Черное и черное

Ульрих пораженно слушал. Потом спокойно сказал:

— Если я хочу кого-то убить, я его убиваю.

Вальтер обратился к присутствующим в зале людям:

— Были ли случаи, когда его жертвы выживали?

Все отрицательно закивали головами.

Ульрих продолжал:

— Ее проверили с повитухой. Во время моего отъезда из замка она была девственницей.

— фогт утверждает, что повитуха ошиблась.

— Со мной были братья. Они видели, что произошло.

— Да. Об этом нам тоже сообщили. Мы допросили их и верим тебе. Но надо, чтобы поверили и другие. Братья тоже дадут показания на суде, но когда будет точно записано, что кроме тебя больше никто не участвовал в изнасиловании. Сам понимаешь почему.

— Понимаю. Но ничего не помешает ей сказать, что она забыла об этом упомянуть.

— Помешает. Я напомню. Я спрошу, был ли там кто-нибудь еще.

Вальтер задал новый вопрос:

— Братья, которых ты отправил в монастырь, сказали, что вы были не одни. Что с вами была безумная женщина, которую ты взял с собой. По другим сообщениям, эта женщина в приступе безумия убила большое количество людей. Где она сейчас?

— Она сбежала по дороге. Я не смог ее найти, — с досадой ответил Ульрих.

Вальтер расстроено произнес:

— Очень жаль, мог бы быть хоть какой-то свидетель твоей непричастности к изнасилованию.

— Сумасшедшая не может быть никаким свидетелем — возразил Ульрих.

— Это правда, что, в твоем присутствии, она убила половину людей Акселя фон Мэннинга в приступе безумия? — игнорируя замечание Ульриха, продолжал монах.

— Я не считал. Убила много.

— Ее безумие настолько агрессивное?

— Думаю, может быть агрессивнее. Тогда она была просто шокирована чередой опасных происшествий. И не хочу думать, какой будет ее агрессивность, если ее разозлить. — задумчиво отвечал рыцарь, вспоминая полуулыбку девушки с тенью едва заметной иронии, от которой приходили в ужас, пережившие не один десяток сражений, бойцы Мэннинга. И ее не мигающие желтые глаза, устремленые на него, после того, как его нож, почти задев ему ухо, пролетел у его головы.

— Если она так опасна, ей нельзя позволить свободно ходить по этой земле. Надо найти ее и прекратить ее мучения и страдания людей, которые причиняет им ее болезнь. В каком направлении она могла сбежать?

— Я не знаю. Я пытался найти ее следы, но не смог. Наверное, ее подобрали какие-то всадники. Следов копыт на дороге очень много, и невозможно определить в какую сторону могла отправиться лошадь, на которой, возможно, уехала она.

— В любом случае, надо попробовать ее найти.

— Мне заняться этим?

— Нет. Для тебя есть другие дела и тебе надо постараться найти доказательства своей непричастности к неприятному случаю с дочерью Мэннинга.

На этом вопросы к нему были исчерпаны и его отпустили.

Ночью, лежа на кровати и глядя в потолок, он почти до утра не мог заснуть. И думал не о своей жизни, а о мерзком чудовище. Почему-то ему казалось, что несмотря на купание в озере он все еще пахнет фиалками и полынью. И этот запах пробуждал в нем воспоминания о ее близости у ночного озера, пробуждал все его приятные воспоминания о ней. И заставлял его мысли гадать, где она сейчас, с кем она и что она делает. Почему-то, ему было неприятно думать, что сейчас у нее новый спутник, и что с ним она ведет себя также отвратительно как с Ульрихом. Это вызывало в нем чувство ревности. На следующий день, он поехал в город к прачкам за пенным корнем, тщательно помылся перед сном и спал уже спокойно. Он пообещал себе, что не будет больше думать о ней, чего бы ему это не стоило. После, он уже каждый вечер тайком мылся перед сном, грешно ли то было или нет, ему было все равно, лучше иметь возможность разума замолить грех, чем лишиться разума, каждой ночью думая о ней. Потом его закрутили дела. И почти месяц прошел спокойно, без из ряда вон выходящих происшествий.

