Северный ветер

— Эй, коты мартовские! — Аля стояла в проёме кухонной двери. — Есть будете?

— Ага! — отозвался Натан. Он был зверски голоден.

— А то! — рыкнул Леш и, продолжая улыбаться, он, изо всех сил изображая того самого мартовского, расставив руки в стороны, направился к ней. Но...не судьба...

— Тогда марш сюда оба и быстро: нож, картошка, кастрюля — варить! — хорошее настроение мужчин передалось и ей, ну как тут, пусть и в шутку, не покомандовать?! И тем более, надо же их чем-нибудь занять, а то где это видано: два здоровых мужика занимаются тем, что ничего не делают, а она им есть готовит!!!

— Вот, — засмеялся Натан, держа в руках нож и картофелину. — Сколько я сидел дома, и не знал, чем заняться, а к тебе приехал, так сразу дело и нашлось!

— Насчёт дел ты, Нат, не бойся: это я мигом... полы надо вымыть...а то ходили тут...всякие, — Аля покосилась на Леша и, не выдержав его кошачье-невинного взгляда, фыркнула и показала ему язык.

Натан был за Леша рад. Давно, ещё только начинался "Пентакль", Леш серьёзно влюбился. Но...в конце лета как-то поздно ночью он ввалился к Нату в комнату, бросил сумку, с которой уезжал на гастроли, и без объяснений завалился в гамак. С той девушкой он потом продолжал общаться, даже помог: достал ей какие-то жутко редкие лекарства. Но не простил... Чего — не рассказывал, хоть Нат и допрашивал его с пристрастием.

А вот надо же... женился...

"Never, never let you go!" — откуда-то из-за стены, или сверху, или снизу... Алик и Леш хором застонали и скривились.

— Бля, это надолго! — выругалась девушка.

Натан удивлённо посмотрел на них. Высказал своё недоумение и получил обвинение в дикости, необразованности и полном отсутствии элементарного музыкального вкуса. Причём, от обоих сразу. Убрал спадавшие на лицо волосы и поинтересовался:

— А это вообще кто поёт?

— Воистину, счастливый человек! Этот? Поёт? Наив!!! — и Алик, не выбирая слова, лихо объяснила, что к чему. Нат понял только то, что исполнителя песни в этом доме не любят.

Леш не слушал монолог жены. Он искоса поглядывал на друга. Тот же. И не тот. Смеётся, улыбается. Рад, что приехал, рад, что сидит здесь и чистит мелкую, высохшую картошку маленьким тупым ножиком, рад, что снова может поговорить с кем-то, кому не надо ничего объяснять, а можно просто помолчать и покурить в тишине и покое... ну, или не совсем в тишине...и не совсем в покое...да какая разница?

...— Что мне сделать, чтоб ты, наконец, отстал?! — так плохо Натану ещё никогда не было, во всяком случае, он не помнил. Не успел Леш зайти в квартиру друга, как тот накинулся на него чуть ли не с кулаками. Это абстиненция...вроде бы. Сложное непонятное простому человеку слово. Но Лешу пришлось выучить...

Ломка.

— Нат! Нат! Натан! Мать твою!!! Ты что творишь, сволочь?! — терпение Лешего кончилось ещё в прошлый визит, когда он потребовал от друга принять меры по возвращению в реальный мир.

Говорят, что при ломке мышцы сокращаются настолько сильно и настолько несогласованно, что кости ломаются у тебя на глазах. Хруста пока не слышно. Только злость откуда-то... Э-э! Нат!!..

Но реального мира, казалось, больше не существовало. По крайней мере, то привидение, что согнувшись пополам, подпирало стену напротив Леша, этой реальности точно не принадлежало. Нат держал себя за локти...на полу валялись одноразовые инсулинки...все двери и окна закрыты наглухо...болезнь пробралась в этот тёмный уголок и поселилась здесь навсегда. Она смотрела на Лешего злыми хищными глазами.

Леш прикусил губу. Со злостью. Болезнь, тоже мне...болезнь...

— Я пытался... — выдавил из себя бледный, давно забывший, где в его доме находиться ванна, Нат. Он тщетно пытался скрыть от Леша дрожь в руках и во всём теле. — Но они везде... Они везде...

