Слишком много привидений

Внезапно небо над посёлком расколола гигантская молния, почти одновременно оглушив пушечным залпом грома. Совсем близко ударила — если верить законам физики и скорости звука в воздухе, то атмосферный разряд произошёл не далее как в пятистах метрах.

— Быстро заносите! Сейчас ливень хлынет! — донёсся со двора истеричный голос госпожи Популенковой.

Я скосил глаза и сквозь решётку на окне увидел, как трое грузчиков, спотыкаясь, спешно тащили к дверям необъятных размеров диван. Всё смешалось в доме Популенковых...

Ошибалась хозяйка. Воздух был настолько наэлектризован, что волосы на голове встали дыбом и потрескивали. При такой ионизации дождя не бывает. Бывает "сухая" гроза. Я, было, подумал отключить аппаратуру, но потом решил, что ничего страшного не произойдёт. В конце концов и от таких случаев она застрахована, а работать мне осталось максимум пять минут.

По модему я связался с компьютером шефа, однако доложить, что работа выполнена, не успел. Картинка на дисплее вдруг зарябила, а из окна в комнату хлынул поток оранжевого, мигающего электросваркой, света.

— Во, блин! — услышал я сдавленный вскрик Викентия и оглянулся.

За окном, точно напротив центра металлической решётки, висел в воздухе оранжевый мячик шаровой молнии. Висел, чуть покачивался, потрескивал, а снизу у него болтался тоненький ослепительный хвостик, рассыпающийся на конце искрами бикфордова шнура.

Я не успел ни удивиться, ни ужаснуться, как от шаровой молнии сквозь решётку протянулись два извилистых тонких разряда — один ко мне, другой к компьютеру, — и в то же мгновение шаровая молния ослепительно взорвалась.

Боль... боль, боль! Но почему не в голове, а в плече? Я с усилием открыл глаза и очнулся.

За окном серело. Лежал я не на полу дачи господина Популенкова, а на кровати в Люсиной квартире. И плечо болело вовсе не от разряда шаровой молнии, а потому, что на нём покоилась голова Люси. Левая рука затекла и закоченела, но я не пошевелился, настолько меня поразило лицо девушки. В погребке "У Ёси" оно было строгим, неприступным, в больнице — скорбным, потерянным, ночью на кухне — пустым и безжизненным, а сейчас... Сон преобразил его. У меня на груди спала умиротворённая, спокойная женщина. И очень красивая. Согнутое колено лежало на моём бедре, рука обнимала за торс, левая грудь, нахально выставив сосок, покоилась на моей груди. Она дышала ровно, и её сердце мерно билось в мою грудную клетку, словно пыталось достучаться до моего.

Вчера всё было по-другому. Я настраивал её, как опытный музыкант настраивает новую скрипку. Она не отталкивала меня, но и не отвечала на ласки, и каждый сантиметр тела приходилось завоёвывать. Стоило моим губам переместиться на сантиметр по её коже, как тело напрягалось, она крепко хваталась за мои руки и только через минуту расслаблялась, чтобы затем при моём следующем движении всё повторилось сначала.

— Ты не хочешь? — тихо спросил я и попытался отстраниться.

Люся не ответила, но снова её тело напряглось, и руки вцепились в мои, теперь уже не отпуская.

Игра длилась долго, пока, наконец, она не сдалась и ответила несмелым, робким поцелуем.

И сейчас, видя, как во сне она меня обнимает, чувствуя тепло её груди, стук её сердца, я вдруг страстно захотел её. Вот такую вот, сонную, податливую, полностью мне доверившуюся...

Но вдруг почему-то представилось, как в комнате загорается свет, и входит Владик. Чертовки отвратительно ощущать себя подлецом.

Аккуратно освободившись из объятий Люси, я встал, оделся и, растирая замлевшую руку, тихонько вышел на кухню. Свет включать не стал — сереющего за окном рассвета хватило, чтобы различить плиту и зажечь под чайником конфорку. Где-то я видел банку с растворимым кофе... Ладно, подожду, пока закипит чайник, тогда и найду.

