От любви до ненависти...

— Ты устал, пойдём спать?!— под шорох опавших листьев, шепчет, почти касаясь его губ, она. Кэт повернулась к нему, глаза её наполнились слезами, голос дрожал он волнения.

Он восторженно наблюдает за каждым её движением, ловит слова. Сердце его не выдерживает. Оно разрывается. Не понять, куда она клонит, он не может. Потому резко наклоняется и целует её в губы, пригвождая к месту не позволяя ей подняться. Целовал ещё и ещё... Потом он сам помог ей подняться. Все барьеры рухнули, а страхи улетели в тартарары от сильных и таких нежных рук, ласковых прикосновений, убаюкивающего голоса и страстных губ.

— Ты позволишь мне любить тебя?— обратился он к ней.

Она подняла на него сияющие глаза и прижала руки к груди.

— Питер, ты знаешь, что да.

На устах Петра блуждает виновато— глуповатая счастливая улыбка, он пытается смести её, но не выходит. Она играет на губах, в живых глазах ставших в один миг яркими, яркими. Он наклоняется к лицу Кэт и шепчет:

— Я чувствую себя от счастья глупым— глупым, лёгким-лёгким. Кажется, ветер подует и меня унесёт.

Кэт не убирает лица, не отводит взгляда, а, наоборот, делает шаг на встречу и открывает душу. Она знает его на столько, что уверена в нём в главном: он не бросит и не испоганит её. Её губки отвечают:

— А я себя невозможно тяжёлой, набитой счастьем, как золотыми монетами по самую макушку. Упаду в воду и буль-буль утону. Что лучше?

Она выросла на его руках. Он больше не копался в себе. Ведь этот ребёнок ждал и любил только его. Таким, каким он был. Не лучше. С ней не надо ломать себя и притворяться, как то было с Анной. Какой есть. Она видела его всяким и всё равно любила. Правда, это не совсем честно по отношению к ней и ему самому такое положение вещей не нравится, но выбора у них нет, судьба поставила перед фактом... Всю обратную дорогу он внимательно смотрел на неё пытаясь найти на её смущённом личике сомнение, неуверенность, но нет, оно сияло решимостью.

Тем временем, ночь тёмным крылом пала окрест. Остановились у солдатского костра, оба молчали уставившись в огонь. Глаза Кэт горели, а царь задумчиво глядел на исчезающие искры, которые превращаясь в пепел оседали на всё вокруг, разрисовывая серым цветом. Только раз его взгляд коснулся Кэт. Он в своих мыслях забежал вперёд, позволив представить себе, как это сейчас с ней будет и что ощутит она от первой близости с мужчиной, которого желала всё время... Про себя он не думал, разве может быть с этим ангелом ему не чудесно... Да и разве не сгорал он рядом с ней как свечка, узнав правду про то, кто она на самом деле.

Они вернулись в шатёр. Пётр зажёг свечу, задраил вход. Кэт села на ложе. Пётр упал рядом на колени и стянул с её маленьких ножек сапожки. Она откинула шляпу и развязала с его шеи платок. Её глаза блестели.

— Ну вот...

— Катерина!...— прохрипел обожжённый горячей волной он.

— Ничего не говори. Ты ж мечтал иметь женщину только свою. Женщину, которая не обманет, не предаст, до последнего вздоха будет с тобой, для которой ты единственный мужчина на свете. Вот теперь будешь иметь.

Он, рыча, снимал с неё мужской военный мундир. Кэт, перемежая бледность страха с краской смущения и тайны, позволяла делать это. А когда его руки забравшись под короткую рубашку скользнули по её дрожащему телу, страхи улетучились и она позволила делать с собой всё... Мир, который находится за шатром, перестал для неё существовать. Она стала его женщиной. Кэт стала иной. Она отдавалась ему всем существом и получала от близости с ним подарок — наслаждение. Её руки нежно обвивают его шею, губы целуют всё, что попадается на их пути. Он не смеётся над её неловкостью и неумением, а замирает от восторга. Всё, что делал он с ней, ей нравилось. Она, теряя разум, вновь и вновь обнимала его. Да! Да! Да! Он до безумия любит её — и с этим уже ничего не поделать! Как давно это произошло? Трудно сказать, но это и неважно. Уткнувшись лицом ему в плечо, она уснула. Рассвет застал её на горячей груди его. Она любит этого мужчину. Любит давно и безнадёжно. Любит звук его голоса. Его походку. Запах его любит. Она счастлива и благодарит бога, что всё это произошло с ней. Проснувшись, он боялся пошевелиться, чтоб не разбудить её. Оба ждали той минуты, когда придётся посмотреть в глаза друг друга. И она настала, как её минуешь.