Леш нахмурился: кто они?.. Бл..дь, кто "они"?! Натан сдавил кулаки с такой силой, что костяшки пальцев побелели и в них что-то отчаянно хрустнуло.

Ух ты, чёрт...

— Что же я должен сделать, чтоб ты от меня отстал... — уже тише повторил, почти простонал, Нат. — Сдохнуть? Так нет, ты же, зараза, ещё и на могилу мою таскаться будешь!!!

Его зашатало, он чуть не упал: Леш успел подхватить это тело и оттащил на диван. Нат сразу же отвернулся к стене, закрыл голову руками и вцепился себе в волосы.

Это невыносимо, решил Леш. Так больше нельзя. Он поднял телефонную трубку, не сводя глаз с Ната, набрал номер. Номер, который давно крутился в голове. Но Леш так надеялся, что он не понадобится...

Натан, казалось, притих... Может...умер? Страх так сильно схватил Леша за самое горло, что он, терпеливо слушая гудки, испуганно позвал друга. Вздохнул с облегчением, услышав нечеловеческий вой в ответ и увернувшись от летящей на него подушки...

— Наркологическая клиника, здравствуйте, — послышался приятный женский голос на другом конце провода.

— Здравствуйте, — ответил Леший, — нам нужна ваша помощь...

Какие-то люди в белых халатах...всего двое... Ну, правильно, таких обессиленных, бледных в машину запихнуть — нечего делать... Эй, ну, вы там...поосторожнее с ним, а...

— Предатель... — тихо шипел Натан...

Солнце появилось на небе и запустило зайчиков на кухню. Нат искоса поглядывал то на друга, то на его жену, то просто осматривал...убежище. Потрескавшаяся жёлтая краска на стенах, покрывающая только нижнюю часть — на верхней царствовала побелка, осыпающаяся штукатурка, вся в бурых разводах от протекающей крыши, почти проржавевшая раковина и, пропускающая газ плита.

Ч-чёрт!.. И как им тут живется? Ну, не скучают, это точно.

— Уй... Аля, а мы картошку...того...почистили... — Леш вёл себя, как ребёнок, получивший долгожданный подарок, ему хотелось расхохотаться от радости и обнять весь мир.

— А я-то что? Ставьте варить.

Ей не хотелось больше шума и весёлые лица мужчин начали её раздражать. Давление, что ли, скачет, подумала лениво. Навалилась усталость, усиленная банально недолеченной простудой.

Ишь, ржут, жеребцы стоялые.

Алик прислонилась спиной к дверному косяку и, сквозь упавшую на глаза чёлку, наблюдала за двумя, как оказалось, абсолютно непонятными для неё существами: мужем и его другом. Леш набирал в кастрюлю воду, а Натан с третьей попытки зажёг газ. Рекорд для новичка: на этой раздолбаной плите она сама, дай бог, поджигала огонь раза со второго. В лучшем случае.

Они такие странные... Разные... Но работа почему-то спорится в их руках... Почему Леш никогда не говорил ей о...

Натан. Нат. На нём были драные голубые джинсы и просторная рубашка, а футболка под ней, в свои лучшие времена бывшая, видимо, белой, носила гордую надпись: "Born to be wild!". Диким быть рождён. Зело хмурый байкер в красной бандане явно был не только "wild", но и "dead drunk". Длинные волосы парня давно требовали шампуня и расчёски, а сам Нат казался чрезмерно худым и уставшим.

Он закатал рукава, весело болтая с Лешим, и Аля, нахмурившись, отвернулась в сторону. На обратной стороне его локтей красовались старые незаживающие шрамы. "Боец невидимого фронта", — горько усмехнулась про себя. Ещё недавно она чуть не поругалась с мужем из-за этого неряхи, а теперь, когда он стоит у плиты и ждёт, когда закипит вода, он стал ей вдруг безразличен. "Да пошёл он подальше и чтоб подольше не возвращался!" — нарастающее раздражение она перевела в ругательство, пусть мысленное.