Пошарив по карманам, достал мятую пачку и с удивлением обнаружил, что в ней осталась последняя сигарета. Странно, вроде бы вчера почти не курил... Неужто к "грызуну" добавился какой-нибудь "курилка", и теперь потихоньку "стреляет" у меня из кармана?

Глядя в сереющий небосвод за окном, я закурил, пустил в стекло струю дыма и вдруг услышал за спиной скрипучий голосок.

— Эй, ты, форточку открой! Паровоз!

Мороз пробежал по коже, но когда я обернулся, то уже предполагал, кого увижу. На столе в неверном свете газовой конфорки копошился возле тарелки с бутербродами вчерашний мультипликационный краб из телевизора. Кажется, он уже успел съесть половину бутербродов. Сразу вспомнился холодный взгляд с экрана телевизора мне в спину, когда я первый раз поцеловал Люсю. Позже ощущение чужого взгляда притупилось, но совсем не исчезло. Теперь понятно, кто всю ночь наблюдал за нами...

— Тише, — шёпотом попросил я, послушно открывая форточку, — хозяйку разбудишь.

— Пошёл ты к ядрёной фене! — повысил голос краб.

Я молча перенёс оскорбление и прикрыл дверь на кухню, сразу поняв, что, начни увещевать краба, он, из противности, заорёт как благим, так и отборным матом на всю ивановскую.

Увидев над холодильником бра, я щёлкнул выключателем, и кухня осветилась. Нет, вовсе не краб завтракал в потёмках. Уничтожал бутерброды невидимый "грызун", а краб топтался у тарелки, широко расставив клешни, и пытался его ухватить. Клешни беззвучно щёлкали в пустоте, а бутерброды продолжали потихоньку убывать.

Я отставил закипевший чайник и принялся искать растворимый кофе. Найдя, приготовил чашку кофе и, прихлёбывая, стал от нечего делать наблюдать за странным поединком. Со стороны на всё на это посмотреть — идиотизм и только. Полный.

— Смотри, сам не попадись, — заметил я с иронией. — Ему мясо крабов очень нравится. Знаешь, с каким аппетитом он вчера креветок уплетал? Вместе с панцирями.

— Ты меня с морскими блохами не ровняй! — презрительно процедил краб и скосил на меня глаза на коротких стебельках. — Поумней их буду...

Это было его роковой ошибкой. Левая клешня опустилась до уровня тарелки, и краб попался на зубы "грызуна". Кончик клешни хрустнул и исчез в пустоте.

— Вай-вай! — пискляво завопил краб. — Бедная моя клешня! Отвлекают тут всякие...

— А ну не ори! — прошипел я. — Ещё одно громкое слово, и выброшу в форточку к чёртовой матери!

Чтобы придать вес своим словам, я щелчком отправил за окно окурок. Однако на краба это не произвело никакого впечатления.

— Что значит, не ори?! — продолжал он верещать. — Я тут, понимаешь, клешни теряю, а мне — не ори! Да я такой тарарам устрою! Я в суд на вас подам! В Европейский парламент... В Организацию Объединённых Наций... В Лигу защиты животных...

Я не на шутку рассвирепел. И так настроение ни к чёрту, а тут ещё нелепая козявка начинает права качать! Ни слова не говоря, схватил краба за целую клешню и вышвырнул в форточку. В воздухе краба перевернуло и закружило, как тарелку. Пролетев метров двадцать, он спланировал на асфальт и забренчал по двору подобно пластмассовой игрушке.

Обернувшись к столу, я зло вперился в жующую пустоту.

— И ты прекращай, — мрачно сказал. — А то и на тебя управу найду.

Чавканье оборвалось, так сказать, на полуслове. Была, значит, какая-то "управа" на "грызуна", и он о ней прекрасно знал.

Помыв чашку и убрав со стола, я осторожно заглянул в комнату. Люся спала — наша перебранка с крабом её не разбудила. С минуту я любовался обнажённым телом, вольно раскинувшимся на кровати, и опять меня охватило желание. Захотелось подойти к ней, поцеловать, и затем юркнуть в постель, и чтобы её голова вновь покоилась на моём плече. И пусть плечо отсохнет...

