Все ведьмы - рыжие

— В машину, Марго.

Ой как хотелось послать, ой как сильно, но... этот может схватить за волосы и поволочь в самом прямом смысле. Он может, у него тормозов нет. Пришлось идти другим путем:

— Стужев, у меня правда планы на сегодня.

— В машину, — повтор приказа.

Ыыы...

— Стужев, — пытаюсь быть вежливой, — не могу я! Не могу, понимаешь, меня ждут. Очень. А его одного оставлять нельзя.

Хмыкнув, Князь вопросил:

— Налево свалит?

— Да у него мастеркласс по всем направлениям! — с тяжелым вздохом ответила я, вспоминая Ромкино умение вмиг перевернуть все вверх дном.

И тут Стужев сделал неожиданное предположение:

— Ребенок?! — молча смотрю на Князя, тот повторно выдает перл: — У тебя есть ребенок?!

Мексиканские страсти отдыхают! Бабули, чья память хранит воспоминания о 'Просто Марии' умильно вытирая слезы потянулись вперед, мужикам явно стало скучно, молодежь все еще ждет клубнички. Почему-то я брякнула:

— Ну да... — и добавила, — твой.

Аншлаг в глазах бабулек! Искреннее сочувствие всей мужской составляющей собственно Князю, оторопелый вид у анимешки глюченной. Но Стужев отреагировал достойно, хмуро вопросив:

— И сколько ему?

— Три года! — бодро ответила я.

Задумчивый Князь, не менее задумчиво:

— Почти четыре года назад... да, я тогда пил много... Это фактически сразу после аварии...

Полный аншлаг! Я такого жадного внимания никогда не наблюдала! Бабули затаили дыхание, женщины жадно ждали продолжения, девушки приглядывались к Князю, мужики чисто из солидарности продолжали ему сочувствовать, маршрутчики смирились, и устроили остановку на три метра ниже.

— Кажется, я вспомнил, — продолжал 'вспоминать' Князь, — ты тогда еще по ночам подрабатывала на Тверской...

Вот гад-гадский.

— Ну да, — нагло отвечаю, — и пожалела тебя, болезного. Видишь, чем все закончилось? Нельзя быть доброй к людям, ох нельзя!

Князь усмехнулся и с некоторым восторгом протянул:

— Ведьма ты, Марго, я даже почти поверил.

— Что значит 'почти поверил'? — возмутилась я. — Алименты платить кто будет?

И тут в толпе послышалось:

— Все, попал пацан.

А Стужев смотрел на меня и улыбался. Я улыбнулась в ответ.

— Правда ребенок?

— Правда, — созналась я, — и правда уже бежать нужно.

— Ты мне нужна сегодня, — уже нормальным голосом без подколок и снисходительного тона, сказал Стужев.

— Сегодня никак, — я развела руками, — у Кати ночная смена, малый дома сам, а ты меня задерживаешь.

Стужев покивал, затем спросил:

— Ты себя в зеркало видела?

Интересный вопрос.

— Я так и думал, давай в машину, — и не дожидаясь моего ответа, сам вернулся в автомобиль.

То есть мое шествование следом подразумевалось как само собой разумеющееся. Я посмотрела на самоуверенного Князя, вольготно развалившегося на водительском кресле, на толпу, жаждущую продолжения банкета, на нужную маршрутку, как раз подъехавшую. Выбор был очевиден.

Сделала ручкой няшке анимешной и помчалась в маршрутку. Стартовали мы сразу, как я вбежала, и не успела передать за проезд, как мы промчались на желтый, оставляя рванувшего следом Стужева простаивать на красном.

* * *

Знакомый с детства подъезд — раньше тут жила бабушка, потом отец замутил с Катей, ушел от нас и они поселились здесь, в квартире, которая раньше приносила семье доход. Потом родился Ромка и отец сделал единственное для сына хорошее — из квартиры он их не выгнал. В остальном папа, после возвращения к маме, наведывался сюда раз в полгода, оставлял деньги, с каждым разом все меньше, кривился, когда малыш к нему бежал, и был категорически против моего здесь частого присутствия. Мама тоже. А Катя разрывалась на двух работах, обожала сына, не держала зла на моего отца и всегда очень радовалась мне. Нет, к Кате у меня было сложное отношение, с одной стороны девчонка она не плохая, всего на шесть лет старше меня, с другой... не прошла папина попытка создать вторую семью бесследно для семьи нашей. Так что Катя для меня была кем-то все же не приятным, а вот братика я очень любила.