— Я не был груб? Не обидел тебя?

Кэт протестующе замотала головой. Всё было чудесно.

— Катерина, теперь это самое любимое моё имя,— встречая её взгляд улыбкой, сообщил Пётр.— Построю бригантину, лёгкую, красивую, твоим именем назову.

Во всём ощущалась лёгкость. Неужели ж он по уши, как мальчишка, влюбился в неё. Ведь то, что он долго пытался скрыть от самого себя — очевидно? Он любит эту такую маленькую и такую сильную девочку.

Её горячий шёпот убеждал его:

— А моё всегда было Питер.

— Катя, — наклонился он над ней легко покусывая зацелованные за ночь губки,— когда всё это началось?

Какое-то время он даже пытался смотреть на неё, усердно пробуя что-то там для себя рассмотреть. Как бы ему хотелось дать ей покоя и надёжности, но он знает, что это сейчас невозможно.

Наверное, это не самый подходящий момент для такого разговора. Но какой есть... Она, спрятавшись к нему под мышку, оттуда проворковала:

— С самого первого раза, как только тебя увидела.

Он удивился:

— Ты ж крошка была? Сам на плече таскал...

— Значит, не очень, если хотела быть всегда рядом с тобой. Всегда. Везде. Я не пожелала вернуться к себе в Голландию и без малейшей надежды получить тебя, обрекла здесь себя на мужское платье. Я выучила ваш язык, немного письмо. Трудновато. Полюбила всё то, что ты любишь.

Где-то в глубине души почувствовал себя страшно польщённым. Но пряча это, всё-таки взрослый мужик, радоваться пацаном неудобно, спросил о другом, ему совершенно не понятным. Это объяснимо он боялся нарваться вновь на лживую деревяшку. Хотя понимал — это не тот случай. Ведь про Кэт он знал всё. Однако уступая гложущему его червяку, тут же насторожился:

— Но почему ты в таком случае отправляла меня к жене?

— Тебе было плохо, больно, мне было жаль тебя. Хотела, чтоб был счастлив,— честно призналась она.

Пётр немало был удивлён.

— Даже ценой своего несчастья?

— Даже такой ценой.

Он был сражён. Когда человек жертвует ради другого человека чем-то — это очень важно и о многом говорит. Опять же, легко, не ломаясь и ничего для себя не выторговывая, она стала его любовницей. Он ловил хоть тень замешательства на её лице, но глаза смотрели на него спокойно и безо всякой тревоги.

Их счастье продолжалось неделю. Уходил рано, когда над крепостью вставал солнечно— студёный день. Сбивая ботфортами холодную росу с трав и поздних цветов, шёл делать обход войск. Днём Пётр занимался крепостью, делами. Встречался с господами послами. Понаехало много иноземцев посмотреть, воочию убедиться, что крепость пала. Пётр ничего не делал просто так. Пусть смотрят, планируют, а мы сами с усами. Сделаем ход конём. Тем конём должны стать не только военно— морские силы, но и торговый флот. Поправляя парики, заморские гости цокали языками. Если царь Пётр выполнит хотя бы часть намеченного, шведам придётся худо. Это для заморских держав плохо. Сильная Россия не нужна никому. Каждый со своей надеждой ждал решительных действий шведских войск. Успехи, одержанные русской армией, считали временными.