Горький комок подкатил к горлу, сердце тоскливо сжалось. Не будет этого. Никогда. На цыпочках я осторожно прокрался в прихожую, открыл дверь и вышел на лестничную площадку. Как вор, укравший кусочек чужого счастья.

Глава восьмая

Дома я первым делом позвонил в больницу и поинтересовался здоровьем Владика. Честно говоря, после того, что у нас произошло с Люсей, кошки на душе скребли.

С Владиком всё было нормально, он уже на пять минут приходил в себя, а теперь спал. Светлана Анатольевна заверила, что волноваться нечего, всё идёт хорошо, и дня через два его переведут в общую палату.

Переговорив с реаниматологом, я положил трубку и в сердцах выдернул шнур телефона из розетки. Нет, не желал я смерти Владику, но белая зависть, проснувшаяся во мне, когда увидел у его больничной койки сострадающую Люсю, похоже, начала менять окраску.

Пройдя на кухню, открыл холодильник, достал бутылку водки. Сознание непроизвольно отметило, что холодильники у нас с Люсей одинаковые — двухкамерные "Nord", — и стоят в одном и том же углу, естественно, с поправкой на зеркальность планировок квартир. От воспоминания сегодняшней ночи стало так паршиво, что я тут же высосал половину бутылки из горлышка.

Захмелел почти сразу, но на душе отнюдь не полегчало. Наоборот, стало ещё горше. Явный признак алкоголизма. Впрочем, то, что происходило со мной последние полтора месяца, было ничем не лучше белой горячки.

Я сел за стол, вылил остатки водки в стакан, дотянулся до дверцы холодильника, снова открыл и обшарил внутренности глазами в поисках закуски. Выбирать было не из чего: пакет молока и бутылка кетчупа — вот и всё содержимое холодильника. Естественно, взял кетчуп. Прихлёбывая из стакана и запивая томатным соусом из горлышка, я прикончил водку.

Ну зачем, зачем я её поцеловал?! Так всё хорошо до этого было... Хороший парень Владик, хорошенькая девочка Люся... Прекрасная пара. И надо же, позавидовал, в постель к Люсе влез. Выбрал момент. Ничем не лучше ночных грабителей оказался. А Люся, ко всему прочему, ещё и девушкой была. В общем, напакостил, как мог. Но больше всего, наверное, самому себе. Ни одна женщина мне так душу не переворачивала, как Люся. И с чего вдруг? Казалось бы, ничего особенного. Ну переспал, с кем не бывает... И со мной бывало. Но вот поди же ты...

Я попытался отхлебнуть ещё водки, однако стакан оказался пустой. В безмерном пьяном удивлении развёл руками и смахнул со стола бутылку с кетчупом. Она упала на пол рядом с блюдцем, в которое я наливал молоко для "грызуна", и разбилась вдребезги.

Всё, аут. Дошёл до ручки.

Грузно поднявшись из-за стола, на нетвёрдых ногах добрёл до дивана и упал на него. Не раздевшись, не сняв туфель. И уснул. Не впервой.

Снился мне кошмар, в котором присутствовали Рыжая Харя, "вольный художник" Шурик со змеёй, каменноликий каратист, оживший бронзовый командарм на знаменитом скакуне с сияющими гениталиями, красный, будто варёный, краб с надкушенной клешнёй и ещё какие-то неясные, разномастные твари. Чуть ли не вселенское столпотворение. Чистилище с триптиха Босха, да и только. И будто бы этот триптих с одного края монотонно и непреклонно обкусывает невидимый "грызун", а все "персонажи" суетятся и возмущаются уменьшающимся полем их жизнедеятельности.

Когда я открыл глаза, показалось, что сон продолжается. Или спал с открытыми глазами, и теперь, когда очнулся, подумал, что открыл глаза.

В комнате было накурено, не продохнуть. За столом сидели Рыжая Харя, каратист, краб и какая-то неизвестная полураздетая девица. На столе лежала горка золотых монет, стояли бутылки, стаканы, до верху заполненная окурками пепельница. Все присутствующие азартно резались в карты, но курила только девица, причём дымила, как заводская труба эпохи застоя, не выпуская сигарету из угла рта.

