Берег мой. Книга 1

— Так при чем тут счастье? Раз ты родилась, и мать твоя, — рассмеялась Инга. — Значит, было им счастье.

— Было... То-то они на учете в психушке состояли... за попытки к самоубийству. От большого счастья, наверное.

Инга растерялась. Такие подробности о Светкиной семье она слышала впервые.

— Тогда бросай, если так плохо.

— Бросила бы, кабы могла, — горько проговорила Светка. — Предки... они умные были, осторожные, даром, что необразованные. Бабка до сих пор неграмотная, мать техникум кое-как окончила. А я вот далеко слишком полезла, от ума своего... дурного. Теперь вот... Да, что говорить, — она залпом допила вино, дрожащей рукой сунула в рот кусок сала, стала жевать, мрачно глядя в сторону книжных полок. — Мне мать говорила, — прошептала она. — Беги от него, беги, не слушай, не разговаривай никогда. А я не смогла. Я отдалась ему, обвенчалась с ним... Теперь — все.

— С кем? — спросила Инга.

Что-то внутри подсказывало ей, что продолжение разговора хорошим не будет. Но любопытство пересилило.

— С дьяволом, — сказала Светка.

Буднично так, будто про соседа. То ли она и впрямь не в порядке?

— Слушай, ложись-ка спать, — осторожно сказала Инга.

Но та не услышала.

— Мне однажды приснился сон, — заговорила она, глядя на пустую бутылку. — Парень. Красивый очень. Я не помню, как именно он выглядел, помню, что задыхалась от его красоты и... от желания. Мне так его хотелось! Как никогда и никого в жизни.

Инга опустила голову, ковырнула трещинку в клеенке. Щеки стали теплыми, экие разговорчики на ночь глядя. Усни теперь, попробуй. Светка меж тем продолжала:

— Я тянусь к нему, а он играет со мной и хохочет. Глаза такие желтые, кошачьи. И я чую, если не кончу, если проснусь — помру. "Дай, — молю его. — Ну, дай же!" А он вдруг наклоняется ко мне близко-близко, а глаза так и сверкают, и спрашивает: "А ты будешь мне верна?" И ласкает так, что я аж наизнанку выворачиваюсь, но он всякий раз в последний момент руки отводит. "Да, да, — стону. — Буду!" Он опять. И опять спрашивает, и в третий раз, а я уже помираю. Еле пропищала: "Да, буду верна". Тут он снова захохотал, и как вошел в меня!.. Прямо будто весь, целиком... Но я его продолжала видеть. Надел мне на безымянный палец кольцо, темное какое-то, железное, наверное. Еще что-то говорил, не помню. Дал мне кончить... Ты не представляешь, что это было! Как взорвалось что, бесшумно, но свет такой изумительный! Я будто из тела вылетела на несколько секунд. А там такая красота!..

Она остановилась, сидела неподвижно, прикрыв глаза. Инга молча ждала продолжения. И оно последовало:

— У меня никогда ни с одним мужиком такого не было. Проснулась — будто правда, всю ночь трахалась. А ничего не помню. И чувствую, на палец что-то намоталось. Гляжу — нет ничего. Тут я все и вспомнила. "Батюшки, — думаю, — это кому же я в верности поклялась?" Ну, чего там думать, ясно, кому. А палец потом три дня, как отнялся, потом отошел, но не совсем, вот, смотри, — она протянула Инге правую руку.

Инга машинально потрогала ее ладонь. Безымянный палец был заметно холоднее других.

— Ты к врачу ходила? — спросила она. — Может, это нерв какой, отлежала руку.

— Ходила. Куда только не ходила. Врачи руками разводят, не нашли ничего. Матери побоялась сказать. К одной бабке знакомой сунулась — та не рискнула связываться. Я с отчаяния в церковь пошла, — хмыкнула Светка. — Он же, знаешь, — голос ее опять упал до шепота. — Он же приходит теперь. Нечасто, через две-три недели. И всякий раз такой улет! Я и жду его, и боюсь. Потому что жутко с ним. А к мужикам он меня не пускает.

— Как не пускает?

— Так. На скачке вон... как пойду с кем танцевать — палец будто отрезать хотят, в морозилку суют. Уже не пробую.

