Печать ворона

— Приехали!

Становилось все жарче. Иван скинул шинель и даже расстегнул пуговицы на теплом полушерстяном кителе. Не верилось, что сейчас первое января, глядя на ослепительное солнце в ясном голубом небе и барханы, покрытые чахлой расти-тельностью. Здесь просто не может быть первого января!

Через два часа поезд остановился на станции, невесть зачем построенной в этих желтых просторах. Несколько глиняных домиков окружали приземистое зда-ние станции с непривычным для русского глаза названием, которое Иван тут же забыл, изумленный большой толпой женщин, детей и стариков в пестрых халатах, осадивших поезд. Толпа узбеков, напоминавшая басмачей в старых фильмах про гражданскую войну, внезапно высыпав из-за глиняных домов, ринулась на штурм вагонов. Только в руках узбеки держали не винтовки и наганы, а копченую рыбу, дыни и пирожки.

— Рыб, рыб! Дыня покупай!

— Самса! Горячий самса!

За пятнадцать копеек Иван купил несколько маленьких пирожков с чудным названием и тут же проглотил их. Экзотика! На истекающую жиром крупную рыбу денег не хватало, зато вскладчину купили дыню, от которой через минуту оста-лись прозрачные корки. Поезд тронулся, и Иван долго провожал глазами шумную толпу аборигенов. Последние, задержавшиеся в вагонах узбеки на ходу выпрыги-вали из поезда на песок.

Самарканд встретил Ивана огромными кучами желтых и оранжевых листьев, гонимых ветром по широким пустынным улицам. Знаменитые храмы с голубыми, покрытыми изразцами, куполами, словно призраки иных эпох, вырастали, раздви-гая остовы поникших деревьев. Снега не было и в помине, и обстоятельство это заставляло Ивана изумленно крутить головой. Конечно, в школе он что-то изучал про континентальный климат и знал, что юг — это юг, здесь все по-другому, но глаза отказывались верить тому, что в начале января они не видят снега.

В Самарканде их завезли в какую-то часть и оставили на улице дожидаться дальнейшего распределения, а чтобы не стояли без дела, дали в руки метлы и ве-лели подметать плац от листьев, в великом множестве слетавших с окрестных де-ревьев. Часа два промаявшись под пасмурным, почти питерским небом, Иван дож-дался своей участи. Вышел подтянутый офицер и приказал следовать за ним. И сразу пошел дождь. На частной машине они приехали на вокзал и сели в поезд до Ташкента. Близилась ночь. Иван спросил офицера, когда приедут, и получил сухой ответ:

— Завтра утром.

Не раздеваясь, лишь сняв шинель и шапку, Иван расположился на верхней полке плацкарта и под стук колес думал о том, что ждет его в конце пути.

Новая часть встретила затаенной тишиной. Такой же длинный кирпичный забор, как в Подольске, покрашенный белой известкой контрольно-пропускной пункт. За стеной просторно и чисто. В казарме, куда привел Ивана дежурный офи-цер, было тихо и пустынно. Дневальный, коротко стриженный и курносый, с лю-бопытством оглядывая новенького, провел его в каптерку, где находился старши-на. Здоровенный, плечи не поместились бы в платяной шкаф, прапорщик внима-тельно посмотрел на Воронкова и спросил:

— Спортсмен?

— Нет, — стушевался Иван.

— Будешь! — пообещал прапор.

На следующее утро Иван понял, что имелось в виду. Построив взвод, стар-шина Басмачный гаркнул:

— Бегом марш! — и взвод побежал. Хорошо, что Иван еще в учебке привык к трехкилометровым кроссам по несколько раз на дню и не отставал от остальных.

Они выбежали за КПП и побежали вдоль желтого каменного забора, и через сотню метров оказались на огромном стадионе. Посередине находилось залитое вчерашним дождем, все в лужах, футбольное поле, вокруг шла широкая беговая дорожка с четырьмя или пятью полосами.

— Пять кругов! — объявил старшина и остановился, наблюдая за солдатами. Иван бежал ровно, не отставая и не обгоняя никого. Через два круга выявились лидеры и отстающие, а взвод растянулся длинной, прерывисто дышащей змеей.

