Федьке было, хоть убей непонятно, с кем это его сотник брал Коломну, да еще захватил Долгорукова, которого недавно назначили воеводой в Казань, но он помалкивал и искал. Вскоре его поиски привели к успеху. В углу каменной клети служившей как видно спальней для беглой царицы была маленькая дверь, ведущая в крохотный чулан. Сотник осмотрел его, но, не заметив ничего подозрительного, пошел искать дальше. Федор же приметил крохотный клочок ткани, зацепившийся за щепку между грубо тесаными половицами и хорошенько приглядевшись, обнаружил люк. Вместе с Корнилием они поддели его лезвиями кинжалов и приподняв, увидели подземный ход, в который, хотя и не без труда, мог пройти взрослый мужчина. Кликнув остальных, они запалили факелы и шагнули навстречу неизвестности. Шли довольно долго, так что факелы почти успели прогореть, и вышли за посадом у ничем неприметного куста ракиты. Корнилий и Ахмет внимательно осмотрели следы на снегу и пришли к выводу, что они принадлежат пятерым мужчинам и двум женщинам. Дальше следы привели их в небольшую балку, укрытую со всех сторон от посторонних глаз. На дне этой балки лежал присыпанный снегом мертвец. Вокруг было много следов от лошадиных копыт.

— Надобно лошадей, — задумчиво произнес сотник и неожиданно достал пистолет и выпалил в воздух.

Федор удивился было поступку Михальского, но скоро появились их холопы с лошадьми, и можно было продолжать преследование. "Заранее условились", подумал парень, но ничего ни говоря, вместе со всеми вскочил в седло. Следы, оставленные беглецами, четко выделялись на снегу, и ратники пришпорили лошадей. Скакали долго, пока не начало смеркаться. Не чего было и думать, чтобы продолжать поиски в сгущавшихся сумерках, к тому же все устали и хотели есть. Корнилий ругнулся, и приказал было оставить поиск до утра, но проголодавшемуся Федьке внезапно почудился запах дыма. Ни слова не говоря он тронул сотника за плечо и показал ему направление. Тот поначалу не понял, но потом как видно тоже услышал запах и кивнул. Дальше шли пешком пробираясь в сугробах пока не вышли к ложбине, на дне которой мерцал огонек. Похоже, беглецы готовили что-то на костре. Слышался чей-то говор и, тихонько хныкал ребенок. Повинуясь взмаху руки сотника, преследователи разделились и, не говоря друг другу ни слова, стали окружать беглецов. Вскоре плач прекратился, как видно ребенок уснул. Прекратился и говор взрослых, жмущихся в попытке согреться к костерку. Вокруг сгустилась непроглядная тьма, и лишь неровное пламя освещало лица усталых людей неподозревающих, что они окружены. Федька был уже совсем рядом с ними и, затаив дыхание, ждал сигнала к атаке. Несмотря на напряженное ожидание свист сотника раздался внезапно, и боярский сын вместе с остальными ратниками кинулся вперед. Хотя беглецов застали врасплох, они оказали отчаянное, хотя и безнадежное, сопротивление. Кто-то бросился на Панина в темноте, и по кольцам его байданы звякнуло лезвие. Федька резко отшатнулся махнув чеканом в ответ и тот с противным чавканьем вошел в чью то плоть. Раздался истошный женский крик и тут же заплакал ребенок. Наконец кто-то подбросил сучьев в огонь, и Федор увидел связанного и залитого кровью казака в богатом кафтане, двух католических монахов, и двух валяющихся на снегу убитых, один из которых был с пробитой Федькиным чеканом головой. Еще там было две женщины, одна из которых с ужасом смотрела на них, прижимая к себе плачущего ребенка, а вторая лежала без чувств.

— Пани Марина, — поклонился сотник женщине с ребенком, — обещайте, что не станете бежать, и мы не станем вас связывать.

Та ничего не сказала в ответ, лишь судорожно кивнув. Корнилий как видно счел, что этого довольно и они потащили связанных врагов к лошадям. Перекинув их через седло, они двинулись в Коломну, с трудом отыскивая в темноте собственные следы.

Вернувшись в город уже утром, донельзя усталые и измученные они представили своих пленников перед царем. Государь, поняв кого ему привели, очень обрадовался. Обняв и расцеловав сотника, он снял с себя шубу и накинул ему на плечи. Потом посмотрев на Федьку, усмехнулся и нахлобучил на него свою шапку.

— Никита, — закричал государь своему кравчему, — неси вина и денег награждать буду!

Вельяминов тут же стал наливать вино в серебряные чаши и передавать государю, а тот подавать их всем участникам погони. Те в ответ кланялись и, поблагодарив, выпивали, причем хитрый Ахмет, тут же сунул чару себе за пазуху.

— И правильно, — засмеялся государь, — берите все, жалую!

Каждому участнику погони, включая холопов, достались чаши разного размера и ценности, тут уж кому как повезло. Федьке и Корнилию видимо как начальным людям поднесли золотые, причем сотнику целый кубок. Помимо этого все получили награду деньгами, рядовые по пяти ефимков, Федька десять, а сколько получил сотник, государь не объявлял. Все это время он не обращал на пленников ни малейшего внимания, будто их и не было тут. Наконец, закончив с награждением царь бегло посмотрел на них будто они не вызвали в нем никакого интереса. Так ни слова не сказав, ни Заруцкому, ни Марине государь собрался выйти, и лишь проходя мимо стоящего последним монаха с низко опущенной головой, что-то произнес на каком-то тарабарском языке. Если бы Федька знал латынь, он удивился бы еще больше, потому что государь сказал:

— Падре Игнасио, вы не представляете, как я рад вас видеть!

— — — — — — — — — — — — — — — — — — — —

Узнав, что Заруцкому с Мариной удалось бежать, я не отчаивался. Татары хорошие следопыты и должны настичь беглецов. На худой конец, если они избегнут Арслана, то должны наткнуться на войско Бутурлина, которое я специально отправил на такой случай. Но когда утром меня известили что Михальский захватил Заруцкого и Марину я вздохнул с облегчением. Мне с самого начала было ясно, что бояре в думе будут стараться преувеличить любой мой промах и преуменьшить успех. Особенно после того как я жестоко по их меркам наказал Салтыкова. Так что если бы Мнишек с сыном удалось бежать, никто бы и не заметил разгрома воровских казаков. Так что радость моя была неподдельной, а щедрость искренней. Чаша вина из царских рук это очень большая награда, даже боярам на пиру жалуют не из рук, а со стола. Плюс к тому сама чаша и деньги. Вельяминов немного кривился, глядя как я раздаю добро. Будь мы в Москве, он нашел бы для такого дела посеребрённые кубки, какими жалуют крымских послов. В принципе в другое время я бы с ним согласился, но сегодня скопидомничать нельзя.

На пленных стараюсь не смотреть, делая вид, что они мне не интересны. Однако интерес у меня есть. Сейчас их разведут по разным камерам, и мы начнем следствие. Везти их в Москву пока рано. Там от боярских забот пленники и помереть могут безвременно, а мне это пока не надо. Все же взгляд нет-нет скользит по их согнутым фигурам. Справа стоит на коленях связанный и окровавленный Заруцкий, ни смотря ни на что взгляд его не сломлен. Интересно как он оказался один, без сторонников и помощников? Должны же у него были быть верные люди. Марина стоит прямо, прижимая к себе ребенка, и пытается держаться с достоинством. Воренок по малолетству ничего не понимает, но куксится. Впрочем, это понятно дети они иногда как животные чуют недоброе. Кстати, мамаша его дама, скажем так, на любителя. Я ее раньше представлял себе больше по советским экранизациям "Бориса Годунова" где актрис приглашали весьма фактурных. Реальность же имела маленькие глаза, крючковатый нос и крайне не выразительную внешность. Впрочем, поспешное бегство и отсутствие времени для прихорашивания из любой красавицы может сделать серую мышку. Ну, почти из любой, так что я понимаю, почему первый Лжедмитрий закрутил с Ксенией. Я бы на его месте не сомневался ни минуты. И уж точно между ним и этой шляхтянкой вряд ли могла случиться любовь, нет там что-то иное. Там любовь с интересом.

Однако, на счет глаз я, кажется, погорячился. Да они не велики, но в них горит огонь. Полячка не сводит с меня глаз и, кажется, вот-вот прожжет дыру в моем зипуне, но я не обращаю на это ни малейшего внимания. Во первых надеюсь это выведет ее из равновесия, а во вторых есть среди ее свиты люди лично для меня куда более интересные. Придворная дама ее, меня не занимает, а вот монахи очень даже, потому что кто-то из них, скорее всего, и изготовил яд. Особой пикантности этой ситуации добавляет то что одного из монахов я уже встречал.

— Падре Игнасио, вы не представляете, как я рад вас видеть! — произношу я вкрадчивым голосом.

— Не сомневаюсь ваше величество, — распрямляется спина бывшего духовника моего кузена, — вы можете мне не верить, но я тоже рад видеть вас в добром здравии.

— Ну как я могу сомневаться, — отвечаю я своему давнему знакомому, и обернувшись к стоящим на строже стрельцам командую, — этого ко мне. Да отца Мелентия кликните.

Через некоторое время в моих покоях появляется кандидат в духовники, и я отпускаю стражу приказав развязать иезуита. Стрельцы мнутся, но не смеют перечить и, исполнив мой приказ выходят.

— Как вы здесь очутились падре?

— Превратности судьбы ваше величество, — пожимает плечами монах, — ваше эффектное появление в Мекленбурге два года назад испортило большую игру и мою карьеру. Впрочем, я не жалуюсь, меня ведь вполне могли отправить куда-нибудь к великим моголам или в Патагонию.

— Да бывает, — посочувствовал я ему, — а здесь вы давно?

— Увы, совсем недавно.

— Почему, увы?

— Потому что братья, бывшие при царице Марине совершили множество опрометчивых поступков и я не имел возможности отговорить их от них.

— Вы нашли такое обтекаемое определение... "опрометчивый поступок". С каких это пор так стали называть попытку убийства помазанника божьего?

— Убийство? — Воскликнул неподдельно удивленный иезуит, — тогда становится понятна ваша реакция. Впрочем, вы, ваше величество, всегда отличались быстротой действий.

— Вы хотите сказать, что непричастны к отравлению посланного мне письма?

— Письмо царицы Марины, оно было отравлено?

— Да и довольно сильным ядом, монах читавший его умер на месте, а следом и дьяк разворачивавший послание.

— Это невозможно, такого сильного яда просто не существует!

— Ну, не надо так картинно восклицать, святой отец, я верю в человеческий гений. К тому же свидетелями этому были несколько сотен человек в соборе.

— Господи Иисусе, я же читал это письмо перед отправкой...

— Вот как, а кто же вложил его в футляр?

— Брат Бартоло... господи, ну конечно, брат Бартоло прибыл с востока. Он побывал в Индии, Персии и много где еще и привез оттуда немало всяких редкостей.

— Кто этот Бартоло и самое главное, где он?

— Увы, он погиб в ту ночь, когда на с схватили ваши альгвазилы в лесу. Ему размозжили голову клевцом.

— А его вещи и эти, как вы выразились, редкости?

— С ним был большой дорожный сундук, но его отобрали казаки.

— Казаки? Кстати, а как случилось, что атаман и пани Мнишек остались совсем одни, неужели у них совершенно не было сторонников?

— О, это очень печальная история. Когда войско атамана взбунтовалось, его сторонники для вида присоединились к этим негодяям под предводительством того казака с варварским именем...

— Киря?