В назначенный день, он собрался и пошел к комтуру, предупредить, что его не будет несколько дней или вообще никогда не будет, что он едет в город, в котором состоится суд по его делу. Но, тот рассмеялся, и сказал:

— Суда не будет. Мэннинги не приедут. Сегодня от них пришло письмо, подтвержденное магистром, что они отказываются от обвинений в твой адрес.

— Она призналась, что ее насиловал не я? — опешил Ульрих

— Да. Она вспомнила, что это был не ты.

— И это все? Я свободен и полностью оправдан?

— Да. Тебя использовали только для доставки тела Ульрике отцу, чтобы он убил тебя. Так что, ты тоже жертва этого происшествия. Если хочешь увидеть возмездие за причиненное тебе зло, то можешь присоединиться к Мэннингам на казни виновного.

— Кто виновный? — полюбопытствовал, испытавший чувство облегчения, Ульрих.

— Ведьма, сейчас она в тюрьме. В трех днях пути отсюда.

— Какая ведьма? И как она могла изнасиловать Ульрике? — удивился рыцарь.

— Не она, а ее сообщники, и до сих пор неизвестно действовали ли они добровольно или были околдованы.

— Что за ведьма? Откуда она взялась? Почему она использовала именно меня? И почему я об этом не знаю?

— Ведьма — литовка по имени Эртица. Вроде бы она влюбилась в тебя. Точных подробностей я не знаю. Если хочешь знать все, спроси Мэннингов.

Эртица? — задумчиво пытался вспомнить Ульрих, — среди знакомых ему женщин, не было никого с таким именем. Почему он не знал, что у него есть где-то настолько злой, опасный и коварный враг? Он был озадачен и хотел понять, как такое могло случиться. Но, Мэннингов ему видеть не хотелось. Засыпая вечером, он подумал об Эрте, единственной их всех женщин на его памяти, которую он мог назвать ведьмой. И, вдруг, он резко открыл глаза и дремота, начавшая охватывать его, при мерном течении его мыслей, исчезла. Эрта влюбилась в него? Когда? Почему? Как она использовала его? Для чего? Что он еще мог для нее делать, сам того не сознавая? Она ждала его на дороге? Где она могла видеть его раньше? Он должен был это знать. Он должен был узнать все и от нее самой, пока та еще была жива. Спать ему больше не хотелось. Одевшись, он побежал в конюшню, хватая на бегу оружие и кольчугу. Не тратя время на основательный сбор, и забыв даже доспехи, через полчаса он уже летел по дороге к городу, в котором должна была состояться казнь.

Эпизод 13

Семья.

Солнце только что встало, когда Ульрих проснулся. Эрта открыла глаза. С ним все было в порядке. Он чувствовал себя отдохнувшим, но настроение у него было плохое. Потом она почувствовала удовольствие и расслабленность его тела. "Вода" — улыбнулась она. Но, потом его настроение снова упало, и чувства стали напряженными и сосредоточенными. Она встала и потянулась. Она выспалась, голода не чувствовала, и в отличие от объекта слежения, настроение у нее было хорошее. Она решила, что раз он проснулся, можно уже не беспокоиться о сохранности его жизни. Теперь он мог сам о себе позаботиться. А ей нетерпеливо хотелось проверить, насколько все-таки увеличилась длина ее эмпатического сканера. И она снова побежала на восток, не отпуская от себя Ульриха. По дороге она чувствовала его злость, досаду, раздражение, удивление, потоки размышлений, огорчение и обеспокоенность.

Ей стало почему-то горько, она уже покинула его, но он все еще был огорчен ее присутствием в его жизни. Она остановилась и подумала послать ему что-нибудь ласковое и успокаивающее. Но потом решила, что не стоит. Пусть он будет единственным человеком на этой земле, в чувства которого она никогда больше не вмешается. А потом она почувствовала, что его душа тянется ей навстречу. Не зло, не раздраженно, а как-то опасливо, неловко, осторожно, как слепой пытается нащупать что-то, на что он натолкнулся, и тепло. Почему? — подумала она. Ему все еще ее жалко? Нет. Не похоже. Она была сбита с толку. Может ей надо вернуться? Но, как бы в ответ на ее мысли, его чувства оттолкнули ее и вновь начали отдаляться и охлаждаться. Она успокоилась и продолжила бег.