— Байрамов, шире шаг, на копыта наступят! — покрикивал Басмачный на отстаю-щих. — Куликов, я все вижу! Сейчас побежишь еще круг!

К финишу Иван обогнал полвзвода и прибежал пятым. Судя по взгляду Бас-мачного, новичком он остался доволен.

Некоторое время к Ивану присматривались. Он чувствовал это по молчали-вым оценивающим взглядам, по вопросам, будто бы простым и не имеющим отно-шения к службе, но на самом деле многое определяющим в судьбе новичка. 'Де-ды' и 'черпаки' мило улыбались, кое-кто угостил конфетами, дружески похлопы-вая по плечу, и Иван подумал, что ему повезло, что здесь не так, как в других частях...

А потом к Ивану подошел невысокий паренек со странным, бегающим по сторонам взглядом и не менее странным прозвищем 'Художник'.

— Ты, это... подойди в ленинскую комнату. Поговорить надо.

Пожав плечами, Иван проследовал за солдатом.

В ленинской комнате, являвшейся центром воспитания и развлечения со-ветского солдата, было непривычно тихо. С первых дней пребывания в казарме Иван привык, что отсюда постоянно доносится музыка. Комната была просторной и светлой, с тремя рядами почти новеньких парт. Кроме портретов основополож-ников ленинизма и выцветших обучающих плакатов здесь находился старенький проигрыватель и куча затертых пластинок, в основном советская эстрада.

Музыка не играла, и вошедший Иван сразу почувствовал напряжение. Кроме Художника, в комнате на партах сидели двое солдат.

— Здесь все — твой призыв, — сказал Художник. — Познакомься.

— Саня, — протянул руку энергичный чернявый парень. В голосе угадывался ук-раинский акцент. — А ты Иван, да?

— Да, — кивнул Иван, протягивая руку для следующего рукопожатия.

— Тунгус, — проговорил высокий угловатый солдат с покрытым рябыми оспинами плоским курносым лицом. Иван не понял, имя это или кличка. Тунгус неприятно сверлил Ивана неподвижными черными глазами, и криво улыбался, открывая щербатый рот.

— Я — Художник, — представился провожатый. — А вообще меня Алексей зовут.

Из всей компании Санек и Леха показались Ивану вполне нормальными па-цанами, с которыми можно общаться, Тунгус доверия не вызывал.

— Мы все один призыв, — серьезно сказал Саня, — мы должны вместе держаться! Нас всего трое было, сейчас ты появился — уже легче будет!

— Расклад такой, — разъяснил Алексей. — Нас, 'духов', здесь четверо. 'Черпа-ков' — больше двадцати, остальные 'деды'. Есть еще наш призыв: двое азеров, Байрамов и Ахмедов, но их земляки поддерживают. Про них забудь.

Он выжидающе посмотрел на Ивана. Тот молча переваривал информацию.

— Нам продержаться надо полгода, даже меньше! — сказал Саня. — Потом придут 'духи', и тогда мы отдохнем. Тогда они летать будут.

Иван кивнул, понимая, что здесь все так же, как и везде.

— Если подойдет 'дед', — сказал Саня, блестя карими глазами под пушистыми девичьими ресницами, — скажет: погладь подворотничок. Что делать будешь?

'Что за дурацкие вопросы? — удивленно подумал Иван. — Это что, провер-ка такая?'

— На хер пошлю! — сказал он, ожидая чего угодно, только не ужаса, мелькнувше-го в глазах сослуживца.

— Нельзя так делать! — выкрикнул Саня. — Потому что нам всем пи...ц будет!

— Потому что здесь так, — заметно волнуясь, пояснил Леша, — один упорол косяк — люлей все получают! Тебя деды заставлять не будут. Не хочешь — не делай, только бить будут весь призыв, то есть нас... А нам этого очень не хочется, пони-маешь?

— Почему вас? — не понял Иван. — Почему не меня?

— Ты новенький, еще не знают: может, ты стукач...

Иван молчал. Мозг отказывался принимать услышанное. 'Какая же сволочь это придумала! — кипел внутри Иван. — Как же так?!' Он понял, что система про-думана превосходно: слабых она прогибала, сильных ломала, извращая привычные по жизни понятия о чести и справедливости.