Дел-дел! Возвращался к ней, когда горнист в лагере играл отбой. Она с нетерпением ждала той минуты, когда звуки трубы взмыв среди темноты погаснут в полосе леса. Ночь купала в своей неге их двоих. Иногда он не выдерживал и приносился средь бела дня. Глаза его горели, лицо таило счастливую улыбку. Иногда едучи стремя в стремя они устремлялись в лесную чащу.. Но странное поведение царя и увлечение им своим воспитанником не могло не остаться не замеченным. Кэт бывала в крепости. Передвигалась по лагерю. Бывало, что их дороги пересекались и Пётр, забывшись, хватал Кэт за пальчики, целовал висок. Тащил в приспособленный под его кабинет дом. Народ непонимающе лупил глаза, а Меншиков, покрякивая в кулак, сипел:

— Мин херц, ты валишь народ на повал. Свалилась проблема как снег в ясную погоду. Или объяви её бабой, или сделай, как задумал: отправь ко мне.

"Отправить?!" Пётр пришёл в ужас от такой перспективы, он переступил с ноги на ногу, но рта пока не раскрыл, продолжая смотреть в глаза собеседнику. Попривыкнув к нежной девушке, он не готов был к разлуке. Да, да...Представить себе уже не мог, как будет обходиться без неё.

Пётр задумчиво покусал губу. Всучил кулаком в ствол сосны, но вынужден был признать, что Алексашка прав. Как ни верти, а отправлять надо. Надо! Он внезапно отведя взгляд и смотря куда-то в сторону, мимо Алексашки, буркнул:

— Ладно, готовь сопровождение. Того здоровяка, что её сторожил, в обоз включи.

У Меншикова застыло лицо: "Для чего?" Пётр гаркнул:

— Что смотришь, выполняй...

Светлейший медленно, с натугой побагровел.

— Сделаю, мин херц, без вопросов, только зачем того?...

Пётр поднял бровь.

— Ты ж сказал — без вопросов...

Нет, не выбухнул. Он позволил другу высказаться. Меншиков тут же воспользовался этим, прищурив глаза, расплылся в улыбке.

— Ну тык... Не перестарался ли ты? Молодец, а она девица...

Чтоб так уж не распирало Алексашку, Пётр решил объясниться:

— Всё проще простого. Во-первых, не соблазнится здесь болтать. Он единственный человек в курсе тайны.

— А во-вторых?— вскинул горящие хитростью и любопытством глаза Меншиков.

Пётр раскурил и пососал трубку, долго смотрит в землю, окутываясь дымом.

— Он надёжен я чую. По всему вижу детина не глупый. Дай ему офицерский чин,— велел царь.— Это научит его держать язык на привязи. И не ловчи, я проверю.

— Мне-то что, я сделаю коль велишь...,— пожал плечами, чертя носком сапога на земле кружки Данилович.

Пётр покосился: "Вот чертяка! Пойми, где язвит, а где нет..."

Но светлейшему было не до язв. Меншиков пребывал в большой растерянности. Всему виной уверенность Петра. Почему-то именно она нервировала его сильнее всего. Всё было туманно и не понятно, а он к такому не привык. Судьба вскинула его на самый верх. Он ввязался в большую игру. У него поначалу маленькие планы разрослись до страшно об этом подумать чего... Вот за это он и не щадит себя. Пётр и его замыслы -это дорожка к своей, его Алексашке, цели. Для России просто выгодно, что его интересы пока совпадают с ней, то есть этой его дорожкой. Всё шло, как по маслу. Чтоб быть рядом, он убрал от царя всех: жену, Анну, а вот сейчас творилось что-то непонятное... Хотя девка что надо. Она не тощая вобла Анхен. И умна... Он бы сам пустился с ней со всем удовольствием во всё тяжкое, но... Голос Петра вернул его в реальность:

— Вот именно велю, — припечатал царь.

— Но с медовым цветком поодаль и такой жеребец... Не боисся?— продолжил тот пропуская мимо ушей последние слова царя. Конечно, с его стороны это было ужасно гадко цеплять Петра за такие больные струны, но сил сдержать себя не нашлось.

Пётр, слушая своего любимца вполуха, всё же встал, оценил носы своих сапог, покачался и выдохнул:

— Кряхтел, пыхтел и выдал...— перекривился Пётр.— А если на духу... Боюсь. Не за неё. Здесь точно — девочке нужен я. За него боюсь. Если дурак, соблазниться может. Тогда его убью. Выдюжит: со мной будет. И ты не смей думать про неё. Вижу, как слюни жуёшь.

