Adorable Yulie (Очаровательная Юлия)

Банкет почему-то происходил не в ресторане, а в банкетном зале Академии наук. Людей — множество, видимо-невидимо. Лица — чужие, незнакомые, малознакомые... Своих — почти нет; родных, близких — совсем нет. Во всяком случае, около нее — нет. Дочери тоже не было. А, может, ее даже и не приглашали. Да и что делать дочери здесь, среди чужих для нее людей? Да, если уж откровенно, самой Юлии-то здесь делать абсолютно нечего. И если она вдруг неожиданно поднимется и уйдет сейчас, в самый разгар этого сумашедше-го веселья, то никто и не заметит. Не обратит никакого внимания. И этот шабаш пойдет дальше сам собой, без нее, без непосредственной участницы, а, может и — виновницы, все-го этого безумного торжества.

И так вполне могло бы произойти, если просто сидеть в центре стола, сидеть тихо, чинно, с застывшей царственной миной на лице и созерцать происходящее с высоты своей должности и нового теперь для нее звания. Тогда для окружающих все равно — есть ты здесь или нет тебя. Или же вместо тебя посадили резиновую какую-то куклу. Но не такая Юлия. Быть незаметной — не в ее стиле. Тем более — сегодня. Когда наступил — ее день. когда пришел — ее праздник. И пусть все теперь знают, какая она есть в действительности, эта Юлия Adorable, новоиспеченный доктор наук, ректор престижного гуманитарно-тех-нологического Университета; женщина, которую невозможно не заметить, женщина, ми-мо которой ни кто не в силах пройти равнодушно, ни мужчина, ни женщина.

Выглядела она сногсшибательно. На ней великолепный брючный костюм каштано-вого цвета, выполненный из какой-то современной модной ткани с мягкой золотистой искоркой, сшитый по заказу у Зайцева специально для этого торжественного дня, корот-кая эксклюзивная стрижка, придающая ее округлому лицу некую царственность и торже-ственно величавую красоту зрелой, цветущей русской женщины, осветленную задорно блестящими, брызжущими нескрываемым весельем и радостью, таинственно лукавыми глазами уверенной в себе, в своей женской неотразимости, жизнерадостной современной процветающей женщины.

И Юлия в самом центре этого праздника, в самом центре этого веселья. Она бук-вально нарасхват. К ней стремиться и молодые, и пожилые, и самые здесь старые. Она танцует и быстрые современные, дерганные, молодежные ритмы, поражая окружающих мягко волнующей пластикой своего крупного, красивого женского тела; и легкие мело-дичные бальные танцы. И даже "сбацала" с какими-то молодыми ребятами твист. Да так "сбацала", что все в зале остановились и расступились, образовав в центре большой круг, внутри которого отрывалась хозяйка торжества, выделывая такие замысловатые "па", та-кие умопомрачительные пируэты, что даже дух захватывало...

А потом. Ближе к ночи, когда гости уже изрядно "подзакосели" и основательно расслабились, начались песни. И общие, застольные, всем хорошо известные, хоровые, что поются в основном для себя, без музыки и без оглядки на соседей; и сольные, под фортетепьяно, под джазовый оркестр, под гитару. И здесь Юлия опять отличилась, опять удивила и поразила всех. Она неожиданно встала и попросила тишины. Затем взяла в руки гитару и приятным мелодичным голосом, тихо, проникновенно и трогательно запела ста-рую студенческую песню, когда-то очень популярную среди молодежи, незабвенного "Желто-того цыпленка":

   Когда зимний вечер уснет тихим сном,

   Сосульками ветер гремит за окном.

   Луна потихоньку из снега встает

   И желтым цыпленком по небу плывет

   Из окон струится сиреневый свет,

   На хвою ложится серебряный снег.

   И словно снежинки в ночной тишине

   Волшебные сны прилетают ко мне.

   А что вы хотите, волшебные сны?

   Вы мне расскажите о тропах лесных

   Там все, словно в сказке, и сказка сама,

   Красавица русская бродит зима

   Но — что это? Холод на землю упал.

   И небо погасло ,как синий кристалл:

   То желтый цыпленок, что в небе гулял,

   Все белые звезды, как зерна склевал...