Тунгус молчал, не переставая разглядывать Ивана. Его глаза были такими же черными и раскосыми, как у Джона.

— А потом мы будем бить тебя, — неожиданно сказал он, и осклабился, показывая гнилые неровные зубы.

— Нам вместе надо держаться! — повторил Саня. — Тунгус, помолчи, а? Ваня и так все поймет.

Конечно, Иван понял. Понял, что придется играть по чужим правилам, и жить в этом черном мире, где доброта — слабость, а справедливость никому не нужна. И доверять можно только времени, потому что лишь оно честно считает дни от приказа до приказа, и когда-нибудь закончит отсчет. Надо только ждать и держаться. Держаться и ждать.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Здесь камни похожи на мыло,

А сталь похожа на жесть.

И слабость — как сила.

И правда — как лесть.

В. Цой

Иван исправно натирал пол коридора щеткой с мылом, как вдруг у входа раздались четкие властные шаги. Так шагать мог только офицер, но откуда ему взяться ночью? Иван обернулся: в казарму входил прапорщик Басмачный. Как его занесло в такое позднее время, Иван не понял, но почувствовал приближавшуюся грозу.

Прапорщик остановился перед ним. Иван выпрямился, сжимая в руке щетку. Жесткое лицо Басмачного с глубоко посаженными въедливыми глазками оглядело солдата. Прапор был невысок, ниже Воронкова, но имел широченные плечи и раз-витую атлетическую фигуру.

— Ты что, дневальный? — рокочущим басом спросил он.

Иван замер. Врать бесполезно, Басмачный накануне назначал дневальных, и наверняка помнил, что Воронкова среди них нет.

— Нет, — выдавил Иван.

— Тогда что ты тут делаешь? — когда прапор говорил, он выпячивал нижнюю че-люсть, как блатные в фильмах про бандитов.

— Пол мою.

— Я тебя еще раз спрашиваю: ты дневальный?

— Нет.

— Тогда что ты тут делаешь?

Иван промолчал, отводя глаза от цепкого взгляда Басмачного. Признаться, что его заставили, означало заложить 'товарища' и сделаться всеми презираемым стукачом.

— Почему на тумбочке никого нет? — зловеще спросил старшина.

Иван удивленно пожал плечами. Это было странно даже ему. У входа обяза-тельно должен дежурить кто-то из младшего призыва — смотреть, чтобы не за-стал врасплох дежурный по части или еще кто-нибудь, и вовремя дать сигнал об опасности. Там должен стоять Байрамов, но раз прапор прошел незамеченным, значит, Байрамов проспал. Вот попали!

— Дневальный! — рявкнул старшина.

— Здесь! — из глубины коридора, по-видимому, из туалета, выскочил Байрамов — второй дневальный. Он понял, что случилось, и выглядел напуганным. В проходах между ярусами кроватей послышалось шевеление: народ просыпался и прислуши-вался к происходящему.

Байрамов вытянулся в струну и отрапортовал:

— Дневальный по казарме рядовой Байрамов!

— Почему на тумбочке никого нет?

— Я в туалете был.

— Кто второй дневальный? — спросил прапор.

— Мелецкий, — ответил Байрамов.

— И где он?

— Где-то здесь был... — Байрамов стал оглядываться, словно Мелецкий мог при-таиться в совершенно пустом коридоре.

— Быстро найти!

Не успел дневальный сдвинуться с места, как из прохода между кроватями показался взъерошенный, наскоро застегивавший на себе китель Мелецкий.

— А-а! Вот ты где! — обрадовался прапорщик. — Что ты там делал? Спал?

— Пыль вытирал, — не растерялся 'дед'.

— Пыль вытирал! — с сарказмом повторил Басмачный. — А он в это время полы за тебя мыл?!

— Да вы что, товарищ прапорщик, — сказал Мелецкий, — ничего он не мыл.

— Я сам видел! — процедил старшина.

— Не знаю, чего он мыл. Никто ему не говорил, — отпирался Мелецкий. Иван пре-зрительно улыбнулся: вот они, "деды"! А как отвечать — так я тут ни при чем... Трусы.

— Ах, никто не говорил! Наверно, он сам захотел встать ночью и помыть полы за своего старшего товарища. Всю ночь не спал и думал: как бы помочь Мелецкому? Дай-ка полы за него помою! Так? — вопрос предназначался 'деду' и молодому одновременно.

