Мастер Харрунга, лекарь из Приозёрья

Когда-нибудь они от картинок да обидных подписей к делу перейдут. Вон, какие все парни дюжие да могучие, что у одних, что у других. Вряд ли они так при написании воззваний натренировались. Ясно, что однажды стравят их стенка на стенку. Зато государству с того — сплошное удобство. Не с Короной ведь эти союзы борются, а друг с дружкой. Расходу меньше!

"Да, Ратамми, пришел"... "Знаком...ого по дороге встретил, вот и задержался"... "Ничего, холодную съем"... "А ты все шьешь? Отдохнула бы, а?"... "Знаешь, какой у нас случай на работе был? Мужик один..."... "Сбиваю? Ну ладно, ладно. Молчу"... "А ребенок уроки сделал?"... "Ах да, каникулы же!"...

Тогда в Мичире я мог бы поселиться не на той квартире. От нее просто до работы было ближе добираться. Соседка могла бы попросить и другого доктора попользовать отца Ратамми. Или я бы ограничился лишь делами Целительницы и не путался б с молоденькими девицами.

Таммины подружки говорили потом, что ей повезло. Иной бы, мол, отвертелся и от свадьбы, и от ребенка. И вообще, я там еще с одной медсестрой встречался. Почти серьезно. Может, и неплохая была бы пара. Э, да что теперь.

"Ялли, ты чего тут один сидишь? Наказан, что ли?"... "Точно — нет?"... "Думаешь?"... "Хорошо. И о чем?"... "О лю-юдях? Это важно. И — как?"... "В каком смысле — что из человека получится?"... "Это смотря из какого человека"... "Что значит — вообще?"... "А, ты об этом. Ну так — ничего. Он уже сам из обезьяны получился"... "Тупик, говоришь"... "Не знаю. Тогда, может быть, кто-нибудь еще лучше"... "Так как же я скажу — кто, если его еще нет?"... "Нет, боги, наверное, не получатся"... "Но ведь и обезьяны тоже не знали"...

"Свиньи? Почему — свиньи?"... "Ах да, про орков. Вообще-то, так неприлично говорить"... "Считается обидным"... "Еще кто-то выведется? Вряд ли"... "Условия не те. Да и люди проследят"... "Если честно, так я думаю, из страха"... "А вдруг они сильнее окажутся? И тогда люди будут как гамамбуки"... "Потому что они в отличие от нас — твари неразумные"... "Да, разум — это главное"...

Растет наш мальчик. Скоро спросит у папы, как детишки заводятся. И разговорами, что, дескать, Безвидного милость — больше не ограничишься. Правда, я в его годы уже знал. Ну, так на то она и деревня. А может быть, и он знает. Тот же сынок мастера Чи мог просветить. Или в школе — приятели.

Дети, Ялли, берутся совсем непонятно, от чего. Когда, например, два совершенно чужих друг другу человека какое-то время тесно меж собою общаются. Ну просто очень тесно. А после один из них вдруг сообщает другому, будто что-то не так, и вообще — ерунда какая-то. И тот женится. А там, глядишь, и дитё появляется. И эти двое для всех прочих уже не очень-то и чужие.

"Тамми, а скажи — что у вас там за начальство такое гильдейское?"... "Ну вот человек травму на работе получил, а его хотят без пособия оставить"... "Так не сможет он теперь на прежнем месте трудиться"... "Я к тому, что у нас недавно такой недужный был"... "Да, к нам его приятели уже приходили, говорят — так и случится"... "У вас правда так делают?"... "Не знаешь?"... "Да Семеро с ним, с этим мужиком. Им вообще доктор с мануфактуры заниматься будет. Ты устав ваш гильдейский хотя бы видела?"... "А где его достать-то можно?"... "Да потому что надо же знать!"...

Ратамми считает, что по ее договору с гильдией ей никаких льгот и вовсе не полагается. Оттого что работа у нее сдельная, и шьет она, якобы, для своего собственного удовольствия. А если мастер Харрунга думает, что его жене в таком случае и вообще можно было бы не работать, то он сильно заблуждается. Потому что когда его выгонят со службы за пьянку, Тамми с ребенком хотя бы с голоду не помрут. Вот и весь разговор. Чего его заново-то затевать?