Песня закончилась громом аплодисментов и шумными криками:

   — Ура Юлии!!! Браво!!! Бис!!! Еще!!! Еще!!!

И Юлия спела для гостей еще пару песен из того же студенческого репертуара и один старинный цыганский романс. И совсем очаровала своих гостей. Банкет закончился здравицей в честь Юлии. Было торжественно и празднично. Даже не хотелось расставать-ся. Но всему в нашей жизни приходит конец. Даже самому хорошему. Так и здесь. Гости начали потихонечку расходиться. Кто по английски — не прощаясь; а кто и по русски — с бесконечными обниманиями, целованиями, с последними стопками на посошок и долгими похлопываниями друг друга по плечам уже в дверях или на ступеньках выхода из здания.

Юлия попрощалась с наиболее близкими для нее и села в свою машину. Она отпустила шофера перед началом банкета, чтобы он не тратил время на пустое и томительное ожи-дание, и потом уже, ближе к концу, вызвала его по телефону. Она села в машину, захлоп-нула за собой дверь и коротко бросила шоферу:

   — Давай, Витя, домой. Устала я что-то...

Юлия вздохнула с каким-то для себя облегчением ( наконец-то все кончилось! ), поудобнее устроилась на сидении машины, запахнула шубу и как будто переключилась на совершенно другую жизненную программу. С лица исчезла веселость, глаза потухли и она сразу же превратилась в совершенно другую женщину — пожилую, смертельно уставшую, измотанную годами и неласковой судьбой женскую особь, очень мало похожей на пред-ставительницу прекрасного пола.

Было уже поздно. Глубока ночь, по существу. Улицы Москвы пустынны. Машин мало. И доехали они сравнительно быстро. Около подъезда Юлиного дома машина оста-новилась. Юлия распрощалась со своим шофером, отрыла дверь и шагнула на асфальт.. Она не любила сидеть и ждать, пока ее шофер не оббежит машину и не откроит ей дверь. Было в этом что-то барское и унизительное не столько для шофера, сколько для нее са-мой. Лакейства, будь оно мужское или женское, она не переносила, оно претило ей и вы-зывало чувство жуткого, собственного дискомфорта. Поэтому она, как и большинство ее сверстниц, бывших совковых женщин, все в жизни пыталась делать сама, невзирая ни на свой статус, ни на свою должность.

Юлия поднялась по ступенькам на крыльцо, открыла дверь и вошла в вестибюль. Дежурный охранник, молодой парень в темном костюме и белой рубашке с галстуком, — обязательной униформе охранников в их доме, — сидевший у входа за высокой стойкой и читавший глянцевый журнал, поднялся и поздоровался с Юлией:

   — Здравствуйте, Юлия Семеновна!

Лицо парня было знакомо Юлии. Охранники здесь менялись редко. И большинст-во из них Юлия знала в лицо. Она кивнула ему головой:

   — Здравствуйте, Володя. Как "дежурится"?

   — Спасибо. Все хорошо.

Юлия прошла в глубь вестибюля и вышла к лифтовой площадке. Оба лифта были свободны. Да и кому в этом доме было ездить так поздно? Юлия зашла в лифт, нажала на кнопку своего этажа. Двери захлопнулись, и лифт мягко пошел вверх. На пятом этаже он остановился. Двери клацнули и тихо открылись. Юлия вышла из лифта, повернула напра-во, сделала несколько шагов и очутилась перед дверью своей квартиры. Она раскрыла су-мочку, достала ключ, открыла дверь и вошла в прихожую.

* * *

В прихожей горел мягкий дежурный свет, создавая уютный, домашний полумрак. Было очень и очень тихо. Ни звука, ни шороха. Юлия положила сумочку на туалетный столик, разделась, повесила шубу на вешалку в шкаф, сняла шарф и шапку. Шапку поло-жила в специальную подставку на верхней полке шкафа, шарф повесила на поперечную перекладину и закрыла дверцы шкафа. Подошла к большому настенному зеркалу в прихо-жей, внимательно осмотрела свое лицо, поправила прическу и прошла в гостиную. Вклю-чила свет, подошла к большому овальному столу, стоявшему посередине комнаты и оста-новилась в нерешительности, не зная, что дальше предпринять. Затем села на стул, пос-тавила локти обеих рук на столешницу, бездумным взглядом окинула комнату с эсклю-зивно сделанной на заказ мебелью под старинный ампир, бронзовой, тоже под старину, массивной хрустальной люстрой, нескольким картинам на стенах в золоченых рамах, вы-полненных в классическом стиле, уронила в бессилии голову на сжатые ладони и тихо-тихо заплакала:

— Одна....Совершенно одна... В самый торжественный момент своей жизни — и одна... Никого вокруг...Никого рядом... Точнее, вокруг — много; рядом вот... никого... Кош-ш-мар-р-р..! Для чего, спрашивается — жила?! Для — кого?! Кому все это нужно — вокруг?! Квартира эта, машины, мебель, деньги, которые не на кого тратить ?! Зачем ты жила, Юленька?! Скажи?! Скажи?!

Ей было горько и обидно за себя. Не глупая, вроде, баба. Даже — красивая. А жизнь — не получилась. Не было в этой ее жизни именно того составляющего элемента, который является самым важным для всякой нормальной женщины и который делает ее жизнь на-сыщенной и радостной, а не бесцельной и пустой. Не было у нее — элементарнейшего "ба-бьего" счастья, которое создают женщине любящий ее муж и любящие ее дети. И без ко-торых самый прекрасный дом вдруг становиться чужим и холодным, и абсолютно никому не нужным. Даже самой хозяйке...

Было когда-то все это и у нее. Давным, правда, давно. Так давно, что и самой те-перь не верится. Но вед ь действительно — было! Было и у нее что-то похожее на счастье. Когда-то. И любящий муж. И любящая дочь. И атмосфера в доме — теплая-претеплая. Та-кая, что домой хотелось идти, бежать даже И улыбаться хотелось каждому встречному. И подруги даже завидовали. А потом все разом, в одночасье рухнуло, исчезло, испарилось, испоганилось... Из-за нее. Только из-за нее..

Ради чего, спрашивается, она все это сделала? Ради вот этой паршивой диссерта-ции, да нескольких "завалящихся" любовников в придачу? Не слишком ли дорогая полу-чилась цена? А, Юленька?! Что на что променяла? Воистину, что имеем — не храним; потерявши — плачем...

Плакала Юлия долго. А потом заснула, измученная, обессилившая, уставшая. Зас-нула, уткнувшись мокрым лицом в сложенные на столе крест-накрест руки.

Сколько она так проспала — трудно сказать. Но проснулась она от боли в затекших от неудобной позы руках и шеи. Она подняла голову, недоуменно осмотрела все вокруг, пытаясь сообразить, что к чему; тряхнула головой, сбрасывая остатки сна. И вдруг неве-село усмехнулась возникшей откуда-то неожиданно нелепой, но чудовищной в своей правдивости, мысли:

— Вот так станет вдруг плохо — никто и не подойдет, не поможет. А умрешь — ник-то и не узнает ничего. Пока на работе не спохватятся — искать не начнут...

От этих мыслей на душе у Юлии стало так плохо, так плохо, что слезы вновь по-текли у нее из глаз. И она снова расплакалась. Но на этот раз шумно, громко, навзрыд, с настоящей, долго не проходящей истерикой. Успокоилась с трудом. И долго еще сидела за столом, нервно всхлипывая и судорожно вздрагивая всем своим крупным телом, прижав скрещенные руки к груди и уставившись отрешенным взглядом куда-то в свое собствен-ное никуда.

А там было чернее черного и никаких проблесков впереди. Ни-ка-ких. А если — никаких, то тогда возникает резонный вопрос — а зачем? Зачем все это? Зачем тянуть и тя-нуть до бесконечности это свое жалкое существование? Сидеть до "поздна" на работе, как можно дольше, с ужасом ожидая вечера, когда надо будет собираться ехать домой. А ехать домой не хочется. Потому что дома тебе пусто, холодно, неуютно. Тебя там никто, "никтошеньки" — не ждет. И не только там. Тебя теперь нигде никто не ждет.

Одиночество не "ощуп"

— ледяно.

Можно жить, конечно, проще

— не дано.

Точно — не дано. Воистину — не дано. Ей — не дано. Чьи это стихи? А кто его знает!. Но как точно сказано: "одиночество на "ощуп" — ледяно!" Точнее — и не придума-ешь! Про нее эти слова.. Именно — про нее. Потому что простыни ночью, когда ложишь-ся спать — ледянее ледяного. Как в снег ложишься. Как — в прорубь. Ни что уже не греет. в этой жизни. Ни что...Ни что.....

Почему? Почему она стала никому в жизни — не нужна. Почему? Кто — ответит на этот вопрос? Никто.. Никто, кроме нее самой не сможет ответить на подобные вопросы.. Да и она сама — вряд ли тоже не сможет Почему это вдруг человек становится одиноким и не нужным никому. Понимаете — ни-ико-ому. Даже — самой себе! Только и только — рабо-те. Одной — работе. Но если работа — единственная для тебя отрада в жизни, то зачем тогда тебе — такая жизнь? Зачем тогда вообще — эта жизнь? Если изменить ее к лучшему тебе уже не дано, то зачем тогда — она? Не честнее, не порядочнее ли будет взять, да ра-зом и прекратить все это безобразия, во что превратилась твоя жизнь? А, Юлия? Подумай хорошенько. Подумай...

Ведь, Юленька, иногда надо пытаться брать и на себя ответственность за происхо-дящее с тобой вокруг. Человек тем и отличается от животного, что может сам, по собст-венной воле, по собственному желанию, по своему собственному уразумению взять, да и лишить себя жизни. Когда жизнь становиться совсем уж невмоготу, когда жизнь теряет всякий для тебя смысл, то чего уж за нее цепляться-то?! Чем мучиться самому и мучить других — лучше потихонечку уйти. По собственной воле, в добром уме и здравии. Живот-ное — не может. У животных слишком силен инстинкт самосохранения. А человек — суще-ство разумное. У него есть сознание, у него есть ум, у него есть воля, у него есть сила, у него есть мужество. Человек, если он действительно человек, а не обыкновенное двуногое животное, способен при необходимости подавить свои первобытные инстинкты и уйти в мир иной с достоинством, с высоко поднятой головой. Не плача и не размениваясь на ме-лочи и разные там пустяки.

Но для того, чтобы уйти самой, надо быт сильным, надо быть мужественным человеком. Надо быть — личностью. Слабые — не уходят. Слабые остаются жить. Они хотят жить во что бы то ни стало. При любых обстоятельствах. Жить ради того, чтобы — жить. Жить — любой ценой, вопреки всему человеческому в себе. Это — у животных выживают сильнейшие. У людей — все наоборот. У людей — выживают слабейшие. Сильные — уходят, когда им невтерпеж. Они — гордые. Они не хотят жить так, как им не нравиться. Они не желают подлаживаться под обстоятельства, если эти обстоятельства становятся сильнее их. Они — не желают гнуться. Они — просто ломаются, как ломаются могучие деревья во время бури. А ты, Юлия — сильный человек. Ты — личность. Так воспользуйся своим пра-вом сильной личности на собственный настоящий "Поступок" — на добровольный уход из жизни. Воспользуйся. И именно сейчас. Сегодня. Завтра будет уже поздно. Завтра станет даже в мыслях невозможным то , что можно спокойно сделать сегодня. И ты увидишь "от-туда", что ты — права. Решайся. Решайся сейчас. Сейчас. Сейчас...

Юлия тяжело, надрывно вздохнула. Жизнь загнала ее в такой угол, из которого она выхода для себя совершенно не видела. Выходы конечно же — были. Но Юлия в данный момент их не видела. И у нее не было ни сил, ни желания их искать. А тем боле — выби-раться из этого угла и продолжать дальше жить. Все, хватит. Нажилась. Сыта по горло. До подбородка. Больше — не хочется. Решено. Окончательно и бесповоротно. Нечего продол-жать мучить себя и других. А кого это — других?! Других-то — нет!!! Действительно — нет!!! Но тогда вс е гораздо проще. Мои — проблемы. Мне их и — решать. Кого либо других мои проблемы не касаются. Тогда решение может быть только одно. Хватит, Юленька, хватит. Пора и меру знать. Сегодня. Сейчас. Решайся..