На неведомых тропинках 4. Сквозь чащу

— Она же почти открыла охоту на... — Седой развернулся и ударил Пашку. Сильно ударил с разворота, так что она повалилась на пол. А потом снова схватил меня за плечи и спросил, — Так да или нет?

— Да, — я вырвалась, наверное, впервые не отреагировав на его прикосновение, сделала шаг к Пашке и тут же наткнулась на острые пики ее ярости, она не хотела, чтоб я ее жалела, не могла этого вынести, змея предпочитала сплевывать кровь и, спрятав клыки, принимать удары хозяина, чем сострадание.

— А если да, наорочи, то приступай, — Джар Аш приглашающе махнул на алтарь, капля крови сорвалась с его ладони и упала на пол. Я поймала себя на том, что наблюдаю за ее полетом с куда большим интересом, чем за тем что происходит вокруг. — Кровь долго не продержится, и придется начинать все сначала.

— Я?

— Пора и вам поучаствовать. Я убил троих ради северной стежки, а я ненавижу что-то делать просто так. Новых заложников найти нетрудно, всегда есть кто-то моложе, или сильнее или старше, сколько не убивай, но я ненавижу повторяться.

— Я? — словно попугай повторила я, пропустив его слова мимо ушей.

— Ты. Поверь, если у кого и получиться, то только у тебя, наорочи. Как сказала Аш Шерия, важна не только возможность, нужно желание. А сильнее тебя этого не хочет никто. Я так совсем не хочу.

Я посмотрела на Кирилла, и он согласно прикрыл глаза, значит, все это вписывалось в его план. Март, наконец, поднял голову и ошалело посмотрел на меня.

— Время истекает, наорочи. Либо распутывай нить перехода, либо рви ее. Последнее, конечно, быстрей.

Я тряхнула головой, стараясь отогнать видения черного дыма. Потом. Все потом. Я разберусь и с этим и с тем что я только что видела. Хотя, зачем врать себе? Рождение бестелесого — вот что это было. На моих глазах из тела и души Шороха появился бес. Мерзкая тварь, ненавижу... Но Простой прав.

— Что надо делать? — спросила я.

— Видишь нить, закрученную вокруг лезвия?

— Да.

— Если погрузить клинок в тело она порвется, и ваше Юково уйдет навсегда. Или, — Джар Аш подал мне перемазанную в крови руку, — Распутать, вынуть нить из ушка иглы.

— И как? Технически? Махать руками и танцевать? Распевать матерные частушки? — я поколебалась, но все-таки вложила пальцы в окровавленную ладонь.

— Хотел бы послушать, но нет. Ручками, наорочи, ручками. Берешь и распутываешь, как сети или чего еще там люди придумали.

— Ушедшие, мы еще должны ее уговаривать, — скривилась Прекрасная, — Да, не хочешь — не делай. Все ве...

Кирилл поднял руку и она, схватившись за горло, проглотила слово. Важное, черт возьми, слово. Я бы не отказалась его услышать. Меня обожгла мгновенная ярость. Я должна знать! Не они, а я!

— Кир, — прохрипела Тамария, Седой, поколебавшись, опустил ладонь, и она хрипло задышала.

— Наорочи, — позвал Джар Аш.

Чего они хотят? Чтобы я распутала чертову нитку? Да, запросто. А потом мы поговорим. Я заставлю их говорить.

Выдернув руку из ладони Простого, я полезла на алтарь. Задела тело Маринки и оно съехало на пол. Вляпалась коленом в лужу. Противно, но не страшно, даже в нашей тили-мили-тряндии кровь редко кусается.

Каждая хозяйка хоть раз потрошила рыбу, вытаскивала пузырь, кишки, жабры, вытирая натруженные окровавленные руки, и никому в голову не приходило называть ее чудовищем. Один раз я не додержала курицу на огне, а Кирилл все рано съел, а еще...

Мы сталкиваемся с кровью гораздо чаще, чем думаем. Мы режем пальцы на кухне, суем в рот, а потом заматываем пластырем. Мы жарим печенку и смотрим телевизор, и ничего не вызывает у нас особых эмоций, ни дурноты, ни гадливости. На рынках каждый день работают мясники, в больницах оперируют хирурги, в парках маньяки. Все это часть человеческой жизни.