— В церкви-то что сказали?

Света поморщилась:

— Чего они сказать могут... "Молись, постись, в храм ходи". Батюшка там один, важный такой. Будто что-то понимает, ага. Сказал, можно в монастырь поехать, пожить. А главное, говорит, чтобы дела эти бросила. Гадание, астрологию... Совсем. И — чтоб навсегда. Грех, мол.

— Ну а ты?

— А что я? Поблагодарила, поулыбалась вежливо и пошла себе. Не спорить же с ними, время тратить. Так я в церковь регулярно хожу, подзаряжаюсь, но никому ничего не говорю — заклюют. С этим специально в другой приход ездила.

Они замолчали. Ингу тянуло домой. После Светкиных откровений — особенно. "Минут пять посижу для приличия и пойду", — подумала она. Светка будто услышала ее мысли:

— Слушай, Инга, будь другом, — голос ее звучал устало. — Посиди, а? Часика два. Завтра ведь суббота, можно поздно лечь. Мне надо окончательно протрезветь, а пьяной я не могу одна оставаться.

— Почему? — тупо спросила Инга.

— Не могу, — упрямо мотнула головой Светка.

Инга подавила тоскливый вздох. Она предвидела подобный исход.

— Хорошо, только что делать будем? Разговоры у нас с тобой гнилые пошли, отвлечься надо. Прогуляться не хочешь?

— Холодно там, — поежилась Светка. — И опять разговоры... Правда что, гнилые. Во, можно кино посмотреть! — она подошла к полкам. — Мне тут видик оставили на неделю.

— Ух ты, видик! Давай, конечно. А кино какое есть?

— Всякое, — Светка сняла с полки стопку кассет и стала перебирать.

— Давай смешное, — попросила Инга, пересаживаясь на диван, к телевизору.

Оказывается, не все так плохо, бесплатно посмотреть кино после такой "пьянки" — трудно придумать лучше.

— "Укрощение строптивого", с Челентано. Пойдет?

— Пойдет.

На экране замелькали яркие картинки, и через четверть часа предыдущий разговор казался Инге тяжелым сном.

10

Утро выдалось холодным, хоть и солнечным. Девушки, кутаясь в шарфы, шагали в университет.

— Бр-р, зима скоро, — сказала Ольга, постукивая зубами.

— Дак ноябрь. Скоро уж снег капитально ляжет.

— Мало его что-то в этом году...

— Интересно, нас к ускорителям пустят? — спросила Саша у Татьяны, необычно молчаливой и сосредоточенной. — Или только издали покажут? Как думаешь?

— Я думаю, как контрольную прилично написать.

Все четверо тяжело вздохнули. Экскурсия в Институт ядерной физики — дело хорошее, но прежде и вправду надо написать курсовую контрольную, по механике.

Начиналась первая контрольная неделя. Говорили, оценки эти мало на что влияют, так, для деканата справка. Но все равно было не по себе.

Не ладилось у них дело с механикой. Совсем она не была похожа на школьную. Спутники, ракеты, звездные скопления. Теперь вот релятивизм. Какие-то частицы сталкиваются с ядрами, отлетают непонятно куда. Энергия, освобождаемая при альфа-распаде... Плюс кошмарная математика, до которой неизвестно когда доберутся лекторы матанализа и алгебры.

"А как же ускорители?" — думала Саша, перечитывая условия задач. Да, они были как раз про частицы и спутники. То, что Саша никак не понимает. "А еще собралась на ядерную физику!" — горько поддразнивала она себя.

Мысль о том, что это всего лишь первый курс, не утешали. И что Саша не одна такая — тоже не радовало. Мало ли. Большинство ее знакомых не задумывались о будущей специальности. Из второкурсников один Борис твердо знал, что собирается на кафедру автоматизации физпроцессов. Остальные отмахивались, мол, это третий курс, до которого надо дожить. Про сокурсников и говорить нечего. Сашу это не устраивало категорически.

