Консерватория: мелодия твоего сердца

— Проходите, оллема Адерин, не стоит застывать на пороге.

Я поприветствовала присутствующих и, наконец, зашла в кабинет, закрывая за собой дверь. Интересно, что эта девушка здесь делает?

Тем временем, мэтр Муррей продолжил:

— Познакомьтесь, оллема, это оллема Каэлеа. Она практикующая слышащая и находится здесь, чтобы обучать вас тому, чему может обучить только человек, обладающий подобным даром. Я, как вы знаете, этим преимуществом не обладаю. Свой запас знаний и умений я уже исчерпал, так что с этого дня она ваш учитель.

Я перевела заинтересованный взгляд на девушку, та ответила мне точно таким же. Среднего роста, темноволосая, с задорно блестящими глазами и хитрой улыбкой. Неужели слышащие бывают такими... беззаботными?

— Приятно познакомиться, метресса Каэлеа, — произнесла я, чем вызвала непонятную гримасу на лице своего нового преподавателя. Я что-то не так сказала?

— Нет-нет-нет! Никакой метрессы и уж точно никакой Каэлеи! — запротестовала девушка. — Зови меня Каэли. И на ты.

— Но... — я в замешательстве перевела взгляд обратно на мэтра Муррея.

Тот кивнул и усмехнулся:

— У Каэли своеобразная манера работы. Советую следовать ее указаниям, как слышащая она очень сильна, — с такими словами мужчина оставил нас в кабинете одних, чтобы не мешать занятию.

Я проводила его взглядом, после чего вновь повернулась к Каэли. Та снова улыбнулась.

— Итак, Адерин, насколько я понимаю, у тебя проблемы с контролем потока эмоций окружающих тебя людей и управлением им, верно?

— Верно, — кивнула я.

— Значит, я покажу тебе как с этим справляться, — легко определила план грядущего занятия девушка.

— Это было бы просто замечательно, — не сдержав проблеска надежды в голосе, ответила я, чем вызвала странный взгляд карих глаз: Каэли будто заглянула мне в самое сердце и с сочувствием погладила маленькой ладошкой сжавшуюся там в комочек маленькую девочку.

От пришедшей в голову аналогии я вздрогнула, а глаза нового преподавателя снова уже привычно засверкали озорством.

— Чему тебя учил мэтр Муррей? — поинтересовалась она.

— Во-первых, ставить стабилизирующие блоки, иначе я не смогла бы здесь находиться. Первое время я вообще ходила в перчатках и боялась прикасаться к твердым поверхностям, — откровенность далась мне неожиданно легко. Хотя с кем мне еще делиться сокровенным, как не с человеком, который лучше меня знает особенности нашего дара?

— Подожди... А как же ты справлялась без блоков до поступления в Консерваторию? — задала другой вопрос Каэли, в ее глазах засветился исследовательский интерес.

— В моей жизни была только моя музыка, — грустно улыбнулась я, вспоминая, — никаких концертов, музыкальных салонов. Отец запретил прислуге в доме даже мурлыкать себе под нос в моем присутствии: мне моментально становилось дурно.

— Как же ты тогда училась игре на своем инструменте? Ведь у тебя должен был быть учитель, — девушка не сводила с меня глаз, будто впитывая каждое слово.

— Меня учила мама. Ее музыка дарила мне только радость, как потом и моя собственная. Казалось, что она дарит исцеление после всех тех неприятных вибраций, которые оставляли на коже неприятный зуд, — я грустно усмехнулась, — Первое время отец даже водил к нам в дом докторов, пытался понять, что не так с моей кожей, но те единогласно твердили, что я абсолютно здорова. Мне кажется, они считали его чересчур тревожным, слишком озабоченным здоровьем дочери.

— Так ты слышишь эмоции кожей? — искра интереса в глазах Каэли вспыхнула ярким пламенем, вызывая смутное чувство неловкости.

— Да. А... ты разве нет? — в ответ поинтересовалась я.