Вообще же, стоит мне только произнести слово "дежурство", "лечебница" или "недужный", жена меня слушать сразу перестает. Я давно это заметил. Придешь с работы, начнешь рассказывать, чего там сегодня было, а тебе в ответ — "Угу"... "Да"... "Ну и..."... "Нет"..., и по новой, в том же порядке. И иногда "да" или "нет" даже не к месту, а просто потому, что их очередь пришла. Не замечать — это у нее такой способ не ругаться.

Как здорово мы когда-то болтали с Миррой. Зимою и весной. В самом начале, когда вспоминали Университет, обсуждали общих знакомых или о лечебнице трепались. Она меня действительно слушала, если я о чем-то рассказывал. И с нею мне было свободно, будто мы много лет уже знаемся. Так ведь и это куда-то делось.

Я же сам все и разрушил. В один прекрасный день мастер Харрунга счел, что он Мирру только как дружок-любовник не устраивает. Ей, якобы, чего-то большего подавай. Серьезных намерений, обязательств, постоянства, может быть. Или чего еще. Подумал так, испугался, да и сбежал. Ты на меня, дескать, мастерша Виндвелли, не рассчитывай, не хочу я этого.

А с чего я, собственно, взял, что она когда-то рассчитывала? Ни разу Мирра меня не пригласила нарочно. Ни разу удержать не пыталась. Даже вещиц никаких не дарила, чтобы запомнил навек. Приходил — принимала, плюшками иной раз угощала, было дело. Просил — не отказывала. Говорил — сопереживала. А уходил — так и не грустила особо.

А то, что словами ласковыми и хвалебными награждала — так она их, поди, любому сказать могла. Хоть Таморо, хоть Чамиангу, да хоть тому же Никони. Жалко, что ли, человеку польстить, приятное сделать? А на самом деле — не такой уж я великий Рогатых дел мастер — просто Мирре со мною интересно бывало. И легко — точно так, как мне с нею.

Почему же я к ней ходить перестал? С той памятной пьянки в "Осеннем каштане" больше ни разу и не был. И на работе — все только по делу, никогда просто так не заговариваю. Не потому ведь, что новую бабу нашел. Кайнелли — не причина, вон к нам девчонки на сестринскую практику приходили — так я с одной все ж таки закрутил.

Эти молодые, к слову, такие причудницы. Чтобы не сказать, извращенки. Но умелые, и с ручонками шаловливыми. Старый проверенный способ им, видите ли, никак. Зато — безопасно. Никто после с доктора жениться не потребует. И то хорошо.

А может, и нехорошо. У нас-то в деревне как считалось: когда работниц на лето нанимали, грех было мужикам с ними не загулять. Иначе прогневается Рогатый — свиньи плодиться и перестанут. Так с пятнадцати лет я этот обычай и чту. Хотя — что уж мне теперь свиньи?..

* * *

Вчера соперировали почтаря Капагури. Нашли затронутые узлы рядом с аортой. Печень нашпигована отдаленными поражениями, как арбуз семечками. Не случайно он желтеть начал. Совсем плохи дела. Арнери, что его оперировал, вздыхает — а был ли смысл в самой операции. Да, по правилам полагается, и все же...

Пока мы держим Капагури в медикаментозном сне. За те дни, что он здесь, все его соседи разъехались по отделениям. Кроме черепа — тот так и не потянул. Отек мозга. А думалось, что поправится.

Мужественной личностью оказался наш почтовый мастер. Предстоящей операции нисколько не боялся. Ждал ее, и с большим любопытством. Хотя ему и объяснили, что все это — временно. Отсрочка, не более. И все же надеялся человек. Сумел радоваться малому — вот, дождется зимы, пройдется по первому снегу.

А еще выяснилось, что служа на почте, мастер Капагури проявлял немалый интерес к современной науке. Рассказывал нам все про некий чудесный электрический прибор, который скоро изобретут. И сможет этот аппарат передавать на расстояния почти все — и письма, и карты с чертежами, и даже музыку. Причем очень быстро и не требуя барабанной азбуки.