— Я то что, мин херц. Знаешь же, сделаю, как велишь. Разве ж на меня нельзя положиться... — зашмыгал носом суетясь Алексашка.— Но заводная же сатана! Так морочить всех...

— Что?— рявкнул, пряча улыбку Пётр. "Тут Алексашка прав. Только подумаю и горю! Анна против неё холодный лягушонок".

Меншиков расплылся в притворной улыбке.

Пётр на Алексашкино счастье не ждал от него чего-то необычного и воспринимал его таким, какой он есть. То есть всяким. Пётр знал твёрдо — вреда от Меншикова Кэт не случится, не посмеет, а всё остальное он от него перемелет. Он зорко следил за его растущим, как на дрожжах богатством, время от времени отстёгивая от него в государственную казну. Алексашка сопел, но воровать не прекращал.

Вот и сейчас Алексашка картинно вздохнул и мыркнул:

— Что делают сладкие барышни с нашим братом, прямо беда!

Пётр ошибался в своей уверенности к Алексашке. Меншиков был уже не тот. Да он по-прежнему играл в раба царя, но матёрый, богатый и хитрый, светлейший осторожно шёл к цели. Деньги и власть раскрывали перед ним все двери, сгибая спины и заставляя тайно и слепо работать на него людей. Меншиков опять покидал в голове мысли: как подобраться к этой девчонке? Это сейчас для него проблема номер один. Сделал попытку подкупить охранника Кэт, но впервые вышла осечка, ему это не удалось. Тогда подослал к нему убийц. Появился повод подставить своего человека. Но богатырь расправился с ними. Светлейший был в растерянности. Добраться до Кэт оказалось не так просто. Глядя на неё, он испытывал непонятные ощущения. Помимо упрямства в этой девушке было что-то такое, что его не на шутку пугало и раздражало. Она вела себя с ним настороженно и холодно, словно опасаясь. Возможно, женское чутьё опасности. У баб случается. Надо приложить силы, но с этим разобраться.

Пётр день провёл в метаниях. Он пытался решить мучивший его вопрос. Это как сказать Кэт о предстоящей разлуке. От намечавшегося разговора у него было не самое лучшее настроение. Сразу не решился, тянул, лишь за полночь он объявил Катерине о своём решении. Встрепенулась и в слёзы. Надежды на то, что он оставит её рядом с собой, не оправдались, и ей бы следовало это предвидеть. Покидать Петра не хотелось. Зачем ей это нужно делать она тоже не понимала. Пётр, как мог принялся утешать, терпеливо объясняя:

— Катенька пойми, я и так ввёл народ в удивление. Шепчутся по углам, мол, царь с мужиком живёт. Сама ж знаешь: нашим лишь бы что болтать. Замутят покруче стрельцов.

— Давай я в женское платье наряжусь. Скажешь, служанку взял,— замолчала она, глотая слёзы и осторожно поглаживая ямочку разделяющую его грудь.

Пётр приподнялся на локте и, заметив, как в глазах её блестят невыплаканные слёзы, а губы дрожат, жёстко сказал:

— Ни за что. Ты оказала мне честь быть только моей... Любить меня. Твоё имя паскудить не дам.

Кэт понимала и принимала нелёгкую реальность, испытывая тупую и безнадёжную боль. Вздохнув, она невесело улыбнулась уголками губ. И совершенно без тени стыда, но дрожащим от волнения голосом прошептала:

— Мне совсем неважно, что со мной потом случиться. Я властна над собой и своей жизнью. На Московии любят поговорить, ты не справишься с языками и баснями. Придумают такое, что нам и на голову не придёт.

Он понимал, что она права. Но если б дело было только в этом. Понимал и то, что ей придётся столкнуться людской яростью и презрением. Её будут просто третировать, как заблудшую овцу. Ей предстоит терпеть душевные муки и жить в мире постоянных оскорблений и ежедневных упрёков. В глазах людей ей суждено стать падшей женщиной, матерью его незаконнорожденных детей. Выдержит ли? Как ослабить её груз? Петрово круглое лицо построжало. Поэтому и пробубнил: