Игрушка Повелителя(полный файл)

— Тряс... — печка объявила о полной готовности продукта. Подскочив, я быстро вытащил мясо, нарезал кусочками и поковылял ставить чай, пока сарделька остывает.

Чайник находился на окне, рядом с котом. Взяв нужный предмет, я машинально погладил и кота.

— Мяу!— возмущено прошипело животное. Я опасливо отдернул руку. — Не любишь? Тогда будешь сардельку?

Подхватив опешившего кота за толстенькое пузо, я поставил его на пол. Сунул под морду тарелочку с мелко нарезанной сарделькой и в плошку налил молока.

— Нападай, — плюхнулся на стул, к своей чашке.

Кот минуту медитировал на несчастные кусочки мяса, но по истечению второй минуты все-таки несмело взял один кусочек в рот.

— Молодец, — похвалил я кота и следующие десять минут по кухне раздавался один звук — пережевывание еды.

— Фу... — ополоснув тарелку, я сонно зевнул. Взяв под мышку палку, а руками подхватив не успевшего возмутится кота, я поплелся обратно в комнату. Потеряв где-то по дороге палку, я скинул халат и завалился спать, уложив пушистика под боком. Через секунду оттуда раздалось успокаивающие мурчание. Глаза сонно закрылись...

* * *

— ММмммм... — я поморщился и открыл глаза. Прямо в лицо ярко светило летнее солнышко, разгоняя неприятные мысли. А их было предостаточно. Один сон чего стоит! Хотя сказать, что именно мне снилось, я не могу, но помню, что это было что-то черное, противное и страшное. Прям как внеурочный экзамен по рисунку.

Приподнявшись, я случайно уронил приставленную к постели палку. Странно, вроде вчера я где-то по пути с кухни потерял? На стук вошла мама уже при полном параде.

— Встал? Доброе утро! — улыбнувшись, она широко раздвинула шторы, впуская солнечный свет.

— Доброе. Мам, мы купили кота? — задал я интересующий меня вопрос.

— Что? Ах да... — я так и не понял, то ли это был ответ на мой вопрос, то ли мама чего-то себе там говорила, но выражение лица у нее было отсутствующие. — Мы с папой снова на недельку вынуждены уехать. Надеюсь ничего не случиться?

— Надеюсь, — вздохнул я.

— Я попросила мистера Жакера, чтобы он вас отвозил и привозил в школу. И Артем, воздержись от ночных гуляний, пока нас нет. Хорошо?

— Хорошо. Обещаю не гулять поздно, — вздохнул я.

— Вот и умница, — чмокнув меня в щеку, мать выпорхнула из комнаты, что-то себе напевая.

Секунда и хлопнула входная дверь. Вздохнув, я сел на кровати, пытаясь не зевать. Как-то само на ум пришло, что сегодня институт отменяется, что с одной стороны радовало, но с другой мелькнула гаденькая мыслишка про учебники.

Используя стену вместо палки, я, добравшись до ванны, быстро справил нужду и поплелся на кухню, под аккомпанемент живота. На кухне кота тоже не было. Не приснился же он, в самом деле? Вон и миска на полу, так что кот был и вполне живой. Только куда он делся?

Пожарив яичницу, я сел на стул, дожидаясь, когда закипит чайник.

— Тряск! — Артур!

— Да?

— Здорово! — с утра уже счастливый. Везет же человеку. — Как дела?

— Как сажа бела! Что надо?

— Чего сразу, "что надо"? Может, я позвонил, чтобы поинтересоваться, как у моего друга дела?

Я фыркнул.

— Артур, я тебя не первый год знаю, поэтому могу на Библии поклясться, что просто так ты не позвонишь. Даже чтобы спросить, как здоровье. Так что колись, чего надо, у меня еда стынет.

— Не гостеприимный ты, Артемка, — грустно возвестила меня трубка.

— А ты пока что и не в гостях! — отрезал я, наливая чай.

— Это намек, что, может быть, пригласишь?

— Это намек, чтобы ты выкладывал побыстрее, что тебе надо, и нажимал отбой, Артур. Или я его сейчас я сам нажму. Поверь, мне абсолютно не трудно.

— Ладно, не кипятись. Я чего хотел. Я сегодня не смогу к тебе заехать, поэтому ты не против, если домашку мой знакомый занесет? Он новенький.

— Какой еще новенький? — спросил я кисло. Нынче на новеньких у меня обобщенная аллергия в открытой форме.

-Ты его не видел. Он опоздал немного. Но парень хороший. Святослав зовут.

— Ладно. Пускай приходит, но на чай не рассчитывает, — великодушно разрешил я и отключился.

— Святослав. Хм... — я отпил чай. И во сколько мне это чудо ждать? Скорее всего, после уроков. Значит часам к трем или четырем, если он пешком.

Доев и помыв посуду, я черепашьим шагом, переместился в библиотеку, по пути прихватив чертежный лист. Усевшись в кресло и расположив листик поудобнее, я начал быстро набрасывать стоящую в углу скульптуру, изображающую то ли невинную деву, то ли еще какую-то женщину. Суть от этого не менялась. Очень уж мне нравилась эта ее волнообразная поза со вскинутыми вверх руками и запрокинутым лицом, по щекам которого текли хрустальные слезы. У меня уже полный альбом таких зарисовок, я стараюсь отточить всю пластику движений, чтобы потом переместить их на большой лист. И сделать в цвете. Придумать окружение. А пока снова детально всматривался в каждый изгиб руки, боясь пропустить маленькую линию, вроде бы и не важную, но придающую фигуре общую грациозность и легкость. Карандаш скользит по бумаге, замирая на поворотах, чтобы снова пуститься в путь. Ластик скользит за ним, потирая неровности. И вскоре на листе появляется точная копия большой статуи, стоящей в уголке. Женщины в белом одеянии и с нежным лицом.

Вздохнув, я посмотрел на часы. Рекорд. Час — и зарисовка готова. Поднявшись и прихрамывая, я дошел до своей комнаты. Вытащив из шкафа папку, я положил ее на край стола.

— Тряск ! — блин! Папка, взмахнув краями, вольной птицей улетела на пол, за ней, медленно кружась, опускались рисунки.

Четырхнувшись, я поплелся открывать.

— Да? — на пороге стоял высокий черноволосый парнишка с изящными пропорциями тела. Я даже немного помотал головой, чтобы прошло наваждение. Очередной эльф под личиной? Как меня эти всепланетные обмены опытами достали! — Вы к кому?

— Артём Скворецкий здесь живет? — и голос такой, так и хочется к ногам упасть. Да, только парни, наподобие Аска, мне больше нравятся. Я имею в виду вообще. В них есть мужество, и в тоже время красота, а не это: "Вы не знаете я девочка или парень?".

— Ну, я.

— Я Святослав. Артур должен был предупредить.

— Да, он звонил, — я мельком взглянул на часы. Еще три часа до окончания смены. Так не терпелось домашку отдать? — Проходи прямо по коридору и направо. Я сейчас подойду.

Закрыв за гостем дверь, я прошел в ванную. Надо было взять упакованный карандаш, а не этот чистый грифель. Рисовать им конечно лучше, но попробуй потом отмой руки. Наконец, отмыв ладони до белизны, я вошел в комнату. Гость, присев, рассматривал упавшие рисунки.

— Кх.

— Ой! — парень вскочил, испуганно обернулся. — Напугал! Извини, я увидел, не сдержался.

— Ничего страшного, — я прошел в комнату. — Можешь даже посмотреть, если поможешь мне их собрать.

— Конечно, — улыбнулся парень, и мы опустились на пол. За десять минут мы окончательно собрали все до последнего листика. Я не хочу хвастаться, что гениальный художник, и у меня куча работ, просто все зарисовки я обычно храню в одной папке. И если посчитать, сколько я уже рисую, то количество перевалит за сотню. А там и мелочь, и альбомный лист, и ватман. Так что количество само по себе впечатляющее. — Будешь чай?

— Нет, спасибо. — Святослав покачал головой, устраиваясь в кресле, с рисунками на голенях. — Я только что из дому. Я твой сосед.

— Правда? — я растеряно замер. — А разве Булкины съехали?

— Кто, прости? — парень оторвался от натюрморта, удивленно глядя на меня.

— Булкины. Фамилия соседей.

— А такой полненький мужчина и жена блондинка?

— Да.

— Нет. Они отдыхать уехали, а нам на три месяца сдали, пока не найдем. Они маме какие-то дальние родственники.

