Замена. Последнее.

Он смотрел, боясь моргнуть, запоминая малейшее движение, каждую тень на прекрасном лице. Вдыхал её запах, не в силах остановиться. И внезапно понял, что более не сможет жить как прежде — без этого лица, без этих глаз.

— Вам больно, сударь? — Где-то в вышине пропел ангел.

Блаженная улыбка расползлась по лицу Хорста, он часто заморгал, соображая, что должен ответить, но мучения его оказались бесполезны, и вместо ответа он лишь глубоко втянул в себя воздух. И не стал выдыхать, боясь спугнуть видение запахом недавнего возлияния.

— Анна, посмотри за углом, где-то там я видела вывеску лекаря, — скомандовала в сторону прекрасная незнакомка. — А вы, сударь, лежите. И не надо так ворочать глазищами, а то выпадут. И выдохните, выдохните, в конце концов!

Покрасневший Хорст выпустил из груди воздух и сразу стало гораздо легче.

Красавица чуть отодвинулась, смешно наморщив носик, несколько раз махнула перед ним точеной ладошкой. Теперь она стала видна вся, и Хорст снова удивился, до чего совершенные лица иногда удается создавать Господу. На вид ей было лет восемнадцать, может быть, чуть больше.

— А вы чего застыли? — Обратилась прекрасная незнакомка к четверке людей в черном, топтавшихся чуть поодаль на Старой Каменной дороге. — Вы знаете этого человека?

Немного подумав, самый смелый из четырех, тот, кто ещё вчера, сидя на столе Гровеля, обещал купцу вернуться, ответил:

— Да, госпожа. Это Ганс Гровель, купец.

— Вот как? Может быть, вы знаете, где он живет?

— Да, госпожа. Его новый дом на Тевьенском тракте.

— Чудесно! — Красавица отступила от Хорста на шаг, достала из рукава серебряную монету, бросила её к ногам хромого. — Тогда дождитесь лекаря и когда он осмотрит беднягу, отнесите этого...

— Гровеля, госпожа.

— Да, верно, Гровеля. Так вот, отнесите его домой. А я помолюсь за его здоровье. Потом. — Она повернулась и стала удаляться от Хорста.

Он замычал что-то невыразимо-тоскливое, протестуя против такого исхода случайной встречи, попытался подняться на ноги, но не удержался и снова рухнул на булыжную мостовую. А красавица, ни разу не оглянувшись, продолжила свой путь. Хорст ещё видел, как она встретилась с отосланной за лекарем Анной, о чем-то спросила служанку, та стала что-то рассказывать, энергично жестикулируя, как обычно делают уроженцы Оша, и вскоре они обе скрылись за поворотом.

И вот теперь на Хорста по-настоящему навалилась тоска, смешанная с перебродившим соком виноградной лозы и болью от многочисленных ушибов. Он по-мальчишески обиженно несколько раз шмыгнул носом и злобно стукнул кулаком о каменную дорогу, отчего стало ещё больнее, но и как-то спокойнее.

Спустя недолгое время появился вызванный Анной лекарь. Был он стар — но, впрочем, кто и когда видел молодого врачевателя, да ещё и в столице? На лице его красовался длинный острый нос, а оттопыренные в стороны мохнатые уши красноречиво свидетельствовали о немалой мудрости их обладателя. В больших голубых глазах плескалось не утраченное с годами неуёмное любопытство. Первым делом он удостоверился, что болезный жив и помирать в ближайшее время не собирается. Перебросившись парой фраз с хромым соглядатаем, лекарь выяснил, кого ему предстоит лечить, и где живет сей достойный господин. Потом представился купцу мэтром Бурвилем, быстро осмотрел стонущего Хорста, пару раз больно сдавил своими тонкими и сильными пальцами бока бедняги и, поднявшись, обратился к слугам менял:

— Домой его отнесите. И пусть пару дней полежит. К синякам стоит прикладывать что-то холодное. Медом хорошо помазать — там, где болит. Пиявок поставить — тоже не повредит. Пусть попьет настойку ореховую. Только не много. И покой, покой, покой. Побольше питья, можно даже пива. Я зайду на днях, посмотрю его ещё раз, да кровь пущу. И плату взять нужно будет.