Еще дома, год назад, когда пришел диплом об окончании заочки и проспект НГУ с приглашением, и Лешка сказал: "Иди на физику", первым ее вопросом было: куда именно? Она наизусть вызубрила список специальностей физфака. И все чаще взгляд останавливался (а в груди что-то тревожно и сладко обмирало) на словах "элементарные частицы". Брат горячо поддержал эту идею: "Молодец, моя школа! Бомбу будешь делать".

Саша, не помышлявшая доселе ни о каких бомбах, вдруг сама загорелась и размечталась. Она листала популярные журналы и подолгу рассматривала фотографии ускорителей — фантастических конструкций, рядом с которыми люди казались крошечными, однако, занятыми ужасно интересным и важным делом. И фильм "Девять дней одного года" смотрела с новым чувством, видя себя среди героев фильма, этих замечательных людей, великих ученых. Да, да! Вот ее дорога, ее судьба! Ставить эксперименты, делать открытия, рисковать жизнью ради науки. Жить среди этого великолепия громадных машин, великих людей, грандиозных идей...

Осталось совсем чуть-чуть. Сообразить, как рассчитать кинетические энергии альфа-частиц, при которых возможно их неупругое рассеяние на ядрах... Никакого риска для жизни, думать надо, решать. И побыстрей, звонок через двадцать минут. Не можешь ничего придумать? Ну и кто ты после этого? Физик-ядерщик? Три раза "ха!" Правильно Танька говорит, только пыль и годишься протирать с ускорителей тех самых. И то — могут не доверить.

Самое же главное — в чем страшно признаться в первую очередь самой себе — все это ну ни капельки неинтересно! Хорошо, если причина в том, что — трудно, непонятно, с какой стороны взяться. А если — в другом, гораздо глубже? Или это просто очередной приступ черного отчаяния, истерика? Пройдет... пройдет ли?

Саша стиснула зубы. "Ничего, — сказала она себе. — Вот схожу сегодня на экскурсию. Посмотрю. Послушаю. Спрошу заодно. Бывает ли так: на первом курсе дурак дураком, а потом — ого-го?"

11

— Конечно, бывает! Именно так чаще всего и бывает. На первом курсе многое зависит не от способностей, а от подготовки. Поэтому фымышатам, например, совсем просто и неинтересно. А тем, кто после обычной школы или в армии подзабыл, тем трудно. Сейчас пока рано о чем-то говорить.

Слова Лагутина, преподавателя механики, звучали обнадеживающе. Очень хотелось верить.

Саша осторожно отхлебывала чай, боясь случайно причмокнуть. Настроение было непонятным. Восторг мешался с подавленностью. Сегодня сбылась ее заветная мечта. Она "вживую" видела те самые ускорители, даже дотрагивалась до них. Смотрела жадно, стараясь ничего не упустить и побольше запомнить. И, как всегда с ней бывало в таких случаях, не сумела. Теперь казались приснившимися громадные залы, груды разноцветного железа и — провода, километры проводов, от тонюсеньких проволочек до кабелей толщиной в руку. Они опутывали все, как паутина, тянулись под потолком, по стенам, уходя в никуда и появляясь ниоткуда. И слова — "ускоритель", "накопитель", "встречные пучки", "синхротронное излучение" — как захватывающе звучит! Здесь. Те же слова в задачках — ладно бы пугали! Так нет — наводят жуткую тоску и скуку. Может, потому и ускорители эти — восхищают, но столь же далеки и нереальны, как, скажем, карьерный экскаватор, на котором она в детстве мечтала ездить. Равно как и кабинет следователя или киносъемочная площадка?

— А женщин у вас тут много работает? — спросила Таня.

Саша встрепенулась.

— Не много, но есть, — сказал Лагутин. — В основном их работа сейчас с компьютерами связана.

— У-у, — разочарованно протянула Наташка, тоже не любившая компьютеры. — А к установкам их не пускают?

— Пускают, пыль стирать, — хохотнул Димка Панарин, самый вредный в их группе.

— Ну, чтобы пыль стирать, дороговато держать человека с образованием, — возразил Лагутин. — А на машинах сейчас много работы, зря вы так... расстраиваетесь. Напрямую же с установками работать... гм... интересно, конечно. Но не так, чтобы очень. Много чисто физического труда, тяжелого и нетворческого.