И открывая дверь старым ключом, я уже слышала, как босые ножки бегут по дорожке.

— Йита! — счастливый визг на всю квартиру.

— Ромка! — бухаюсь на колени и ловлю мелкого.

Маленькие ручки сжимают шею, мокрый от мороженного нос утыкается в шею, а липкая маечка явно получила мороженки больше, чем нос, но все это такие мелочи!

— Мама давно ушла? — подхватывая ребенка, разворачиваюсь, закрываю двери.

— Давно, — шепчет Ромка, продолжая прижиматься ко мне изо всех сил.

Вот Катька! Знает же, что малый боится один оставаться в квартире, могла бы и подождать меня.

— Голодный? — задала я следующий вопрос, скидывая кроссы и рюкзак и направляясь на кухню.

— Кусал! — гордо ответил Ромка.

— Мороженку? — недоверчиво спрашиваю, ибо знаю, как Катя готовит.

Ром все так же гордо кивнул.

Катя. Иногда я начинаю понимать, почему папа ушел от нее!

— Пошли варить кашку, — решительно сказала я.

— Васебную? — проявил Роммка живейший интерес.

— А то, — я вспомнила про скатерть, — и у нас даже будет скатерть-самобранка!

— Ууу, — глазенки предвкушающее засверкали. — Самабака...

— Самобранка, — поправила я. — Это значит, что ее брать... — думала сказать можно, вспомнила с кем разговариваю и категорично добавила, — нельзя.

— Самабака... — повторил Ромочка.

Мне его вариант нравился.

Зайдя на кухню с горами грязной посуды и не убранным столом, на котором имелись остатки пиццы и пустые одноразовые коробочки от покупных салатов, я усадила Ромку на детский стульчик, поставила воду греться, потом сходила за скатертью и загрузив ее в режим деликатной стирки.

— Гречка, пшенка, арнаутка, рис? — начала перечислять варианты.

— Пюе, — внес свое предложение малыш.

— Пюе, — повторила я, в задумчивости оглядывая кухню.

С овощами тут всегда туго, обычно я таскаю, чтобы малому супчик сварить. Года два назад я вообще предложила маме забрать Ромку к нам, Кате он тогда был не нужен, а дома за ним точно смотрели бы лучше... Страшно вспомнить, что было после, и данный вопрос я больше никогда не поднимала, да и походы к Ромке скрывать начала.

— Ромка, для пюе нам нужно в магазин сходить, давай пока кашку.

— Гечку, — смирился с неизбежным малыш.

А может не так уж и плох вариант съехать на отдельную квартиру и деньги взять? Забрала бы Ромку к себе, наняла няню и было бы у нас все хорошо...

— С подливкой, — предложила я.

Ромка кивнул, и поставив сковородку на огонь, я принялась искать лук. Не нашла. В итоге мы плавно забыли про подливу, вода вскипела, гречка сварилась, я обрадовалась маслу сливочному и все его вбухала в кашку. Ромулечка терпеливо ждал. Вообще потрясающий ребенок — не капризничает, не скандалит, нежный такой и ласковый — самый лучший мужчина в мире!

— А потом, — я рассказывала про сказочную страну, в которой сегодня побывала, — дерево попросило сигарету.

— Куить плохо, — вставил умную мысль Ромка.

— И я о том же, — потрясая ложкой, которой кашу мешала. — А потом было такое...

Внезапно от двери послышался смешок и я услышала веселое:

— Какое?

Ромка вздрогнул от неожиданности и заорал. Я швырнув со злости ложкой в Стужева, рванула к малышу. Быстро вытащила из стула, обняла, начала успокаивать, потом вовсе унесла в детскую. Там маленький долго еще всхлипывал и дрожал, а я, стараясь не думать, что будет с гречкой, все укачивала его на руках.