С этими словами он откланялся присутствующим, а их к этому времени собралась приличных размеров толпа, и отбыл по своим делам. Поняв, что никого в этот раз не убили и ничего интересного более не произойдет, зеваки потянулись вслед за мэтром Бурвилем.

Когда хромец склонился над Хорстом, собираясь поднять того с дороги, Хорст неожиданно сильно притянул к себе его голову и жарко зашептал в ухо:

— Узнай! Узнай, кто она такая! Отблагодарю.

Хромец оттолкнул от себя купца, и расхохотался — сухим, почти беззвучным смехом, больше напоминавшим кашель, отчего Хорсту сделалось как-то нехорошо.

Стряхнув с черного рукава прилипшую к ткани соломинку, хромой опять наклонился над Хорстом и, заглядывая, казалось, в самую душу своими выпуклыми блестящими черными глазами, зло прошептал:

— Зачем узнавать? Я тебе и так всё скажу. И даже денег не попрошу. Должен же я тебя как-то отблагодарить, за то, что вместо того чтобы сейчас крушить твой дом, я вынужден бродить за тобой по всему городу на солнцепеке? — Он гадко улыбнулся. — Это была Екатерина Борне, дочь королевского коннетабля. Что, дружок, не про тебя невеста, да?

Он снова еле слышно захохотал, уподобившись обликом Нечистому — весь в черном, с искаженным злорадной гримасой лицом, на котором наливались красным блестящие антрацитовые глаза.

Хорст ничего не понял — он не знал кто такой коннетабль Борне, и чему так радуется этот бандит. Теперь он знал главное — её имя, а всё остальное казалось ему совершенно незначимым. Негоциант мечтательно улыбнулся и снова провалился в темноту забытья.

Как он попал домой — Хорст не помнил — сказалась усталость, опьянение и мечты о скором свидании с запавшей в сердце красавицей. А в том, что оно будет скорым — Хорст не сомневался ни капли. И лишь квохтанье Эльзы вернуло его к действительности.

— Да что же это такое? — Размахивая руками, как озерная лебедь крыльями, голосила нянька, — среди бела дня людей убивают! Как ты, Гансушка? Второй раз за два дня! Ты, наверное, совсем убиться хочешь? Да чем же тебе жизнь надоела-то, а? А обо мне твоя дурная головушка подумала? Под ноги коняке бросаться решил? А нянька пусть от голода и горя потом помирает? Рене, неси с ледника льда. Вон ведро стоит, в него наколоти. Лекарь прописал к ушибам прикладывать. И сбегай потом к аптекарю за ореховой настойкой. А за медом я Флору на рынок отправлю.

Хорст огляделся: он лежал в уже знакомой ему кровати, переодетый в ночную рубашку, упершись спиной в гору белоснежных подушек. Помимо Эльзы в спальне топтались Карл и Жаком, всё ещё надеявшиеся улучить момент для разговора с хозяином. На их виноватых лицах было написано такое неподдельное сострадание, что Хорст поневоле умилился и пожалел, что не смог раньше толком поговорить с этими достойными людьми. Он тут же дал себе слово исправить ошибку в ближайшее время и сразу же забыл об этой клятве, считая её делом уже решённым.

Он тяжело вздохнул и слабым голосом попросил:

— Эльза, пусть все уйдут. А ты останься, поговорить с тобой нужно.

— Слышали, остолопы, — накинулась нянька на приказчиков, — хозяин даже видеть вас не желает! Ступайте вниз, живо! Там ждите.

Карл и Жаком, понурили удрученно головы, гуськом друг за другом вышли наружу, оставив Хорста на попечение Эльзе.

Хорст рывком сел на постели, отчего кровать недовольно скрипнула, а нянька, испуганно вздрогнув, застыла с открытым ртом.

— Эльза, послушай меня, — спеша выговориться, пока нянька пребывает в ступоре, протараторил Хорст. — Сегодня я встретил девушку, которая...

— Чево-о? — Эльзе никогда не удавалось долго хранить молчание, а заявление воспитанника и вовсе вывело женщину из шаткого равновесия. — Какую девушку-у, старый ты кобель! Тебе мало Магды, которую ты своими фокусами в могилу свёл?! А Флора, бедняжка? До сих пор в темных углах слёзы по щекам размазывает! Девушку он встретил! Да лучше б ты под той конякой лежать остался, петух похотливый!