Наверное, мне хотелось оправдаться, хотя бы перед собой, потому что, вляпавшись в лужу крови, я не почувствовала ничего, кроме раздражения и еще пожалуй желания закончить все побыстрее.

Я встала на алтарь, перешагнула тело Шороха, и тронула испачканной туфлей переплетение кровавых стежек. Нога беспрепятственно прошла сквозь клубок и коснулась зеркального осколка. Тут же грянула музыка, словно кто-то прибавил громкости, слушая инструментальный концерт.

Осколок качнулся, но устоял. Я опустилась на колени, не обращая внимания на липнувшую к коже кровавую влажность, и подняла руку к спутанным эфемерным нитям. Видела их, но не могла коснуться, так и тянула, проходившие сквозь клубок, пальцы, пока не коснулась клинка. Это было иррационально и неправильно.

Я провела по обвивающей лезвие нити и снова ничего не ощутила, только гладкость стекла и музыку. Как распутать то, чего нет в нашем мире? То до чего нельзя дотронуться?

— Не думай, Оля, — я вздрогнула от ласкового тона, которым он произнес мое имя, совсем как тогда, когда он каждое утро просыпался рядом, — Просто делай!

И почти возненавидела его за эти слова. Почти...

Не думать? Проще сказать, чем сделать.

Я посмотрела на перекрученную нить и попыталась подцепить ее пальцами. В голове раздался тонкий перезвон, той самой высокой и тонкой струны, которая выбивалось из общей симфонии. Она только плакала, словно моля о помощи.

Не верить, не думать, просто делать.

Я потянула нить в сторону, не чувствуя ее, потянула, словно мим, играющий с несуществующими предметами. Стежки, как сказал Александр, не существовало в нашем мире, и мне предстояло вытянуть ее обратно.

Потянула, и кровавая нить, которую нельзя ощутить последовала за рукой. Так просто?

Первый виток, второй, третий. Струна слетела с осколка зеркала ушедших, оставив на нем темный рыжеватый след, выскользнула из пальцев и прилипла к переплетению нитей словно намагниченная. Несколько секунд весь клубок вибрировал, а потом струны снова заиграли, на этот раз без высоких стенаний

— Получилось? — спросила я, поворачиваясь к демонам.

Но они не ответили, они продолжали стоять и смотреть на меня, вместо того, чтобы похлопывать друг друга по плечам или перегрызать глотки, как планировал Кирилл. Они все еще чего-то ждали. Я снова посмотрела на клубок, окружавший клинок, на лезвие. На грязный прерывистый отпечаток на его поверхности.

А что если...?

Я коснулась лезвия, струны снова заиграли, но на этот раз низко и печально. Что ж пойдем по проторенному пути. Ухватив с клинка ржавый прерывистый след, я не имела ни малейшего понятия, послушается ли она меня. Послушалась. В голове что-то задребезжало, а потом звуки сменились криками.

— Нет, — Кирилл поднял руку.

— Остановись, — рявкнул Джар Аш.

— Я же говорила... — начала Тамария.

— Прекрати! — взвыла Пашка, падая на колени и зажимая уши руками.

А струна все дребезжала, низко и обреченно. Первый виток и мою руку поймали в жесткий захват.

— Стоять, — восточник оказался радом со мной, стоя на одном колене.

Он был весь в крови с головы до ног, вся напускная человечность, веселость и показуха, с которой он трогал мои волосы, дразня Седого, исчезла. Рядом со мной снова был памятник, только заключенный в живое тело. Низкий перебор струн сменился высоким, и снова загудел. Не стежка, а скорее ее след, вырвался из пальцев и снова прилик к клинку.

— Нельзя, наорочи.

— Так объясните, наконец, — я попыталась вырвать руку из захвата.

— Это не Юково, идиотка, — закричала Тамария.