Она бежала почти весь день, радуясь своему возрождению, лесу и бегу. И своей новой способности. Интересно, — думала она — была ли у кого-нибудь в Корпусе такая? Может быть, у командира? Была ли она встроена в генетическую программу, или развилась сама, под влиянием стресса, испытанного ее психикой этой ночью? Ответа на этот вопрос она, скорей всего, уже не узнает. Потому что ей, скорей всего, не суждено больше встретиться ни с одним ученым Содружества. Она все еще не потеряла его. Она слышала, как он начал искать ее, его беспокойство, досаду, как он злится на нее, на себя, как его охватывает ярость. Как его раздирают сомнения и противоречия. Но, потом он успокоился. Он принял решение и решил следовать ему. Сейчас он больше ни в чем не сомневался. Его эмоции больше не колебались как звездные протуберанцы. Его эмоциональный фон был сейчас цельным и ровным.

Какой же он все-таки необычный человек, думала она. Так быстро восстановился, не имея генетической модификации. Его логика, характерология, психология поражали ее. Их показатели были значительно выше средних на этой планете, судя по виденным ею недавно другим ее представителям. Она подумала, что должно быть, он является одним из тех первенцев новых поколений, движущих цивилизацию, кто пытливо и увлеченно развиваясь, развивает свое поколение. И подумала, как ей повезло, что в день, когда она попала в этот старый новый мир, ей встретился именно он. И подумала, за что ей такая удача? Ей, показатели которой были средними показателями Содружества Систем. Может быть, во Вселенной есть бог, который ее любит? А может, бог это сама Вселенная? Может, это она швырнула ее именно сюда для чего-то, именно тогда, когда здесь был он? Ведь теперь она тоже стала таким первенцем, получив эту новую способность, данные о факте наличия которой у кого-либо из живых отсутствовали в ее памяти.

Лес почти кончился. А она все еще не теряла его. Сейчас она просто прикасалась к его чувствам, не проникая в них глубоко. Почему-то ей казалось, что так будет нравственней, хотя никакой безнравственности, в общем-то, в сканировании ощущений живых не было. В Содружестве долго спорили по этому поводу, но все же решили, что это не чтение мыслей и особо не нарушает интимного пространства живых. Но, ей почему-то все равно казалось, что она шпионит за его жизнью. И в ней впервые за несколько десятков лет, что она себя помнит, начало просыпаться раздражение. На себя, за то что он занял такое приоритетное место в ее мыслях и мешает им нормально функционировать. Она бежала параллельно дороге, решив, что с нее пока хватит встреч с местными обитателями, но хотела все-таки добраться до жилых территорий, чтобы пополнить свой информационный запас об этом мире. На который вновь опускался вечер. Она подумала, стоит ли ей остановиться и передохнуть, найти пищу? Но решила, что нет. Лес кончился, дальше начинались поля. И ночью преодолеть их ей будет значительно проще. Еды и сна ее организм мог настойчиво не потребовать еще очень долго. Восстанавливаться ей будет удобней где-нибудь по пути не на столь открытых пространствах.

Когда поля и почти вся ночь были позади, наступил предел. Предел ее эмпатической связи с Ульрихом и предел допустимой потери ее сил. Если она будет бежать дальше, пострадают ее боевые качества. Она остановилась и огляделась. Она снова была одна. Была на возвышенности, за которой начиналась долина, слева от которой виднелся перелесок, а за ним лес. И она чувствовала поблизости людей. Много людей. Возможно, город. И судя по ее новой способности, он в двух днях пути. Преодолев долину и поднявшись на другой пригорок, она испытала удивление. За пригорком была еще долина и, между виднеющимся вдалеке лесом и ею, был город. Она была сбита с толку. И даже подумала, не вернуться ли ей до места разрыва эмпатической связи с Ульрихом, чтобы проверить, не подвел ли ее разум, не было ли увеличение эмпатической волны галлюцинативным порождением ее психики. Но, это было ребячеством. Она знала, что это не так. Сверх-граничная связь была, и город тоже был, и границы с его обитателями были обычными. И этому было только одно объяснение — границы ее эмпатии увеличились только для Ульриха.