— Плохой, — немного успокоившись, прошептал Ромочка.

— Да вообще козел! — не сдержалась я.

— Козики хаосие, — возразил ребенок.

Из коридора раздалось:

— Гречку я выключил.

— Теперь испарись! — рявкнула в ответ.

Тишина.

Анимешка психованная! Слов вообще нет. Придурок.

— Йита злая, — заметил Ромочка.

— Идем кушать, — предложила я.

И мы прошли по коридору, мимо бесстыжего Стужева, который держал в одной руке фотографию Ромки и Кати, а в другой трубку домашнего телефона и даже не смотрел на нас. Придурок!

Войдя на кухню, я снова усадила малыша, достала уже сухую скатерть из машинки, и, убрав все со стола, расстелила. Ромка заинтересованно уставился на вышивку. Я тем временем вымыла тарелку, насыпала гречку, распределила по тарелке тонким слоем, чтобы быстро остыла, подула, и поставила перед ним.

— Кушай красиво, — строго напомнила.

Из коридора раздалось:

— Рит, обними малыша, я зайду очень медленно.

Но это было зря, Ромка просто от неожиданности орал, а так он у меня мужик боевой.

— Посел вон! — грозно заявил он, хватая ложку.

Стужев не послушался, вошел, но остановился на входе, настороженно поглядывая на мелкого.

— Йита моя! — продолжал мой грозный идеальный мужчина.

— Полностью поддерживаю, — вставила я, недовольно глядя на Князя.

И тут Стужев совершил подлянку:

— А я волшебник, — подмигнув мелкому, сообщил он.

Грозное орудие в смысле ложка, дрогнуло в руке моего рыцаря.

— Добрый волшебник, — соврал Стужев. — Хочешь бабочку?

Ром медленно кивнул.

Князь сложил ладони, пошептал, подул, а когда раскрыл на его руке сидела... фея! Маленькая фея с крылышками и испуганно взирала на фентезятину отечественную.

— Ой, — прошептал Ромочка.

— О извечные луга... — прошептала феечка.

Стужев усмехнулся, как-то совсем не добро, а затем произнес:

— Дитя видишь? — феечка повернула головку, узрела Ромку, кивнула, и вновь как завороженная уставилась на Князя. — Отныне и до его совершеннолетия отвечаешь головой, поняла?

Фея покорно кивнула.

— Хорошая девочка, — еще одна злая усмешка и Стужев брезгливо стряхнул фею с руки.

Малютка полетела к Ромке, слетела на стол и теперь стояла, изучая малыша, а тот не сводил глаз с нее.

— Ребенок не твой, — вынес вердикт фентезийщик, — но кровное родство прослеживается. Сводный брат?

Я не кивала, я молча сложила руки на груди и собиралась кому-то попортить шевелюру. Узрев угрозу в моем взгляде, Князь просто расхохотался, затем повернулся к фее и спросил:

— Ну?

И малюточка звонким, как звук серебряных колокольчиков голоском ответила:

— Мама.

— Это единственная потребность? — Князь как-то странно скривился.

— Самая главная, — пропела феечка.

Ромка не кушал и никого не слушал — у Ромки было ЧУДО! И он исключительно по-детски забыл обо всем остальном.

— Действуй, — скомандовал Стужев.

Сказочное создание растворилось в воздухе. Ромка захныкал, Стужев обратил внимание на скатерть и направил на меня выразительный взгляд.

— Я ее все равно взяла постирать, — оправдалась тут же, — к тому же Ромка так ее не испачкает, как вы, стадо бугаев фентезийных.

— Маргоша-Маргоша, — с усмешкой произнес Князь, затем прошел, сел за стол напротив Ромки и спросил: — Чего есть будем?

— Гечку, — грустно сообщил ребенок.

Князь задумчиво посмотрел на скатерть, на Ромку, потом на меня и спросил:

— За неимением крылатой спрошу у тебя — такие мелкие, чем питаются?

— Едой, Стужев! — рявкнула я.

Укоризненный взгляд на меня, и обращенное к скатерти:

— Ребенок, народности людь, возраст года полтора...

— Тйи! — обиделся Ромка.