Я обернулась, она стояла прямо у алтаря готовая в любой момент ринуться и разорвать меня на части. А вот Кирилл казался абсолютно спокойным и собранным, и его молчаливая готовность пугала сильнее, чем ярость Прекрасной. Он не сторонник рассуждений, просто возьмет и сделает, то, что считает нужным.

Седой поймал мой взгляд, и уголки губ едва заметно дрогнули. Ушедшие, ему почти весело. И это веселье передалось мне, оно походило на ударившее в голову шампанское, хмельными пузырьками пощекотавшим небо и ударившими в голову.

Не стараясь больше вырвать руку и ладони восточника, я снова подцепила грязный след струны. Простой рыкнул и дернул меня в сторону, и вместе со мной и нить. Второй виток соскочил с лезвия.

Я кожей чувствовала, как беснуется Тамария, и мне хотелось смеяться. Чужая ярость оказалась не менее вкусна, чем смерть. Она как острая приправа придавала жизни вкус. Прекрасная была на грани, но все еще стояла в стороне, а не бросалась. Хотя казалось, чего же проще, не мне тягаться силой с демоном. И это могло навести на размышления, если бы среди нас был тот, кто еще мог думать.

В низкое звучание струны вплелось подвывание явиди, которая так и не поднялась с колен. Март просто смотрел стеклянным остановившимся взглядом и, слава Ушедшим, вроде не собирался вмешиваться. Потрошитель был занят, стоя на четвереньках он с остервенением лизал брошенное восточником сердце Шороха Бесцветного, едва не похрюкивал от удовольствия. У всех свои приоритеты.

Простой выкрутил мне руку, заставляя выпустить ржавую нить и ударил в грудь, опрокидывая на спину. Струна обиженно загудела, возвращаясь к осколку, а я упала прямо на тело старого целителя. Спина тут же стала липкой от крови, и это почему-то разозлило меня сильнее, чем удар. Я скатилась с тела, размазывая ладонями кровь по камню. Джар Аш ухватился за обмотанную изолентой рукоять и поднял осколок. Окружающий его клубок стежек тут же исчез. Но я все еще слышала перезвон струн.

Мудрить и придумывать смысла не было, даже нечисти не тягаться силой с демоном. Я не стала выпрямляться, приподнялась и просто толкнула его в живот, навалилась всем телом и опрокинула на алтарь, грохнувшись сверху. Джар Аш клацнул зубами, грудь дрожала от зарождавшегося рыка, зеркальный клинок замер в миллиметре от его груди. Я поймала себя на том, что весело представляю, как он воткнул бы с лезвие сам в себя. Интересно, а демоны могут покончить с собой?

— Юродивая, — простонала Тамария, — Это не Юково. Это мой Байкулов Яр. Я убила осколком мать и лишилась стежки. Ты же должна помнить об этом, ушедшие.

— Наорочи, — ухмыльнулся Простой, не сделав ни одного движения, и клинок все еще смотрел ему в грудь. — Эта стежка давно ушла безверменье. От нее остался лишь след на стекле, но и он скоро исчезнет. Ты пытаешься вытащить мертвецов. Наорочи, ты действительно этого хочешь? Увидеть целую стежку покойников?

— Да, — в ответе больше вызова, чем смысла.

— Врешь.

— Вру, — согласилась я и, перехватывая руку с осколком, сдернула пружину стилета.

Простой знал, что-то произойдет. Нечисть всегда чувствует такие вещи, и дело тут не в магии, дело в звериных инстинктах. Напрягаются мышцы, сердце замирает, дыхание замедляется, а потом противник наносит удар, всегда на выдохе. Он знал, что-то будет, не мог не знать.

Все произошло очень быстро, человек бы ничего не увидел. Серебро вошло в тело Простого. Джар Аш вздрогнул, не пыталась ни избежать удара, ни врезать в ответ. Он не сделал ничего, даже не попытался, лишь крепче сжал руку на зеркальном клинке. Демона трудно убить, и возможно эта беспечность объяснялась просто: кто будет отмахиваться от комара, рискуя выпустить из рук трофей ушедших?

Стилет почти пришпилил его к алтарю. Глаза восточника вспыхнули.

— Наорочи, — проговорил он, и кровь брызнула с губ, смешиваясь с кровью тех, кого он сегодня принес в жертву.