— Цыц, старая, — одернул Хорст няньку, — не твоего ума дело обсуждать мои сердечные дела!

— А чьего? — Воткнув кулаки в свои круглые бока, невинно поинтересовалась Эльза. — Может быть, это не ты мою титьку сосал? Передники мне дерьмом своим зеленым пачкал?

Хорст не знал, что ответить женщине, а та продолжала:

— Или скажешь, что за те сорок лет, что я за тобой сопли подтираю, я стала тебе чужой? Вот такая, значит, твоя благодарность? Ну что ж, хозяюшко, спасибо тебе за стол, спасибо за доброе слово. Не ждала... Вот оно как обернулось.

Она сорвала с себя пресловутый передник, швырнула его в лицо Хорсту, и, всхлипнув, вышла за дверь, громко ею хлопнув — так, что закачались стены.

Хорст сидел на постели, растерянно глядя ей вслед. Вдруг дверь открылась, в щели появилась Эльза и выкрикнув напоследок:

— Ноги моей в этом доме больше не будет! — Еще раз громыхнула дверью, даже, показалось Хорсту, ещё сильнее, чем в первый раз.

Хорст растерянно мял в руках край одеяла, не очень понимая, что могло вызвать в Эльзе такую обиду. Так продолжалось довольно долго — до тех пор, пока многострадальная дверь не открылась, и на пороге возник Рене, тянущий в обеих руках ведро с наколотым льдом.

— Вот, — поставив лед перед кроватью, мальчишка вытер вспотевший лоб, — Эльза велела к ушибам прикладывать.

— Где она? — Хорст вскочил на ноги.

— Там, на кухне, — беспечно махнул рукой Рене, — с Клотильдой ругается. И еще это, письмо пришло...

Хорст, как был в ночной рубашке до пят, так и скатился белым приведением по лестнице вниз, в очередной раз сбил в темном коридоре метлы со швабрами, и, оказавшись на кухне, сжал Эльзу в объятиях.

— Прости, нянька, — смог он проговорить, борясь с комком, распиравшим горло.

Эльза молчала.

— Ну прости меня, дурака и пьяницу! Язык мелет что попало. Хочешь, я его отрежу? Чтоб не обижать тебя больше? — Он потянулся к лежавшему на столе разделочному тесаку.

— Точно, дурак и пьяница, — Эльза погрузила пальцы в растрепанную шевелюру воспитанника. — Иди уже, горе моё. Сейчас поднимусь, расскажешь мне про свою находку.

Поднялась она не скоро: видимо, хотела дать почувствовать воспитаннику свою значимость, но когда вошла, уселась на табурет возле постели больного и... не произнесла ни звука.

— Ну вот, стало быть, — начал свой рассказ Хорст, — встретил я девушку, такую красивую, такую... такую... Знаешь, даже если бы я был трубадуром, то и тогда не нашел бы слов, чтобы передать тебе какая она! Только чувствую, что если не увижу больше её лица — то всё!

— Что всё? — Эльза была сама невозмутимость.

— Тогда точно умру, — мрачно пообещал Хорст и глубоко вздохнул, словно прощаясь с жизнью.

— Как зовут-то её, узнал?

— Конечно, узнал. Только...

— Что — "только"?

— Ну, в общем, имя её Екатерина Борне, она дочь коннетабля. — Хорст замолчал, ождая какой-то реакции, но нянька молчала. — Не знаешь, кто это такой?

— Дочь коннетабля. — Нянька поднялась с табурета и, заложив руки за спину, прошлась по комнате. — Дочь коннетабля Борне. И ты, старый дурень, не придумал ничего лучше, чем влюбиться в неё?

— А что не так?

— Да-а-а, видать крепко ты головой приложился, Ганс, — Эльза села на табурет. — Ты забыл кто такой коннетабль Борне?

Хорст пожал плечами, всем своим видом выражая полнейшее незнание вопроса.

— Лучше б ты королеву-мать полюбил. Не так безнадежно. Нет, ну надо же! Он не знает, кто такая Екатерина Борне!