— Я-то как раз тоже, но это довольно редкое явление у слышащих, — с готовностью ответила девушка. — В основном они воспринимают мелодию сердца ощущениями, будто вбирая их в себя и примеряя, как одежду. Не особенно приятно, конечно, как, впрочем, и в нашем случае.

— А почему такая разница? — не смогла не поинтересоваться я.

— Все дело в силе дара. Чем сильнее дар, тем больше нервных окончаний задействовано в процессе, — прояснила преподаватель и немедленно задала свой вопрос. — Вот ты чем в первую очередь ощущаешь беспокойство?

— Ладонями, а ты? — с готовностью ответила я.

— Грудной клеткой, — поведала Каэли.

Увидев мои расширившиеся от удивления глаза, она широко усмехнулась и спросила:

— Что такое?

— Значит, при определенных обстоятельствах у тебя физически болит, горит, леденеет и зудит... грудь? — почему-то понизив голос, решилась поинтересоваться я.

Каэли расхохоталась. Весело и очень заразительно, вызывая и на моих губах несмелую улыбку.

— Да. Только не та грудь, которая совсем грудь, а вот это место, — с такими словами она приложила ладонь к месту сразу под ключицами, а потом наклонилась и заговорщически прошептала, — Но с моей работой, сама понимаешь, бывает всякое.

Теперь уже наш общий смех волной прокатился по кабинету.

— Что ж, хорошо, — хоть Каэли и перешла на деловой тон, обстановка значительно посветлела: общий смех, как ни что другое, разрушает преграды между людьми. — Блоки — это, конечно, дело нужное, но не всегда полезное, как в твоем случае.

Я удивленно подняла брови. Как это не всегда полезное? Да если бы не они, я бы давно с ума сошла в месте, дышащем чужой музыкой.

Преподаватель будто прочитала мои мысли:

— Пойми, Адерин, мы слышащие, в этом наша суть и предназначение — слышать и слушать. Вся проблема в том, что ты с детства была ограждаема от этого. В определенном смысле это очень хорошо, и другого выхода не было, ведь рядом с тобой не было человека, который смог бы научить тебя управляться с даром. С другой — сейчас тебе придется очень хорошо потрудиться, чтобы обойти подсознательный страх, поселившийся в твоей голове.

Мои глаза расширились. Страх? Но ведь я не боюсь! Не боюсь ведь, верно?

— Сегодня я хочу, чтобы, когда я начну играть, ты не контролировала каждую волну, не отслеживала ее с предубеждением и волнением, а просто слушала. В идеале, ты должна пропитаться моей музыкой, убрать все преграды, пропустить эмоции сквозь себя, не задерживая их на уровне чувственного восприятия.

— Но как же... — начала я и осеклась. Кто знает, какие эмоции прячутся за веселыми глазами и беззаботной улыбкой? Пропускать внутрь себя чужую боль, раздражение, отвращение?

— Не переживай, Адерин, — Каэли снова поняла все без слов, — Я ведь все-таки слышащая, на первом занятии я не обрушу на тебя все богатство своего сердца, — девушка ободряюще улыбнулась, я постаралась ответить тем же, но губы плохо слушались.

— Не переживай. Обещаю, сегодня больно не будет, — добавила преподаватель.

С одной стороны обнадеживающе, с другой... сегодня? А в следующий раз? Хотя... Буду решать задачи по мере их поступления. Сегодня не будет — и хорошо. Пора бы мне действительно переставать шарахаться от каждого звука -слышащая я или где? А Каэли может мне помочь. Значит, слушаем и запоминаем.

Увидев на моем лице решимость, девушка снова улыбнулась и прошла к своему месту. Перед деревянным струнным инструментом на подставке лежал коврик, на котором Каэли и устроилась, поджав ноги. Проворно нацепив на пальцы коготки-плекторы, она бросила на меня взгляд, чтобы удостовериться в готовности ученицы. Готова я не была, но все равно кивнула.