Холодная сила Седого коснулась моей щеки. Хлесткий, как пощечина приказ, убраться с дороги. Сколько раз я наблюдала, как нечисть общается вот так, и теперь поняла, каково это. Не говорить, а ощущать самой сутью, тем самым новым органом чувств. Тепло явиди, предостережение Седого, колючие удары презрения Тамарии.

Я поняла Кирилла без слов, еще до того как он начал двигаться, до того как выдернула вошедший в грудь Джар Аша стилет. Но понять и сделать — разные вещи.

Осколок зеркала ушедших выпал из руки восточника, и я даже успела его схватить, до того, как меня отбросили в сторону. Отшвырнули, как досадную помеху.

Я скатилась с алтаря, зеркальный клинок ударился о каменный пол и высек сноп искр, на миг осветивший клубок нитей, все еще окружавших артефакт. Я кувырнулась через голову, успев понять, что сейчас напорюсь на лезвие, и буквально покончу с собой, как совсем недавно пророчила Простому. Но ничего не могла поделать, инерция тащила меня дальше, возможно Кирилл перестарался, а возможно он сделал это намеренно.

Последняя мысль была не о крови и Юкове, не о силе и демонах... она была о дочери. Сожаление, что больше не увижу ее, и надежда, что она справиться с этой жизнью лучше, чем я. Мысли прервал тонкий звонкий звук разбивающегося стекла. Лезвие вспороло платье, но вместо того чтобы войти в плоть, вдруг рассыпалось на осколки. Я сжала руки крепче, чувствуя в ладонях остроту битого стекла и плотность перепутанных проводов. Ушедший, я их чувствовала, на самом деле. Казалось, пальцы попали в неплотный моток колючих ниток.

Мир, наконец, остановился. Оказалось я еще жива, и сижу на каменном полу, прижимая к животу то, что осталось от осколка зеркала ушедших. Я собрала ноги и руки, вяло обрадовавшись тому, что обошлось без переломов.

— Давай! — закричал Кирилл, и я подняла глаза на алтарь, с которого меня скинули.

Седой стоял на камне, у его ног распласталось тело Простого. Но вместо того, чтобы перегрызть восточнику горло орал на Марта. Видимо молчаливый приказ получила не только я. Парень стоял на коленях над Джар Ашем и, кажется, пытался что-то сделать.

— Вытягивай его! — скомандовал Кирилл, — Не зря же я запретил тебе пользоваться силой, ее должно было скопиться столько, что... — он почти рычал, — Не заставляй меня пожалеть, что на алтаре оказался Шорох, а не ты.

Магия целителя казалась сырой и пахла плесенью, как в старых замшелых домах. Она изливалась из него волнами, и падала на тело Простого. То, что это было именно тело, я поняла сразу, сердце восточника не билось. Вот тут и вернулось это чувство — неопределенность. Кириллу все-таки удалось всучить мне не тот сценарий, потому что сейчас я играла роль в пьесе абсурда.

— Ты все еще думаешь, что знаешь его? — Тамария ухватила меня за волосы, заставляя поднять голову, — Знаешь и понимаешь демона? Ты обычная человеческая девчонка?

Ответа у меня не было, только желание, которое легко можно перепутать с реальностью.

— Да когда ж до тебя дойдет...

Договорить ей не дал черный чешуйчатый хвост, сбивший Прекрасную с ног. Да, Пашка была хороша, я не почувствовала ее приближения, пока она не нанесла удар. Южанка упала, едва не оторвав мне башку вместе с волосами.

Я вскрикнула, выпустив из рук сломанный артефакт, или что там от него осталось. Рука коснулась ребер, в платье была дыра размером с ладонь, но ни одного пореза, хотя никаких изменений в ощущениях, никакой кольчуги или чешуи, обычная кожа.

Вымазанный в крови Клубок, так похожий на тот, в которой бабушки сматывают нитки для вязания, откатился в сторону и, ударившись о камень алтаря, остановился. И на этот раз его видели все. Путаница нитей и сверкающих осколков зеркала, словно сквозь моток пропустили люрекс.