Хороший он рассказчик. Врал, конечно, зато вдохновенно и увлекательно. Или не врал, а просто книжку пересказывал. Но голос у него при этом становился громче. Откуда только силы брались? Что там мы — больные заслушивались. Впрочем, не все. Вот Чуру мастер Капагури умудрился достать. И все байками о господине Тоги, "славном воеводе" времен Чаморрской войны.

Это, надо понимать, у почтаря было второй любимой книжицей. Повести о том, как воевода Тоги являл свое геройство и находчивость на фронтах. Причем иногда в нескольких местах одновременно. Чура поначалу молчал и хмурился. Потом пробурчал что-то про великого избавителя орков. Освобождавшего тех от пожиток, жилья и жизни. Капагури обижаться не стал. Вновь завел про чудной прибор. И Чахбар успокоился, вернулся к тетради.

Утром перед операцией наш недужный был особенно разговорчив. На этот раз решил побаловать нас историей о зодчем, в которого вселился дух Устроителя Байчи. И об обнаруженных документах, где согласно науке Устроения, надлежит строить лучшие дома в городе Ларбаре.

Когда его уже на каталку переложили, Капагури, наконец, прервался. Махнул рукой — авось, еще продолжу. Каталка уехала, а Нелли обмолвилась, что этот и с того света явится — дорассказать, если не успел. И тогда Чура рассердился. Негромко, но со злостью произнес: "Чтоб я больше этого не слышал!". Я так и не понял, к кому он обратился — к Дакарри с требованием, или к богам — с просьбой. Но все равно было неприятно. То ли оттого, что Чахбар, такой спокойный и сдержанный, вдруг вспылил, то ли потому, что он на Кайнелли наехал.

Тогда я и припомнил шутку про кладбищенского сторожа, что от соседа Чи слыхал. Нелли рассмеялась. Чура тоже улыбнулся. И оба замахали на меня — ну, мол, еще накличешь. А я подумал — может, мастера Капагури дома никто не слушал, так он хоть здесь, бедняга, выговориться решил. Напоследок-то можно?

Теперь почтарь раньше завтрашнего дня не заговорит. Пусть спит, мы постараемся... Ох, твою налево! Если так будем стараться — он вообще не заговорит!.. "Мирра!"... Ёрш тебе в парашу!.. Хорошо — заметил. И капельник закрыл... "Ты чего делаешь?"... "Чего капаешь, говорю?"... "Ах, калий, да?"... "Хочешь, чтоб дядька остановился?"... "Так какого умбла ты систему на полную пускаешь?"... "Вспомнила, слава Семерым!"... "Медленно-медленно"... "Нет уж! Давай теперь вместе посчитаем"...

Опять девка замечталась. Подсоединила систему и пошла — будто так и надо. И ведь знает же, что калий быстро нельзя. И вообще, собственно, где Дакарри? Капельницы ставить — ее обязанность. Ну конечно, делает вид, что очень занята. И при этом улыбку прячет. Потому что все видела и слышала. И очень довольна, стерва. Только жаль, дескать, что другие не видали, как "мой доктор" наконец-то "нашей дуре" по рукам дал. А Мирра-то ей по доброте душевной помочь взялась. Уж лучше б вовсе не бралась, дура!

"Кайнелли, заканчивай, пожалуйста, с катетером"... "Собрала? Молодец!"... "Нет, пусть нянька отнесет"... "А ты больному из травмы капельницу наладь"... "Да, как обычно"... "Что?"... "Не можешь попасть?"... "Ах, вен нет?"... "А на кисти?"... "Ну, если уж ты не попадаешь, так чего мне пробовать?"... "Ладно, готовь набор для венесекции"... "Нет, не надо мастершу Виндвелли. Я уже освободился"...

Тагуду, между прочим, опять в операционной. Не любит он это дело — в отделении торчать да в грязи ковыряться. А стало быть, женская палата осталась на Мирру. Ох, стоит туда зайти, поглядеть — как и что. Одна радость — тут хоть больных немного, всего трое. Тетка со спаечным непроходом, цирроз и бабка-сердечница после удара... Подозрительно синяя что-то бабка.