Оба молчали. Басмачный нехорошо улыбнулся:

— Значит, не успел молодой прийти, уже начинаете! — он интенсивней задвигал лошадиной челюстью. — Иди за мной! — приказал он Мелецкому. Голос старшины не предвещал ничего хорошего.

Они прошли мимо Ивана и остановились у каптерки.

— Открывай! — велел старшина, протягивая деду ключи.

— Зачем? — упавшим голосом произнес Мелецкий. Иван увидел, что 'дед' испу-гался. Зрелище было удивительным и приятным.

— Пыль у меня протрешь! — жестко ответил прапорщик.

'Дед' открыл замок, и они зашли внутрь. Дверь закрылась. Байрамов стоял рядом с Иваном и прислушивался. Сначала послышалась приглушенная дверью речь, потом раздались глухие удары. Кто-то загремел на пол.

— Что стоишь? — напустился Байрамов на Ивана. — Иди спать!

Дверь каптерки распахнулась, оттуда вылетел красный и всклокоченный Мелецкий. 'Дед' быстро скрылся в умывальной, а вышедший прапорщик посмот-рел на Ивана:

— Спать, быстро! — приказал он.

Иван задергался, не зная, что делать со щеткой и ведром воды, но Басмач-ный не дал раздумывать:

— Бросай все здесь!

Иван бросил щетку, подбежал к кровати и быстро разделся. Лежа под одея-лом, он слышал, как старшина заставляет Мелецкого драить пол. Засыпая, Иван подумал, что щас прапор уйдет, и тогда его снова поднимут. Но этого не случи-лось, и он проснулся со всеми по команде 'подъем'.

Он сходил в туалет, умылся, а потом взвод построился на утреннюю повер-ку. Старшина уже пришел и, не торопясь, прохаживался вдоль строя. Когда закон-чилась перекличка, и старший сержант Гунько объявил заступающих в наряды, прапорщик взял слово.

— Я говорил, что не потерплю во взводе дедовщины? Кое-кто, видно, этого не по-нимает. Кое-кому, наверное, надо объяснить!

Он враскачку подошел к одному из 'дедов' и резко ударил в грудь здоро-венным бугристым кулаком. Солдат покачнулся, едва не упав на стоявшего за ним молодого.

— Тебе все понятно? А? — челюсть Басмачного выпятилась, голос зазвучал над-менно и властно.

— Кому еще не понятно? — он продолжал идти вдоль ряда, неуловимым движени-ем руки давая под дых очередному деду. Солдат согнулся, пытаясь вздохнуть. — Тебе понятно?

Иван смотрел и не понимал, какие законы правят в этом замкнутом, душном мирке. То, что вытворял Басмачный, нельзя было назвать воспитанием — это был настоящий беспредел, но, с другой стороны, Иван не жалел наглых и жестоких 'дедов', с которые сейчас поступали так же, как они с молодыми. И еще мягко...

Потом Иван узнал, что иногда Басмачный "воспитывает" "стариков", заводя по одному к себе в каптерку. Он бил их там, как говорится, без свидетелей. Никто не осмеливался дать отпор. Ведь прапор был старшим по званию, ударить его оз-начало дисбат, к тому же Басмачный был мастером спорта по боксу...

— Я знаю, кто из вас дедовщину рассаживает! — продолжил старшина. — И всегда буду знать! Понятно? И буду учить так, что мало не покажется никому! Р-разойдись.

— Чем на гражданке занимался? — спросил Саня, устало опуская руку с ножом на колени. Весь призыв в полном составе чистил картошку. В крохотной подсобке ог-ромного здания столовой было тихо, лишь изредка раздавался плеск брошенной в огромный чан очищенной картофелины.

— Учился, — пожал плечами Иван. Была глубокая ночь, спать хотелось жутко, но 'духи' спят мало. Раньше Иван бы ни за что не поверил, что можно спать по че-тыре часа в сутки и при этом работать, маршировать и учить устав. Сидевший ря-дом Тунгус мерно раскачивался из стороны в сторону, его плоские губы шептали то ли молитву, то ли тягучую восточную песню, но работал он быстрее остальных.