— Да ваше величество, именно так его звали. Так вот выйдя из Коломны, его сторонники должны были покинуть Кирю и ждать в условленном месте своего атамана и царицу.

— И что же случилось?

— Ну, ничего особенного, дождавшись, они отобрали у нас все мало-мальски ценные вещи, а затем бросили на произвол судьбы. Один из сторонников атамана попробовал возражать, но его тут же убили. Впрочем, нам оставили несколько лошадей, но, как вы уже поняли, скрыться они не помогли.

— Печально, но я все-таки не понимаю, почему вас прислали именно сюда. Вы не знаете ни здешних обычаев, ни языка и у вас нет здесь знакомых. Неужели для вас не нашлось дела в Империи?

— Трудно сказать, ваше величество, наш орден требует от своих членов безусловного послушания. Так что, как только я получил приказ, мне не оставалось ничего другого как повиноваться. Что же до связей, то я немного знаком со здешним царем.

Услышав заявление иезуита, сделанное с самым невинным лицом, я расхохотался.

— Падре Игнасио, вы мне положительно нравитесь, ей богу жаль будет вас повесить!

— А вы непременно собираетесь меня повесить? — печально вздохнул монах.

— Ну, вы же не забыли, что еще в Мекленбурге пытались меня убить?

— Ваше величество, я говорил вам тогда и повторю снова, я совершенно непричастен к этому ужасному злодеянию! Как раз напротив, я выслеживал тех людей из этого богомерзкого сообщества. И если бы у меня было еще хоть немного времени, я бы вывел их на чистую воду.

— А заодно получили бы контроль надо всем моим княжеством?

— Ну, тогда оно не было еще вашим. К тому же вы совершенно ясно показали, что не являетесь адептом этой организации. Так что тут мы с вами на одной стороне, и я полагаю, мы вполне могли бы поладить.

— Это вряд ли, после того как меня собиралась немного поджарить ваша инквизиция я очень плохо отношусь к папистам.

— Это досадное недоразумение, ваше величество, к тому же наш орден не имеет отношения к священному трибуналу. Там издавна заправляют доминиканцы, отношения с которыми у нас, скажем так, оставляют желать лучшего.

— Ладно, у нас будет еще время поговорить. Кстати, позвольте вам представить отца Мелентия. Он мой духовник, и в некотором роде ваш коллега.

Монахи смерили друг друга взглядами и довольно учтиво поклонились. Впрочем, все ограничилось знакомством, поскольку я кликнул стражу и велел им увести иезуита.

— Что скажете, батюшка? — спросил я иеромонаха, когда они вышли.

— Этот латинянин очень опасен, — задумчиво проговорил он в ответ, — а еще он много знает. Государь, ты и вправду думаешь его повесить?

— Вряд ли, во всяком случае, не сейчас. Он действительно много знает и может быть полезен.

— А что это ты говорил об инквизиции, да о костре?

— О, ваше преподобие, у меня очень плохие отношения с католиками. Когда-нибудь я расскажу эту историю, но не сейчас. Сейчас же, вы друг мой отправитесь к другому захваченному монаху и допросите его. Возьмите с собой дьяка, пусть записывает все что он скажет, я потом почитаю. Если то что он поведает, будет сильно отличаться от того что сказал падре Игнасио дайте знать немедленно.

Следующей ко мне на допрос привели Марину Мнишек. Она немного успела привести себя в порядок и умыться, впрочем, красоты у нее от этого не прибавилось. Сын ее по-прежнему был у нее на руках и с любопытством озирался по сторонам. Едва войдя, бывшая царица с пафосом произнесла:

— Ваше королевское высочество, перед вами единственный законный наследник русского царства!

— Ma dame, вы и вправду такая дура или прикидываетесь?

— Что!

— К чему этот дурацкий пафос? Вы прекрасно знаете, что единственный законный царь здесь я. Я государь божьей милостью и по праву рождения, а вы сударыня сами поставили себя вне закона этим глупым покушением на убийство помазанника божьего.