Парни и Татьяна заинтересовались компьютерами, посыпались вопросы. Саша перестала слушать, смотрела кругом. Да, здесь обстановка куда как реальнее тех залов. Обыкновенная комната, шкафы, столы, книги. Компьютер в углу. Неужели ее ждет именно это?

Она враждебно покосилась на компьютер. "Не хочу, не буду!" — чуть не вырвалось вслух. Она поднесла чашку к лицу, незаметно вытерла набежавшие слезы.

— К слову, о девушках, — услышала она и подняла голову. Лагутин посмотрел на нее и подмигнул. — У моего коллеги работает аспирантка, Валя. Мы с ними уже третью статью доделываем. И работы эта Валя провернула столько, что мне лично даже стыдно. В то время, как сам я недавно расстался со студентом. По всем статьям отличник, ни одной тройки за четыре года. И что вы думаете? Как ни приду — сидит и играет за компьютером этим.

— И вы его выгнали? — спросила Ольга.

— Нет, сам ушел, к счастью. На автоматизацию. Очень популярная сейчас специальность, много туда идет ребят. И правильно — перспективная область.

— Это на четвертом курсе кафедру менять? — ужаснулась Саша.

— Наоборот, хорошо! В этом и состоит ваша задача, пока учитесь — осмотреться, попробовать то, другое, и найти свое дело, которым потом всю жизнь заниматься. Иные не то, что кафедру — факультет меняют!

— Ой...

— Всякое бывает. Редко кому везет с самого начала сделать правильный выбор и не пожалеть потом.

— Я слышал, на автоматизацию уже со второго курса берут, — сказал Панарин.

— Сашка, пошли, посуду помоем, — шепнула Наталья.

Саша посмотрела на стол. Да, пора.

— Мы тут приберем, Виктор Петрович? — спросила она, вставая.

— Было бы хорошо, — отозвался преподаватель и пересел к столику с компьютером, включил машину.

Ребята окружили его. Саша, неодобрительно поглядев в их сторону, стала собирать посуду. Наталья и Ольга присоединились к ней.

— Ужас, — сказала вполголоса Наталья, крутя в руках черную от плотного налета, чашку.

— Да уж... Во, гляди, — Саша взяла с полки возле раковины пачку соды.

— Новенькая, — засомневалась Ольга. — Может, не надо открывать?

— Виктор Петрович, — позвала Наташка, не дожидаясь мнения подруг. — А можно мы соду откроем? Нам немного надо...

— Конечно, конечно, — отозвался тот.

Отчищая чашки, Саша в первую минуту почувствовала себя счастливой. Вспомнилась Лешкина лаборатория, где она была не гостьей, а полноправным сотрудником, на своем месте. Но тут же кольнула мысль: что же это за место у нее такое? За раковиной, в окружении грязной посуды? Ведь даже у биологов этот труд хоть и почетный, но — при чем тут наука? Ну да, вот сейчас Виктор Петрович похвалит ее за небывало чистые чашки... И она будет довольна — день прошел не зря, чихать, что контрольная написана на "неуд".

Так что же, это — все, на что она способна? Лишь для того и учится? Чтобы быть "украшением лаборатории", девочкой для заварки чая и мытья посуды? Немыслимо, совершенно немыслимо! Однако...

"Однако, надо механику учить, — сказала она себе. — А там видно будет, кто на что годен. А чашки... Ну надо ведь их кому-то мыть?"

12

— Что же это, муж так и не придет к тебе сегодня?

Оксана подняла глаза от книги. И не ошиблась. Вопрос относился именно к ней. Нелли Филипповна, пожилая продавщица, решила пообщаться. Она это любила, и выбором темы никогда не затруднялась, зная, что из четверых сопалатниц всегда найдутся охотницы поддержать разговор "о них, противных" — мужиках. Какие они сволочи, и как их надо держать в узде. Оксана оказалась единственной, кому нечего было особенно сказать по этому вопросу. Она первое время возражала, дескать, бывают и нормальные представители мужского пола. Доставалось ей за это несильно — по снисхождению к наивности и неопытности. Соседки вмиг взяли над ней опеку. Даже Ася, которая была двумя годами моложе, считала себя куда более умудренной жизнью, чем Оксана.