— О, да ты мужик, — восхитился Князь, — скатерть, возраст три года.

И тут чудесное творение ручной вышивки, грустно спросило:

— А волшебное слово?

— Быстро! — грубо приказал Стужев.

И вот тут чудо случилось уже у меня! Перед Ромкой, сдвинув тарелку с гречкой, возникла глиняная расписная тарелка с супом! И ложка деревянная! И тарелка с хлебом румяным и свежим! И плошка со сметанкой!

— Мама, — прошептала я, привалившись к раковине, чтобы не упасть.

— Самабака! — заорал счастливый Ромка, двигая гречку вообще подальше от себя.

— Суп? — задумчиво вопросил Князь. — А молоко, там? Бутылочка? Смеси?

— Сиси? — ехидно вставила скатерть.

— Да брось, на такое ты не способна, — отмахнулся Стужев.

Из скатерти медленно полезло... вымя, коровье, сосками вверх!

Я застыла, Ромка забыл про суп, Князь, хохотнув, сказал:

— Все, прости, не хотел обидеть.

Вымя втянулось в сукно, скатерть самодовольно заявила:

— То-то же.

Князь сделал вид, что ничего не слышал, а Ромка, схватившись за ложку, начал есть, довольный такой! Я подошла, села рядом, поставила ему сметанки, и хлеб в левую ручку всунула, ну и салфетки достала, куда без них, поросенышь он у меня конкретный, потому что маленький еще.

— Рит, а ты что будешь? — спустя несколько минут поинтересовался Стужев.

Я задумчиво на него посмотрела, а Ромка, прожевав, выдал:

— Пюе!

— Это вообще что за блюдо? — проявил совершенное незнание дитячего слэнга Князь.

Скатерка оказалась умнее:

— С грибами? — вопросила она.

— Спасибо, можно и с грибами, — прошептала я.

Широкая глиняная тарелка возникла передо мной. На коричневой поверхности возвышалась горка пюре картошки, желтенькой такой, рядом горка жаренных со сметаной грибов, и еще салат из помидор с огурцами!

— Мне как всегда, — сделал 'заказ' Стужев.

Широкая тарелка из белого фарфора, нож и вилка серебряные, мясо-гриль, рис белый рассыпчатый, листья салата, морские гребешки, три маленькие пиалочки с соусами.

Князь встал, помыл руки, и с грацией аристократа приступил к ужину. Мясо, сочное с кровью, было отрезано небольшим кусочком, затем наколото на вилку, туда же накололи стручок чего-то темно-зеленого, обмакнули все это в соус и протянули мне, со словами:

— Будешь?

— Нет, спасибо, — я встала, взяла вилку и, вернувшись, тоже начала есть.

А потом Ромка сказал:

— И мозьна майозенку.

Стужев на слова Ромочки отреагировал странно. Внимательно посмотрел на него, потом на меня, мне же и было сказано:

— Я, конечно, не специалист в вопросах детского питания, но не рано ли этому шкеду давать 'морозенку'?

— Майозенку, — зачем-то поправила я. Потом, опять непонятно с чего, вдруг начала объяснять: — Понимаешь, был момент, когда Катя, мама Ромки, поступила...— я запнулась, и прошептала, — не очень хорошо. Она потом одумалась и исправилась, но какой-то комплекс остался и теперь Ромке разрешает все, в том числе майозенку.

Почему-то Князь выслушал очень внимательно, и выражение лица было серьезным, а вывод:

— Значит майозенку... я правильно сказал? — молча кивнула. — Ага, то есть майозенку ребенку можно, а нормально кормить его мать отказывается? Хорошая попытка списать все на 'чувство вины'!

Я оторопела, скатерка решила вмешаться:

— То есть майозенку я готовила зря?!

— Ну почему же, я съем, — невозмутимо ответил Стужев, продолжая пристально смотреть на меня.

В этот миг его уже пустая тарелка исчезла, а на ее месте явилось новое блюдо... Грибная поляна из шоколадного и сливочного мороженого, озерцо зеленоватого желе, в котором застыли рыбки из сухофруктов, и все это припорошено белым шоколадом.

— Майозенка моя! — сходу сориентировался Ромка.