"Мирра"... "Мирра!"... "Бролго, а где мастерша Виндвелли?"... "А, чай пьет... Ну ладно, дай мне тогда тетрадь больной с третьей койки"... "Не нравится"... "И давление ей смеряй, будь добра"... "А что ты ей уже делала?"... "Угу, что доктор назначил"... "Значит, чай, говоришь?"...

И после этого я с Миррой поругался. Даже накричал на нее. За то, что с антиаритмиками задержалась. И за то, что в чужой палате помогать сунулась, а своей не занимается. И за то, что чаи распивает не вовремя. И за то, что она... Ну, в общем, сама виновата. А Мирра слушала-слушала, а потом возьми да и скажи: "Чем воздух сотрясать, ты в следующий раз лучше стукни". И пошла работать.

"Стукни". Вот, что она имела в виду — "ударь" или "доложи"? В смысле, куда следует доложи, ты ж из Охранки. Наверное, тоже обиделась на меня. И за поучения, и, может быть за то, что после той пьянки я у нее так и не появлялся, и за все прочее. Вроде бы не ссорились, не ругались, не досаждала она мне ничем. И вообще — чего я, собственно? Вот возьму как-нибудь и завалюсь к ней опять. После Преполовенья, например. Если скажет, что обижена, — извинюсь, а нет — так и ладно. Или сразу извинюсь. Не надо мне все же орать-то было.

Снова из операционной кого-то катят. Вслед за каталкой Буно косолапит. Мастер Баланчи, стало быть, оперировал. Теперь он сначала курить будет, а потом только протокол запишет. Значит, тетрадь принесут не раньше, чем через полчаса.

А мужик-то громадный. Я его ни в одиночку, ни с сестрой не переложу. "Буно, слышь, нам самим не управится"... "Помогай, давай"... "Да куда ж ты один-то?"... "Ну, силен, брат!"... "Тут, кстати, что?"... "Чего "тово"?"...

— А Вы о чем спрашиваете?

— Я говорю, что тут за операция была?

— Так перитонит аппендикулярный. Трехдневный.

— Ясно. Тетрадь потом занести не забудьте... Да погоди, успеешь. Пошли, что ли, пыхнем?

Буно Валикко родом из Черных Раков, по-деревенски расчетливый. Так что на халяву покурить никогда не откажется. Хотя — мне не жалко. Сам когда-то школяром был... "Бери, бери, не стесняйся"... Впрочем, нет, таким, как Буно, я, пожалуй, не был. Только бы меня и видели в лечебнице во время каникул. А этот вот — ходит. Почитай, каждый день. Как и чангадангова ученица Ягукко. До чего же школяры пошли любознательные! За наставниками прям хвостами бегают.

Кстати, вот и наставник. Мастер Баланчи нас из коридора видеть не может. Ничего, если что — Нелли скажет, где нас искать... Ох, бабы, ко всем подлизаться норовят. Знает же, что Талгано приятно о "своем мальчике" что-нибудь хорошее услышать. Вон, пожалуйста — уже хвастает: Буно, мол, чудо сотворил... И то сказать: такая силушка — разве не чудо?

Чего это Баланчи за сердце хватается?.. А, нет, это у него часы в нагрудном кармане. Что же он — ученичку время по минутам расписал?.. "Здесь мы, мастер Баланчи. Дымим"... "Что — победили отросток?"... А часы-то у Талгано не простые. Прячь — не прячь, я-то вижу, что в них счетчик Саунги вделан. Аккуратненький такой, не сразу догадаешься... "Мы? Да ничего. Курим вот. Присоединяйтесь!"... "Ну, дело хозяйское"... "Ладно, Буно, иди, коли тебя мастер зовет"...

Наверное, мне все же показалось. С чего бы это Баланчи на меня косо смотреть? Он что — решил, что я Буно к себе сманивать взялся? Вот еще, не было заботы. Экий он, однако, ревнивец!.. А вообще — зачем мне ждать, когда праздники кончатся? Завтра же к Мирре и пойду. Она после дежурства дома должна быть...

* * *

Был я на выходных в Похвальном. Пришел, поднялся по лестнице, сделал рожу поувереннее и постучал. Мирра отворила не сразу, может быть, занята была. Или спала. Открыла, поглядела на меня и спросила: "Ну, что?". "Вот" — ответил я не хуже Буно и вошел. И мы начали объяснятся.