От ужина она отказалась — хотелось упасть, уткнуться лицом в подушку и не вставать, постепенно лишая себя кислорода. Когда её мысли приобретали явно чёрный цвет, Алик шла и ложилась спать, отгородившись от мира плеером. Пожелав спокойной ночи всем желающим эту ночь заполучить, она ушла в комнату, свалив по пути полуржавую раскладушку, которую Леш приволок утром из подвала для Натана.

— Где ты откопал её? — удивилась Алик.

— Кто ищет, тот всегда найдет, — ответил довольный муж.

Алик закрылась одеялом с головой. Но холодный ветерок ещё долго мешал ей погрузиться в глубокий, пусть и не слишком спокойный, сон. Ей казалось, что в доме её поселился студёный северный ветер.

СТРАХ

Как Леш ни старался осторожно отобрать у жены наушники, но Алик он всё-таки разбудил. Она сонно посмотрела на него, буркнула что-то вроде: "А? Шо?" и отвернулась к стенке. Потом, невнятно ругнувшись, сползла с дивана и, без тапок — лень искать впотьмах, — двинулась в сторону ванны.

Зашумела вода. Леший поёжился: на ночь горячую воду отключали, и до девяти утра даже мечтать о такой роскоши не приходилось. Он зевнул и рухнул на освободившееся место, натянул на себя одеяло, облегчённо вздохнул, потянулся, закинув руки за голову. Почему-то вспомнил название давным-давно, ещё в прошлой жизни, прочитанной книги. "На Западном фронте без перемен". Ну, этот Западный явно проходил не по его берлоге: перемены уже произошли и сулили массу хлопот. Он надеялся, что приятных будет больше.

Тут фронт другой.

В окне засвистел ветер, и тоненький сквознячок протянул его холодом по ногам, категорически не желавшим умещаться под одеялом. "Надо менять окна" — который год он собирался это сделать, Леш уже сбился со счёту. Даже вечное ворчание Алик подвигало его только на то, чтоб заткнуть щели поролоном и газетами, не более того.

Вода перестала шуметь.

Алик нырнула под одеяло и прижалась к мужу — замёрзла, пока ходила по холодному полу в сопровождении гуляющих по квартире сквозняков. Леш обнял её и собирался уже пожелать ей "приятных снов", как она сказала вдруг:

— Ты поседел, — и провела рукой по его груди.

— Давно уже. Сама ведь рассказывала: гены, гормоны, — он улыбнулся в темноте. Завыл ветер, ему вторила стая собак, игравших свою свадьбу.

— Леш, это надолго?

— Что?

— Натан.

— Навсегда.

— Нет. Я о другом. Он у нас долго жить будет?

— Не знаю. Как получится. Ты же видишь, в каком он состоянии.

В том то и дело, Лёшка, что вижу, в том то и дело...

— Погоди-ка, дай угадаю, — Леш приподнялся на локте и — проклятая темнота! — попытался заглянуть в её глаза. — Моя маленькая укротительница боится? Чего?

— Не знаю.

Будь он моложе, Леш отмахнулся б от её слов, чем наверняка обидел бы. Считай он себя умнее Альки, он решил бы, что знает, чего та боится. Почти десять лет разницы в возрасте научили его прислушиваться к женским предчувствиям. Не даром во времена инквизиции именно женщин считали наиболее опасными: обвиняя в ереси и ведовстве, их пытали, жгли на кострах. Женщины...они ближе к природе, ближе ко всему чувственному, хранительницы...

Теперь одна из Хранительниц лежит рядом и чего-то боится.

То, чего не ожидали,

Подошло уже потом,

Это — древняя игра.

— Не переживай ты так, всё ведь будет хорошо, просто замечательно, — Леший не удержался: провёл рукой по её щеке, шее, плечу.

— Не надо, Леш.

Он не стал настаивать, а Алик — ничего объяснять.

Она могла бы рассказать про то, что Натан не внушает ей доверия, что ей страшно от мысли, что Нат может вляпаться в грязную историю и потащить Леша за собой. Что... Что...

Не стала. Только прижалась к нему и, ощущая его тепло и силу, уснула.

Ночью её снова навестил Сталкер. Последний раз такое было перед тем, как она встретила Леша.

