Работа в кузне, для получения начальных знаний в этом ремесле, также не требовала особых усилий — сказывались уроки Владислава. Да и приятное это было дело — жарко, мышцы работают подобно хорошо смазанной машине, наливаясь статью и мощью; прелестные ощущения, смыть грязь опрокинув на себя ведро ледяной, колодезной воды... А где-то в глубине забилась, как маленький кусачий зверек, злая сила. В кузне не нравилось особенно — хуже ей было только в храмах.

Не так хорошо дела обстояли с боем. С безоружным, до определенного мастерства противника конечно же, у бывшего каратека проблем не было. Там ему только немного подправили акцент: все же спортивные соревнования или самооборона на улице по тем законам (не дай бог поставишь молодому шпаненку или матерому уголовнику синяк, или паче чаяния, сломаешь что-то, не говоря уж о смерти: сам на штрафы и взятки разоришься, или сядешь) и бой насмерть — совсем разные вещи. И навык, вбиваемый в память тела, тоже совсем разный.

А вот с оружным боем вышли некоторые проблемы. Ну ни как не получалось у Ярослава защититься клинком от рубящего удара в голову. Просто затык какой-то непонятный. Учитель пробовал и так, и этак — все впустую. Ну не поднимает он меч достаточно высоко, уку не так сгибает, ну просто хоть убейся!

В конце концов учитель решил преодолеть эту проблему самым простым методом. Он на целый день поставил Ярослава в круг на отражение только этого удара. Итогом такой тренировки стал помятый старенький шлем, порванная одетая под шлем шапка и средней силы сотрясение мозга ученика. Хотя в наличии последнего, рассматривающий стремительно синеющие круги под глазами, учитель сильно сомневался. Что ж... Молитвы, травы и некоторая часть силы, осторожно направленная внутрь организма, вылечили его гораздо быстрее, чем самые лучшие медикаменты его родного мира.

Проблему все же решили. Долгим и трудным методом. Учитель вручил в руку парню вместо меча щит. С щитом проблем не возникло. На следующий день щит сменился другим — более узким и длинным, на следующий, еще меньшим, и так далее до тех пор, пока щит не стал по своей форме напоминать очень толстый меч (полученные навыки работы по дереву, т.к. делать все эти щиты приходилось самому, впоследствии помогли сдать Ярославу соответствующий "зачет"). В конце концов, щит сменился мечом, но навык и понимание остались. Смешное решение, но цели достигло.

Уроки Правды стали для Ярослава хуже горькой редьки. То, что для подвинутого на торговле и законах Максима было просто легкой, приятной и понятной разминкой для ума, Ярославу входило в мозг подобно каленому пруту. Это надо же! Правда оказывается, это только костяк законов, а судили по ней в каждом княжестве по-своему. Похоже, но тонкости присутствовали. Любой человек из не существующей, и не имеющей даже принципиальной возможности здесь родиться, профессии адвокатов (ибо должны были бы они посвящать все свое время не крючкотворствованию над законами, а тренировкам в оружном и безоружном бое), чувствовал себя бы на таких уроках, как рыба в воде. Но не Ярослав.

— Ну, дитя, поведай мне, в чего общего у чем разница меж полем и хольмгангом, — задавал наставник вопрос небольшой аудитории. И всегда, как на зло, цеплялся именно к Ярославу.

Вообще говоря, обучение было поставлено очень интересно. Для начала, лейтмотивом была кажущаяся полная свобода. В чем-то принцип организации обучения повторял западные университеты в покинутом мире. Ученик мог посещать те занятия, которые считал нужным, и тогда когда хотел. "Раз уж пришло дитя к слову и делу Богов наших, то зачем ставить ему препоны на пути учения? Пусть делает как знает..." — именно так говорили волхвы. И многих детей, независимо от их возраста и пола, такая ситуация явственно выбивала из колеи. Положим, ты из закупных холопов, ярма долга или из под тяжелой отцовской длани (все проблемы своих детей улаживали волхвы), а тут делай что хочешь!

На самом же деле реальность, хотя совсем и не расходилась со словами волхвов, была, как не парадоксально, совсем иной. Свободы было не так уж много. Да ты мог учиться и делать что угодно. Но! Учиться и/или делать, а не прожигать время в попойках или лени. За этим внимательно следили наставники. Во-вторых, мастера тоже не днями напролет ждали лентяев-учеников, а уж кто под кого подстраивался и так ясно. В-третьих, как только ты находил себе личного наставника, или не одного, это как Боги одарили способностями, то сразу же поступал в его личное распоряжение. С этого момента ты делал только то, что тебе велел твой самолично выбранный учитель, свободы конечно там уже не было. И еще один немаловажный момент. Испытание свободой, одно из самых тяжелых: окажется ли эта волхвовская свобода для тебя свободой от или свободой для?

— Так в чем же?

— Ну... И то и другое поединок.

— Браво! — похвалил язвительный мастер. Остальные дети необидно рассмеялись. — А еще в чем?

— И то и другое строго ограничивается определенными правилами.

— Так... Ну понятно. Знаешь ты мало. Тогда, отличие меж ними в чем? — продолжал безжалостно терзать Ярослава его наставник.

— Это проще. Поле, как судебный поединок, может присудить только князь или волхв высокого э... звания, и только в случае если ответчики либо оба скажутся правы, либо и те и другие приведут много очистников. Либо, по требованию одного из судящихся, как последний способ отвести от себя навет. Хольмганг — это просто вызов на поединок, обычно на перекрестке дорог. Вызванный на поединок божьего суда может от него либо отказаться, но это является важным доказательством вины, либо выставить за место себя замену, особенно если судятся мужчина и женщина. Вызванный на хольмганг может от него также отказаться, но тем самым прослывет навек трусом. Проще и дешевле быть даже зарубленным в поединке, чем влачить жизнь отрезанного ломтя. От такого труса откажется и род, и жена, и дети. Замена на хольмганге не допускается. — Ярослав сглотнул и продолжил перечислять. — Хольмгангов может быть сколько угодно за один солнечный день, поле — только одно.

— Все?

— Да вроде...

— Добре... А как на счет набольших? Как они судят?

— А. Да. Забыл — хольмганг это в основном северян да германцев, а поле — это наше. У остальных другие формы божьего суда. Подковку там из углей вынуть, под водой выдержать и прочее, прочее.

— Что ж... А как соотносятся законы поля и хольмганга?

— Это по-разному. От княжества к княжеству. В великом княжестве Словенском, практически на всей территории, за редким исключением, хольмганг считается разбоем, со всем вытекающими. В Киевском — убийством. В великом княжестве Суздальском разрешено как форма поединка-дуэли, однако за смерть на хольмганге выживший обязан платить крупную виру. А в Новогородском, помимо крупной виры, победитель должен заплатить долю от полученной добычи. Торгаши, что с них взять. А, забыл еще, победителю на хольмганге достаются, обычно, все вещи победителя...

Если считать все эти занятия в кузне, в поле и классах, по аналогии с земными институтами, всего лишь "общеобразовательными кафедрами", то обучение на "родной кафедре" на первый взгляд казалось нудным. Никаких тебе чудес и магии: ни фаерболов как в играх компьютерных, ни чудес в воскрешении мертвых или наоборот, в упокоении зомби, ни полетов, ни трансформации железа в золото, ничего этого не было.

А было другое. Были долгие прогулки по котловине в сопровождении Радослава. В некоторых местах они задерживались надолго, иногда до пары суток, и чувствовали. Медитировали, как называл это Ярослав. Против такого названия Радослав не возражал. Сам он называл это "смотреть через правь", хотя до формулировки ему было "пофигу". А вот на что он обращал особое внимание, так это на ощущения юного волхва. Ярославу приходилось подробно рассказывать, что он чувствует в тех или иных местах, в то или иное время. Иногда, ответы дитя учителя радовали, иногда, он недовольно морщился. Во всяком случае к следующему этапу обучения учитель и ученик приступили только через год, то есть не ранее того момента, как ощущения Ярослава стали полностью соответствовать эталону.

Следующими уроками "по специальности" стали долгие лекции о тройственном мироустройстве. О мире Богов, Законов и Истины — Прави, о мире нашем, где мы живем — Яви, и о третьем плане бытия — Ниви, мире мертвых, не ушедших за реку Смородину, мире духов, колдунов и нежити. Считалось например, что волхвы, священники и прочие жрецы молитвой и праведностью при жизни заступают за кромку Прави. Живя в Яви те могут совершать такие деяния, которые в обычном мире невозможны. Такие вещи как видеть невидимое, прозревать будущее, исцелять смертельные раны, повелевать силами природы и прочие дела, которые в легендах и книгах называются чудесами. Те же, кто заступил за кромку Нави, мира мертвых, тоже получали особые возможности. Общаться с духами, водяными, домовыми и прочей нежитью и нелюдью, особые, точные и полные знания о земле, воде и воздухе, защищать людей от порождений Нави, накладывать и снимать прочу и многое другое.

Кстати, ничего плохого, в принципе, в этом волхвы не видели. "Ведь зло, оно от людей, и от лучины можно читать свитки, а можно поджечь соседу избу". Поэтому до поры до времени никто в росских княжествах не преследовал ворожея. Другое дело, что принципиальным отличием между Явью и Правью было то, что в Правь входили молитвой и верой, а в Навь — умерщвлением чего либо. Недаром самые сильные колдуны были калеками или уродами. Понималось это так, что такой колдун уже вперед, авансом, заплатил за многие свои способности. Другим колдунам, так как платить за особые способности частью себя мало кто желал, приходилось резать кур, баранов или лошадей, а если не было, то наносить себе болезненные, но не калечащие раны. Тех же, кто сходил с ума и начинал приносить человеческие жертвы, творить зло ради зла, или начинал поклоняться Кровавому Богу, истребляли без всякой жалости, как зверей-людоедов, зачастую сжигая заживо в избе вместе со всем имуществом.

Впрочем, не забывались и практические тренировки. На этот раз их сложность возросла. Теперь требовалось чувствовать не мощные, как уже понял Ярослав, потоки, по какой-то причине циркулировавшие по котловине, а более тонкие. Радослав приносил с собой, или водил дитя по музеям и хранилищам, указывал на различные вещи, а Ярослав должен был почувствовать ее.