— Да? — я разочаровано вздохнул. Еще и соседи не люди. Зашибись! — Я все-таки поставлю чай, а ты пока смотри.

— Хорошо, — кивнул парень, не отрываясь от рисунков.

Чайник закипел на удивление быстро. Обычно его не дождешься. Налив, две кружки и поставив вазочку с конфетами, я осторожно пошел обратно.

— А вот и мы, — сгрузив поднос на пол, я растеряно обернулся на молчавшего Святослава. — Что?

— Это кто? — парень смотрел какой-то рисунок, выполненный цветными карандашами. С этого расстояния я не мог разобрать, что на нем изображено.

— Где? Дай посмотрю.

Слава протянул мне лист. Я взял его в руки и замер. Вот ты где был... Я очень хорошо помню, когда он был сделан. Это были первые дни жизни, после моего прихода на родную землю. Скажу честно, разлука с любимым человеком ломает похлеще, чем наркотик. Тем хоть уколешься, и все пройдет, а здесь остается лишь скрипеть зубами и терпеть, прокручивая в голове воспоминания ненавистных картинок. Я нашел выход. Не скажу, что он сильно помогал, но все-таки становилось полегче. Я рисовал. Рисовал все те мгновения жизни, которые провел с ним. Воспроизводил в голове и набрасывал на бумаге, чтобы навсегда запечатлеть самые счастливые секунды жизни. Это самый первый набросок. Я сделал его на уроке. Он сидел в том самом кресле, котором я увидел его первый раз. Обнаженный по пояс, с волосами, стекающими по груди и закрытыми глазами на расслабленном лице. У меня отдельная папка с такими рисунками, но я думал, что этот рисунок затерялся. Оказывается, нет, просто лежал в другом месте.

— Кто это? — снова спросил парень. — Красиво нарисовано. Это натурщик?

Я криво улыбнулся. Вот ты сам мне и подсказал ответ.

— Да. Натурщик.

— А есть еще зарисовки? — любопытство не порок?

— Есть, — я подошел к полке, вытаскивая толстую папочку. Сам не заметил, как заполнил ее до упора. Аккуратно положив на стол, развязал тесемки.

— Держи, — я протянул рисунки, облокотившись на спинку кресла. Захотелось тоже посмотреть, что я успел нарисовать. Я рисовал машинально, даже не глядя, а потом просто клал в папку и забывал.

О, как интересно. Первый рисунком оказалась наша встреча с Кэси, где она кричит на Аскольда, а я улыбаюсь. Глупо улыбаюсь, согласен.

Святослав с каким-то непонятным лицом перекладывал наброски. Чай в одиночестве остывал на столе...

— Красиво, — последний лист с тихим шорохом опустился на своих собратьев. — Это все один и тот же натурщик?

— Да. Это... давние наброски, — я поднялся. — Все никак не соберусь их выкинуть.

— Зачем?

— А зачем люди выкидывают ненужные вещи? Вот так и тут.

— Но это же... такой труд! — ой ли? Что-то мне кажется, ты хотел сказать нечто другое.

— Не особо. Но уговорил, может быть, и оставлю. Так что там с домашкой-то?

— Вот, — пошарив в сумке, Святослав извлек несколько тетрадей. — Тут конспекты по рисунку, живописи, композиции, а тут другие предметы.

— Понятно. Спасибо. Тебе когда надо вернуть?

— Можно после выходных. Я все равно эту неделю дома сижу. Переезд и все такое.

— Понятно, — я вздохнул и глянул на часы, разинув рот. Нехило мы поседели, почти три часа.

— Ладно, я пойду. Спасибо за рисунки, мне очень понравились.

— Да ерунда, — я махнул рукой. — Если захочешь еще посмотреть, приходи.

— Это намек? — парень сощурил глаза. Я устало вздохнул. Как я и предполагал... — Нет. Извини Слав, но я занят. И изменять своему парню не собираюсь.

— Ничего, это ты меня извини, — улыбнувшись, мальчишка ушел.

Закрыв дверь, я пошел за подносом. Почему я не сказал, что нормальный? Да, наверное, потому что это не выход. Такие ребятки, как Святослав, способны любую нормальную ориентацию в свою сторону извернуть. И мы с Аскольдом реальный тому пример. Ну, если не считать, что однополые отношения у эльфов считается нормой. Не удивлюсь, если на нашу планету они эту новую "моду" и запустили.