Всё то время, что Леший пытался уснуть, в его голове крутилась подленькая мысль. Она состояла всего из двух строчек Нау: "Если хочешь любить меня, полюби и мою тень".

ОДИНОКАЯ ТИШИНА

Стой! Ты тоже одинока, как и я

И нам, пока что, по пути...

И пусть уже шумит заря

Не уходи...

Потолок был высоким. Метра три... Определённо. Глазомер никогда Ната не подводил.

...— Сколько...плыть осталось? — спросил Серёга, интенсивно вдыхая воздух, насыщенный летними цветочными ароматами.

Ноги начало сводить судорогой от глубоких холодных течений.

— Вечность, — усмехнулся Нат в ответ.

— Серёжа! — отчаянно кричала Серёжкина мама с берега. — Брось это! Утопнешь!

— Наперегонки? — как бы невзначай спросил Натан.

Сергей собрался с силами и ринулся до берега...

А может, и невысок потолок. Ведь Натан лежит в самом низу, на старой поскрипывающей раскладушке, и легко может коснуться деревянного пола пальцами. Только руку опусти. Пол шершавый. Твёрдый... Пальцами проведи и узнаешь всю его многострадальную историю. Кто здесь раньше жил? И каким образом сюда заселилась эта безумная семейка? Натан улыбнулся. И кто...будет потом? Следом. Вдогонку.

А плевать на потолок. И на пол тоже. Уж вставать и проверять догадку я точно не буду.

Леш. Что мог он рассказать Лешу, когда у самого в голове далеко не всё по полочкам расставлено? Да и вааще. Нету там...полочек.

Сон никак не приходил. А если и решался заглянуть, то только на время, чтобы подразнить, а потом снова спрятаться за угол. И отбрасывать тени. Молча. Многозначительно.

Устал. В висках стучит кровь. Закрыл глаза...

...Потолок коридора медленно сужался, бросая на Ната нестерпимо яркий свет неоновых ламп... Не успеваешь отвести глаза... Каталка, быстро несущаяся куда-то, жарится под опаливающим, сжигающим...светом. Колёса её через равные интервалы отбивают ритм...и ты не замечаешь, как начинаешь постукивать костяшками пальцев им в такт. Всё бело кругом...

Тик-так...тик-так...

Натан открыл глаза. Часы над кухонной дверью. Чёрт, я же обещал разобраться с ними. Кто-то пишет дневник. Кто-то мемуары. Кто-то предпочитает по иному считать ступеньки. Безумный спорит. Спокойный умиротворенно поклоняется Будде...

Спаси меня, великий Бог,

От горя, что приносят

На крыльях коршуны ветров...

Как и

От счастья,

Что они уносят.

Если притаиться в ночной тиши, можно услышать звуки мира. Мерное тиканье часов. Деловитое бурчание холодильника. Шорох осеннего красно-желтого флота, попавшего в шторм. Стук каблуков по мёрзлому асфальту. Жужжание пролетающей мимо машины. Своё собственное дыхание. И вторящее ему биение сердца. А ещё можно тишину услышать. Которая вечно всех пугает. Но на самом деле совсем не страшная. Ей просто...одиноко. Тишине.

...Солнечный зимний день. Снег кругом искрится, на него, кружась, легко опускаются резные снежинки. Она весело смотрит, смеётся, кидает горсть рассыпчатого снега и встряхивает рукавицами. Вокруг бегает, безудержно лая, большой оранжевый пёс. Хватает Натана за штанину и игриво рычит...

...Не появляться на улице. Неделями. Не дышать открытым воздухом. Не ощущать ветра на коже и...практически не есть... Нет, не жертвы, просто...не хочется... Кто-то приносит чай, предлагает, а порой даже настаивает, на супе, салате или котлете.

— Оставь мне только чай, — мямлит Нат, уткнувшись в подушку.

Он спал. Он спал всегда. Врач сразу предупредил: ты будешь безмерно долго спать. Ты будешь чувствовать себя выжатым. Подавленным. Ты не сможешь много думать. Не сможешь, возможно, читать. Твоя память будет вывернута наизнанку.