Ее руки на мгновенье застыли над струнами, а потом стали порхать над ними, совершая плавные движения. Пальцы нежно перебирали натянутый шелк, извлекая мягкий, но звонкий звук. Складывалось ощущение, что девушка не дотрагивается до струн, что они начинают вибрировать еще до того, как она поднесет к ним диковинный медиатор из слоновой кости, прочно закрепленный на пальце. Ее руки танцевали. Да, здесь определенно было чем полюбоваться, даже происходи это действо в абсолютной тишине. Но тишины как раз и не было.

Ненавязчивая мелодия далеких стран собственными переливами мягко, но неотвратимо заполняла собой пространство, проникая в частицы воздуха. Мои ладони начали знакомо зудеть, но не сильно, а будто их поддразнивало невидимое перышко. Вспомнив слова Каэли о том, что мелодию нужно пропустить через себя, я выдохнула и закрыла глаза. Звуки неслышимой ранее мелодии будто концентрировались вокруг меня плотным коконом, облепляли кожу, застилали пеленой пространство, не давая прохода воздуху. В какой-то момент я поняла, что действительно перестала дышать, и живительной субстанции мне не хватает на критическом уровне. Не оставалось ничего другого кроме как сделать вдох, но сознание отчаянно сопротивлялось: вокруг не было воздуха, только музыка, чужая музыка, которая может причинить мне боль! Боль... Я зажмурилась. Я слышащая, музыка — мой воздух, моя вода, мой солнечный свет. Я не могу больше отгораживаться от нее. И я вдохнула. Вдохнула, казалось, саму мелодию. А та понеслась внутри моего организма, проникая в кровь, а за ней в каждую клеточку моего естества. Больно не было. Я почувствовала приятное удивление, довольство, гордость и немного насмешки, они волной разливались в моем теле, тем не менее, не перемешиваясь с моими чувствами потрясенного восторга. Я будто стала сосудом, в котором сейчас плескалось игристое вино, приятно щекочущее выходящими пузырьками оболочку.

Потрясенная, я распахнула глаза. Первым, что предстало моим глазам, была довольная улыбка Каэли. Она отняла пальцы от струн и произнесла:

— Неплохо, Рина, ты умница, — я улыбнулась в ответ, не скрывая собственного ликования. Музыка покинула мое тело, вновь превращая его в плоть и кровь, но память о невероятном состоянии еще хранилась на краешке моего сознания.

Дождавшись, когда в моих глазах появится осознанное выражение, Каэли прищурилась и сказала:

— А теперь еще раз.

Я кивнула. Пальцы наставницы вновь вспорхнули над инструментом, чтобы резко и быстро пробежаться по ним. Эта мелодия была совсем другой: решительной, бесцеремонной, колючей и несла в себе совсем другие эмоции. Долг, честь и недовольство тем, как иные люди воспринимают эти понятия. Каэли будто не струны дергала заостренными коготками из слоновой кости, а мою кожу. Я судорожно сглотнула и снова закрыла глаза. Больно не было, но и приятно тоже. Десятки когтей будто проводили по всей длине моего тела полосы, то ли вычерчивая одним им понятные узоры, то ли стремясь проникнуть глубже, к самому центру моего существа. Пустить. Нужно пропустить, убрать физическую преграду, но в голове тревожным колоколом бьет страх. Нахмурившись, и ощущая предательскую дрожь собственного тела, решительно выдыхаю и делаю усилие, представляя, как кожа добровольно расходится, давая коготкам дорогу. Раз слышащая сказала, что так надо значит, так надо! Я ощущаю, как десятки маленьких коготков с предвкушением устремляются вглубь моего тела, расщепляя меня на частицы, разрезая строптивую оболочку на опадающие на пол ленты, соединяясь в самом центре того, что было человеком Адерин Лори, в яркий колючий клубок. Клубок, приносящий дискомфорт, неудовлетворение, чувство неясности и протеста, который спустя такт триолей осыпается пеплом, оставляя после себя чистоту, пустоту и удивление.

Музыка иссякла. Я дрожащей рукой, которую вновь стала ощущать частью себя, стерла испарину со лба и открыла глаза. Во взгляде наставницы читалось одобрение и сочувствие. Тем удивительнее мне было услышать решительное:

— Хорошо. Еще раз.