Убрав тарелки и вымыв посуду, я заново поставил чайник. Галочка засвистела, извещая о кипении. Шум оберточной бумаги. Я достал конфету, налил чай. Как-то грустно. И зачем только этот рисунок выпал? Снова всколыхнул все в душе. Откусив конфетку, я сделал глоток и чудом не обжег горло. Пришлось вставать, наливать молоко, которое прокисло. Да что такое?!

Вылив испорченный чай, я заново наполнил кружку. Сел на стул, вытянув ноги, и вздохнул. Нога почти не болела, лишь изредка поддергивала ноющей болью. В голове пустота, даже делать ничего не хочется. Помедитировав некоторое время над чаем, я убедился, что тот остыл, и принялся пить.

Снова помыв кружку и убравшись на кухне, я вернулся в спальню, прихватив с собой мольберт. Почему-то не хотелось, чтобы мои зарисовки скульптуры кто-нибудь видел, поэтому я все рисовал, когда был один. Сегодня же я хотел начать на большом листе. Установив мольберт и прикрепив рисунок, я окинул скептическим взглядов женщину. И куда ее поместить? Машинально набрасывая образ, я представлял мысленные варианты. Лучше всего было бы изобразить ее под дождем, сделать не просто стоящую скульптуру, а живую женщину. А что? Мне идея нравиться! Так и сделаю. Трудно, конечно, но когда в рисовании бывает легко?

Определившись с темой, я снова вернулся к фигуре. На листе уже появился нужный образ, я даже с размером угадал, что бывает не часто. Иногда промахиваюсь. Линия идет за линией, вот она ломается, плавно переходит в бедро. Ее сестра уходит в спину. Вот рождается рука, уносящаяся к небу. Вторая. Появляется голова, талия. Набросок готов. Теперь самое сложное. Прорисовать детали так, чтобы посмотревший на картину, сказал, что это фотография. И у него не должно возникнуть на этот счет никаких сомнений.

Рука медленно, осторожно, едва касаясь бумаги, чертит свой путь. Ластик скользит в точности за ней, в нескольких сантиметрах от бумаги, боясь не увидеть ошибку.

— Мяу? — ой! Я чудом успел убрать руку и не прочертить кривую линию. Растеряно оглянулся на стоящего в проеме двери кота. Тот с каким-то непонятным выражением лица, смотрел на мое творение. Хотя какое у котов может быть выражение лица?

— Ты откуда? — задал я гениальный вопрос.

— Мя! — кот мотнул головой куда-то на дверь.

— Ясно. Зашел через дверь, — я фыркнул и отвернулся обратно к мольберту. Как непонятный кот появился в квартире, перестало меня волновать. Меня снова захватила картина. Уже готовая в карандаше. Руки машинально открывали баночки с красками. Не глядя, я на ощупь выбрал кисть. На минуту прикрыл глаза...

— Поехали, Маэстро! — почему маэстро? Моя давняя мечта. Я всегда хотел научиться играть на гитаре. Но, к сожалению, гитара требовала учителя, учитель был в музыкальной школе, на музыкальную школу моего личного времени просто не хватало. Его подчистую отнимала художественная школа с ее домашними работами.

Напевая себе под нос какую-то мелодию, я широкими мазками накладывал серый фон домов, дороги, оставляя белым фигуру. Чуть просушив, снова смешивать краски, снова добиваться той живости, когда идешь под дождем и видишь мокрые дома, мокрые улицы, людей, спешащих под заветную крышу дома. И снова белая фигура в середине листа. Последний штрих и я откладываю кисточку. На сегодня все.

Сколько? Я обалдело сел обратно в кресло. Восемь часов! Я проработал восемь часов, даже не отрываясь не на минутку! Обалдеть! Точно пора заканчивать. Аккуратно убрав мольберт в комнату, я стер краску и пошел на кухню, в скромной надежде раздобыть что-нибудь поесть. Мои надежды оправдались! В белом друге оказалась печеная картошка, тушеная капуста и булка хлеба. Поставив все это разогревать, я бросил в кастрюлю пару сосисок. Кот важно выглянул из-за угла.