— Ах, я опять проиграла! — жеманно воскликнула девица.

Прилепившаяся к губе сигарета заходила ходуном, осыпая пеплом стол. Заученным жестом стриптизёрши девица расстегнула бюстгальтер, сняла его и бросила на краба.

— "Please CONTROL YOURSELF!!!" — сказала она.

— Больно надо! — возмущённо заверещал краб, с трудом выкарабкиваясь из хитросплетения бретелек. — Не разбрасывай интимные вещи, твой лифчик как глубоководный трал!

Я тряхнул головой, пытаясь избавиться от наваждения. Ничего у меня не получилось. Четвёрка картёжников продолжала, как ни в чём не бывало, оккупировать комнату. Девица, сидевшая ко мне лицом, заметила моё движение.

— Хозяин проснулся! — пискнула она. — Он, оказывается, голубоглазенький! Иди к нам, сыграем на раздевание!

Она зазывающе повела плечами и потрясла впечатляющей грудью.

Промычав нечто нечленораздельное, я с трудом сел на постели и снова замотал головой. Тяжёлая была голова, похмельная. Но если бы в ней и имелся осмысленный ответ, из-за пересохшего горла я бы вряд ли что вымолвил.

Попытался встать, опираясь руками о диван, но не смог. Руки в локтях подламывались, ноги в коленях не держали.

— Опохмелись.

Рыжая Харя протянула высокий стакан.

От вида жидкости в стакане меня передёрнуло, и я отчаянно замотал головой.

— Воды... холодной... — прохрипел с натугой.

— Пей! — приказным тоном рявкнула Рыжая Харя и насильно всучила стакан. — А не то силком зальём!

Я обречённо поднёс стакан ко рту, судорожно выдохнул воздух и выпил. Что было в стакане, не понял. Может быть, и спиртное, однако организм принял его без содрогания. Через минуту ясность мысли восстановилась, исчезла сухость в горле, появилась сила в руках и ногах.

— Полегчало, красавчик? — сочувственно поинтересовалась девица. — Подсаживайся к нам, развейся, сыграй пару партий.

— Давай, давай! — подзадорил краб. — Смотри, какую тёлку мы тебе подобрали — высший класс! Куда до неё твоей официанточке...

Не раздумывая, я изо всей силы швырнул в него стакан. Стакан летел точно в краба, но сидевший как истукан каратист молниеносным движением руки перехватил его в воздухе и аккуратно поставил на стол. При этом на каменном лице каратиста не дрогнул ни один мускул, а сам он даже не посмотрел в мою сторону.

— Что же это, граждане хорошие, делается?! — возопил краб. — Как что, так он сразу швыряется! То мною, то инвентарём. Я в суд подам!

— Не успеешь! — пообещал я. — Сварю.

— Ой-ёй-ёй! Напугал... — захорохорился краб, но на всякий случай бочком пододвинулся к Рыжей Харе. — Я, между прочим, и так уже красный!

Однако ожидаемой защиты он не получил.

— Заткнись, — ласково посоветовала Рыжая Харя. — Иначе я тебя в сыром виде под пиво употреблю.

Краб присел, испуганно подобрав под себя лапы.

— Никто меня не любит... — еле слышно забормотал он хнычущим голосом. — Каждый съесть норовит...

— Любит, любит, — успокаивающе похлопала его по панцирю девица. — С укропом и под майонезом...

Компания за столом обидно рассмеялась.

— Присаживайся, — повторила приглашение Рыжая Харя и пододвинула к столу невесть откуда взявшийся стул.

— Нет, — помотал я головой. — Пойду умоюсь.

Поднявшись с дивана и ни на кого не глядя, обогнул стол и направился в ванную комнату. Включил холодный душ и, подставив голову, долго стоял, наклонившись над ванной, пока от холода не заломило в висках. Выключив воду, вытер волосы полотенцем и посмотрел в зеркало. Мой вид, на удивление, оказался вполне сносным. Небольшая щетина, да затянувшаяся ранка на подбородке от ножа ночного налётчика — вот, пожалуй, и всё. Ни похмельной опухлости лица, ни мути в глазах...