* * *

Грейнн Бойл с силой пнул камешек гравия носком ботинка, не понимая, что делает у одного из задних входов в консерваторию. Что он вообще здесь делает три раза в неделю, в то время, когда Адерин Лори бегает непонятно к кому, непонятно зачем? Хотя... почему же... очень даже понятно зачем. Молодой мужчина с силой сжал зубы. Хватит этой блажи! Вечер давно перестал быть ранним. Да судя по расположению луны, вечер в принципе давно перестал быть. Личная жизнь этой барышни — только ее дело, почему она должна его волновать? Почему, мрак его побери, она его волнует?!

В очередной раз скрипнув зубами от злости, Грейнн уже хотел было развернуться и отправиться в родное общежитие, чтобы там, прогнав мысли о том, чем сейчас занимается девушка с голубыми глазами, попытаться заснуть, как вдруг дверь открылась. Предмет его размышлений вывалилась из дверного проема, сделала неуверенный шаг и облокотилась о стену. Девушка подняла голову вверх, подставив бледное лицо серебристому лунному свету. На ее губах расцвела абсолютно счастливая улыбка. Молодой мужчина, скрытый тенью дерева, под которым он стоял, сжал кулаки. Мрак!!!

Тем временем Адерин легко выдохнула и, оттолкнувшись от стены, сделала несколько шагов. Что-то было не так. Походка девушки была не просто неуверенной: ее шатало, как тростинку на ветру. Грейнн нахмурился. Что происходит? Что нужно было делать с девушкой, чтобы довести до такого состояния? В тот момент, когда Адерин проходила мимо его укрытия, то споткнулась об один из камней и стала оседать, не в силах удержаться на подкосившихся ногах.

Сильный молниеносный рывок — и вместо того, чтобы приземлиться на твердую поверхность, девушка повисла на сильных руках неожиданно появившейся опоры. Медленно, будто заторможено, Адерин подняла голову и посмотрела в лицо спасителю девичьих коленок. Сначала нахмурилась, будто пытаясь соотнести увиденное с осознанием, а затем расцвела теплой светлой улыбкой, протянула руку и, пропуская сквозь пальцы серебристую прядь, особенно яркую в бледном свете луны, произнесла:

— Глаза как звезды. Красивые...

Позвоночник Грейнна будто пронзило молнией. Ее веки опустились, а рука соскользнула вниз и повисла без движения, оставляя спасителя с расширенными от удивления и беспокойства глазами. Что за...?

Грейнн подхватил бессознательное тело девушки на руки, отрывая от земли и прижимая к собственной груди. Наклонив голову к лицу партнера о ансамлю, он прислушался: дыхание было тихим и размеренным. Адерин спала, довольно улыбаясь. Скрипач смотрел на ее губы и не спешил отстраняться. Девушка вздохнула, и тихий почти невесомый звук отрезвил будто загипнотизированного мужчину. Оллам Бойл сжал губы и нахмурился, крепче прижимая к себе Адерин. Происходящее не внушало ему доверия. Да что там доверия... он был готов крушить все вокруг! Если бы не спящая на руках девушка, он бы прямо сейчас отправился на поиски человека, ответственного за ее теперешнее состояние.

Однако идти никуда не пришлось. Дверь снова открылась, выпуская луч тусклого света и женскую фигурку. Знакомую. Каэли вышла, закрыла за собой створку, развернулась и быстрым шагом пошла по дорожке, на которой и натолкнулась на весьма интересную композицию.

— Грейнн? — удивленно произнесла она, узнавая в хмуром молодом мужчине друга.

— Каэли, что ты тут делаешь? — столь же сумрачным, как и его вид, голосом поинтересовался оллам.

— У меня урок был, а ты? И... — в этот момент девушка пригляделась к ноше друга и удивленно воскликнула. — Адерин?

— Урок? С ней? — не обращая внимания на широко распахнутые глаза девушки, вновь задал вопрос молодой мужчина.