Предметы были совершенно разных форм и назначений: мечи, ножи, одежда, фрагменты доспехов, амулеты, гривны и кольца, даже ложки! Если хорошие предметы ощущались им надсознательно как "теплые", трудно подобрать аналог других чувств, то плохие чувствовались как "холодные". Причем чем выше росла чувствительность Ярослава в "догляде через правь", тем больше оттенков он мог различать. Предметы теперь бывали не просто "теплые", но еще и "светлые, мягкие, сладкие", а также "горькие, злые, темные ".

Кстати, человек не одаренный богами особой чувствительностью, тоже мог чувствовать, но происходило это неосознанно. Ведь иногда в разговорах даже самого что ни на есть дремучего атеиста и материалиста мелькают фразы, принадлежащие по определению мистическому восприятию мира. Что-то вроде "это хорошее место, мне нравиться", или "там просто место нехорошее какое-то". Вот только чувствовались так места, которые действительно очень и очень хорошие, либо очень и очень плохие. Тонкости недоступны.

Высший уровень чувствительности, которому учили и тренировали Ярослава, различать оттенки и интенсивности этих самых "теплых-холодных" цветов. Ведь очень и очень редко бывают вещи (и люди) полностью плохие, или полностью хорошие. Обычно — серединка на половинку. Вот эти серединки и половинки и нужно было четко ловить и классифицировать.

Была здесь некая заковырка, одна из общих сложностей в обучении. По понятным причинам, волхвам было легко разложить по полочкам положительную составляющую, а вот разобраться в отрицательной, в злой, им было очень трудно. Зато Ярослав научился тут немного мухлевать. Положительную оценку он делал своими чувствами, а отрицательную, через своего черного затворника. Он оказался на редкость сведущ во всякой дряни.

Где-то — на второй год такой учебы Ярославу в голову пришел вопрос, который по идее должен был бы появиться гораздо раньше. Дне этак на третьем.

— Я еще, в принципе, могу предположить и понять, откуда берется сила или энергия, ну... в котловине. Но откуда она берется в предметах?

— Верный вопрос, дитя. Да что ль так долго ты до него доходил?

— Ну не задумывался я.

— А вот теперь что думаешь?

— Не знаю. Знал бы, не спрашивал!

— Не знаешь... Не задумывался... Ну так слушай. Каждый раз, когда мы прикасаемся к предмету, мы оставляем ему часть своей силы, что есть в каждом человеке. В зависимости от того, каков этот человек был, то и впитывается...

— Но это же бред! Это противоречит всему... — перебил Ярослав Радослава.

— Ой ли противоречит это твоим познаниям о мире? — С усмешкой волхв в свою очередь перебил Ярослава. — Разве подвинув его, мы не передаем ему, как ты это называешь, "энергию"? Разве просто прикоснувшись к нему мы не оставляем на нем отпечаток своей ладони, разве не нагреваем его своим теплом? Скажешь не так это?

— Ну... Так.

— Знать, можешь ты принять и то, что мы оставляем на нем отпечаток не только в Яви, но и в Прави?

— Ну... В принципе, да. Но что из этого?

— Из этого, как ты выражаешься следует очень много. Мы не только привыкаем к вещам, вещи привыкают к нам также. Почему ты думаешь, люди приходя к кузнецу наварить на старый, еще дедовский нож новую кромку в замен сточенной, а не покупают новый? Только из жадности? Нет. Этот нож так долго служит их семье, что привыкает к именно этим людям. Он никогда "сам не порежет" своего неосторожного хозяина, никогда не соскочит, будет меньше тупиться...

— Но это уж совсем ерунда. Люди никогда не увлекались какими-либо особыми или старыми вещами, предпочитая им новинку. Хотя...— задумался Ярослав, — А произведения искусства сюда тоже входят?

— Сюда входит все. Ткань, одежда, то, что ты называешь произведением искусства, намоленные святыни, оружие, инструменты, дом, мебель, земля на которой работаешь ты и твои предки, даже пища, сделанная живыми руками, что говориться "с душой" намного лучше и вкуснее. И если наступят такие времена, когда, как ты говоришь, все делаться будет без участия человека, даже тогда, забыв обо всем, подсознательно люди будут тянуться к таким немертвым вещам. Скажешь это не так в твоем мире?

— Так. Но тогда, если дальше продолжать аналогию, то делая что-то, я теряю часть своей души? То есть, чем меньше делаешь, тем больше сохраняешь свою душу?

— А когда пашешь поле или в кузнице стучишь молотом, мышцы напрягаешь, ты становишься слабее? Много тренируясь тебе с каждой новой тренировкой все тяжелее становятся меч и щит? По твоим суждениям получается именно так. Нет! Все совсем наоборот. Вот и с этим так же. Чем больше делаешь, тем лучше и больше у тебя получается. Тем прекраснее и насыщеннее твоей силой выходят у тебя вещи. Тем более, когда ты во что-то вкладываешь свою душу, ты и сам становишься лучше, и округ люди тоже.