Это не особенно огорчило ее. В конце концов, ей сейчас только не хватало разбираться, тренироваться и подстраиваться под такие серьезные изменения взаимодействия с окружающей действительностью. Чем меньше проблем, тем лучше, решила она. Хотя, где-то в глубине души, ей было жаль потерять обретенную было ею сверхсилу. Еще недавно она была уникальной, даже для своего мира. Теперь она была почти обычной. Почти. Можно ли считать сенсорные сверх границы только для одного человека уникальностью? Она не знала. Но зато знала, что быть первенцем для ее мира ей ни к чему. Ей уже нечего было развивать. Последнее его поколение умирало. И она из него — исчезла навсегда. Ее мысли обрели прежнюю невозмутимость, и она направилась к лесу, чтобы найти удобное место для отдыха и еду. Когда наступил рассвет, она уже крепко спала.

Разбудил ее детский крик. Крик души. Острая яркая вспышка детского страха. Она поймала ее покрепче и стала подбираться ближе, пытаясь определить, где это происходит и насколько происходящее серьезно. Происходящее было серьезным. Это был страх смертельной опасности и потери кого-то близкого. Это не был страх ночных кошмаров или безосновательный испуг, выросший до размеров страха. Он был настоящим, и таким сильным, что смог дотянуться до нее. В нее ткнулись еще две беспорядочно мечущиеся ленты острого страха, одна из которых была женской. И все были дети. Разного возраста. И происходило это где-то в конце перелеска, отделявшего лес от города. По пути в лес она видела там несколько деревень. Эта, судя по всему, была ближней. Потому что она постаралась отойти как можно дальше от человеческого жилья, чтобы ее сон не беспокоили посторонние угрозы, непосредственно не относящиеся к ее жизни. Локализовать тревожную инстинктивность она сейчас не могла. Она находилась в чужом мире и не знала, что от него можно ожидать. Она открыла глаза, поднялась и вгляделась в ту сторону, откуда шел страх.

Но, ничего не увидела. Там было темно. Тем не менее, она побежала в сторону страха. Чтобы разобраться с подробностями на месте, пока это был еще только страх и пока он не успел стать болью и ужасом. Сейчас он был дальше, чем она могла успеть добежать вовремя, если бы такое произошло. Подбегая, она подобрала еще один страх. Это был взрослый человек, слишком взрослый, старый, он тоже боялся, за себя, за детей и за кого-то еще. Страх был двойной. Вернее, это было два страха, как она тут же поняла, просто они были такими похожими, что поначалу она приняла их за один. Но они были разными и значительно. Один был мужским, другой женским, оба принадлежали старикам. И мужской за себя не боялся.

Почему-то она испытала повышенную симпатию к этому спокойно-беспокойному страху. Он был сдерживаемым и защищающим, пытающимся поддерживать остальных бояк, несмотря на страх собственный. И все они боялись кого-то. Кого-то было восемь. Семь мужчин и одна женщина. И на всех была кровь. Каждый из них убивал. И убивал беззащитных. Это были грабители. Большей информации для принятия решения ей не требовалось. Люди, которым они угрожали, были ей симпатичны и беззащитны. И она хотела, чтобы они перестали бояться. Поэтому она выхватила меч и на всякий случай бритву-бумеранг и побежала к жилью, из которого били волны страха. Ворота, огороженные забором из тычин, были приоткрыты и возле них стоял один из семи подонков. Стоял он неудобно. Скорей всего в пределах видимости остальных. Снять его незаметно было сложно. Но, все же не невозможно.