— Да кто она такая? — Раздражаясь от постоянных недомолвок, проревел Хорст.

— Она? Да так, всего лишь герцогиня, невеста короля, дочь одного из самых богатых людей королевства, первая красавица при дворе... Что я еще забыла? Пожалуй, этого достаточно.

Хорст сидел в неудобной позе, в которой застало его последнее откровение Эльзы, не в силах пошевелиться, сгорбленный под грузом обрушившегося на него понимания.

— Чего застыл-то, Ганс? Все ещё хочешь её увидеть?

Хорст упрямо мотнул головой, как делал в детстве, когда случалось получать по сопатке от сверстников из соседней деревни, и надо было продолжать драку:

— Не только хочу, но и увижу!

— Как знаешь, Ганс, как знаешь. Не стану тебя отговаривать, потому что знаю, какой ты бываешь упрямый, как стадо ослов! Только не сверни себе шею в погоне за нею. А то Аллея Одиноких Голов давненько не обновлялась. — Нянька поднялась. — Вот еще что! Пока ты гонялся по всему городу за невестами, тебе письмо пришло из самого Зельдистана! Принести?

Хорст не хотел ничего читать, да и не умел, если честно, но сказать ничего не успел. Нянька колобком выкатилась прочь из спальни, раздался традиционный крик:

— Рене, где тебя носит, несносный сопляк! Рене!

Хорст отвернулся к окну, раздумывая над словами Эльзы. В чем-то она, конечно, была права: невеста короля, первая красавица двора вряд ли согласиться выйти замуж за пусть и состоятельного, но всего лишь купца. Однако крестьянское упрямство, вбитое в него отцом и дядьями, не позволяло Хорсту сдаться сразу. Ведь еще несколько дней назад он гонял поросят по Брюннервельде и думать не думал ни о столице, ни о торговых операциях, ни о табунах лошадей. В этом мире волею Всеблагого возможно все, нужно только правильно подойти к делу! Он мучительно пытался найти выход, но раскалывавшаяся от боли голова воспротивилась его бессильным потугам, и, поскрежетав зубами от бессилия, он откинулся на подушки. Так и застала его вернувшаяся нянька — злого, упрямого и сосредоточенного.

— Вот, Ганс, нашлось письмо. Будешь читать? Здесь написано "Срочно в руки"!

Хорст сжался, пытаясь быстро найти объяснение своему неумению читать, но Эльза шлепнула сама себя ладошкой по лбу и сказала:

— Вот уж дуреха-то старая! Ты ж еле дышишь! Да и голова, поди, кружится? Ладно, Ганс, я сама тебе почитаю! Уж больно хочется узнать, что от тебя этим людоедам нужно?!

Она аккуратно вскрыла сургучную плашку, запечатывавшую свернутый лист и, вытянув руку далеко перед собой, принялась читать, вставляя иногда шепотом свои мысли:

— "До-ро-гой друг!" Вот когда ты только успел там друзей завести? — сама себя спросила Эльза. Не дождавшись ответа от Хорста, продолжила чтение.

— "Я миссис Сесе Секо, вдова покойного королевского советника Мобуту Сесе Секо Зельдистан. Я переехал в ваша чудесный страна, чтобы написать вам этот письмо. Этот знак было в доверие учитывая мое нынешнее обстоятельства и ситуации. Я бежал вместе с покойным мужем и казной короля Мгебе Зай Третий и двое наших сыновей и доверенный приказучник Альфред Башер из Зельдистана в Абиджанерис, короля Котого, где моя семья и я остановился, а мой муж умер от страшных болезнев от королевский шамана, который хотели убить и моя сынов. Потома мы потом переехали..." Ничего не пойму, какая-то ужасная история, — посетовала Эльза и продолжила:

— "А поселились в Керокко, где я сдал на хранение сумму полтора миллиона золотой денурган!" Сколько это? А вот пояснения! — Эльза прочитала по слогам: — "Триста шестьдесят семь тысяч лотридоров!"

— Сколько?? — Хорст сел в кровати и выпучил глаза.

— Здесь написано "Триста шестьдесят семь тысяч лотридоров", пробормотала нянька.