломатом, и только потом партийным функционером. Теперь можно было надеяться, что грядущее соглашение по разграничению территорий в Беринговом море не будет подписано на американских условиях. Что уступки в сфере разоружения в одностороннем порядке и без обсуждения прекратятся. Бессмертных нашел время и снялся в длинной трехчасовой передаче перед советской общественностью с разъяснением международной ситуации. Запись производилась в том же формате, что и памятное интервью с Маргарет Тэтчер и показала миру, что и в России есть думающие люди с трезвым мышлением, ничем не уступающие Железной леди. Его выступление было фрагментами показано по всему миру, и мне запомнился необычный пассаж о том, что в США еще до сих пор рабство толком не отменено, что есть штаты, которые спустя сотню лет после принятия соответствующего закона, так его и не ратифицировали. Госдепартамент разразился в ответ уверениями, что это просто не соблюденные формальности, которые обязательно завершат в ближайшее время. Но слова уже были сказаны и услышаны. Новый советский министр прослыл человеком, абсолютно понимающим, что такое Америка.