Откровения. Книга 3

Мими с одобрением огляделась по сторонам. Домашний кабинет Тринити в кругу ее знакомых славился как образец роскоши и безупречного вкуса. На обитых бархатом стенах висели портреты аристократов восемнадцатого и девятнадцатого столетия кисти Виге-ле Брун и Винтергальтера. В углу стояло фортепиано фирмы "Эрар" — то самое, на котором играл Шопен, сочиняя свои этюды. Бонёр дю жур, маленький, элегантный письменный столик, на котором Тринити подписывала карточки (обычным ее отзывом на званый обед у друзей было "браво!"), изначально был сделан по заказу для Большого Трианона .

Мими решила, что, когда она получит свое грандиозное наследство и они с Джеком купят собственный дом, она наймет этого же художника по интерьеру.

Несколько минут спустя Тринити вошла в кабинет; в руках у нее были два длинных футляра из черного дерева, украшенные золотой филигранью. Чувства Мими смешались, на нее обрушился вал воспоминаний, и внезапно она поняла, для чего они здесь.

— Но где же Чарльз?! — воскликнула она. — Мы же не можем сделать это без него!

— Я пыталась, дорогая. Но он не желает выходить из кабинета. Он просто...

Тринити едва заметно повела плечом. Мими поняла, что мать неукоснительно придерживается жестких рамок этикета. Как бы ни тревожило ее нынешнее состояние мужа, она ни за что не признает этого и никак не проявит внешне своего раздражения. Тринити относилась к тем женщинам, которые по сути своей не приспособлены к закатыванию сцен.

Форсы не говорили между собой о том состоянии, в которое впал Чарльз после того, как утратил пост региса. Оно озадачивало и тревожило их, но поделать они ничего не могли. Они предполагали, что в один прекрасный день Чарльз просто сам из него выйдет. А тем временем компанией, основной и всеми дочерними, руководил высокопрофессиональный Совет директоров, переставших осведомляться, когда их председатель и основатель появится на совещании.

— Все в порядке, — заверил свою близняшку Джек. Он тоже понял, что должно сейчас произойти, и не смог скрыть волнение. — Мы в нем не нуждаемся.

— Ты уверен? — спросила Мими. Вид у нее сделался разочарованный. — Но без благословления архангела...

— Они не станут менее смертоносны, — заверил ее Джек. — Ничто не изменит их силы. Она исходит от нас двоих. — Он кивнул Тринити. — Может, начнем, мать?

Тринити склонила голову.

— Это честь для меня — провести сей ритуал.

Она тихо прикрыла дверь и сделала верхний свет менее ярким. Футляры на кофейном столике засветились мягким, размытым светом.

— Я сожалею о том, что так поспешно высказывала суждения о скоропалительности заключения вами уз. Я ошибалась. Простите меня. Возможно, причина кроется в том, что сама я более не связана со своим близнецом.

Мими знала историю Тринити. Истинное имя Тринити было Сандалфон, ангел безмолвия. Ее близнец погиб от рук Серебряной крови во время битвы в Риме. Тринити заключила брак с Чарльзом лишь в том смысле, какой в это вкладывала Красная кровь, — после того как его близнец, Аллегра, разорвала их узы. Это был брак по расчету, и не более того. Тринити до сих пор оплакивала кончину ангела Салгиэла.

Тринити открыла футляры. В них лежали два меча в ножнах, изукрашенных драгоценностями. Мечи, которые они спрячут под своими одеяниями на церемонии заключения уз. Мечи, которые им отныне будет дозволено использовать в битве против Кроатана.

Тринити взяла первый меч, не доставая его из ножен, и повернулась к Джеку.

— Преклони колени, Аббадон.

Джек поднялся со своего кресла, приблизился к Тринити и встал перед ней на колени, склонив голову. Тринити подняла меч над его головой.

— Властью, данной мне Царствием Небесным, я, Сандалфон, жалую тебе все права и привилегии, связанные с законным владением Эверсор Орбис.

Разрушитель миров.

Затем она легонько ударила Джека мечом сперва по правому, потом по левому плечу.

— Встань, Аббадон Темный.

Джек встал и принял меч. На губах его играла зловещая улыбка. Тринити с гордостью улыбнулась. Затем она повернулась к Мими.

— Преклони колени, Азраил.

Мими замешкалась на секунду — из-за высоких каблуков. Тринити взяла второй меч и воздела его над головой.

— Властью, данной мне Царствием Небесным, я, Сандалфон, жалую тебе все права и привилегии, связанные с законным владением Эверсор Лумен.

Разрушитель света.

Мими почувствовала, как меч поочередно коснулся ее плеч. Она поднялась, улыбаясь до ушей. Девушка повернулась к Джеку. Тот кивнул. Близнецы извлекли мечи из ножен и вскинули их, устремив к небесам.

— Мы принимаем это оружие по нашему священному праву. Скованные на небесах, сброшенные на землю, они — наши спутники в поиске Искупления.

Когда они закончили литанию мечей, Тринити присоединилась к ним.

— Используйте их лишь при крайней необходимости. Скрывайте их от врагов. Наносите удар лишь для того, чтобы убить.

Хотя они получали свои мечи при каждом заключении уз на протяжении столетий, по делу эти мечи не обнажались уже тысячелетие. Серебряная кровь была побеждена — или, во всяком случае, так они полагали. Мими смотрела на свое сверкающее оружие с трепетом и восторгом. Она помнила его тяжесть и остроту клинка. Помнила ужас, который оно некогда вызывало у врагов.

Она заметила, как Аббадон держит свой меч — нежно, с любовью. Меч — продолжение тебя самого. Уникальное, незаменимое, незабываемое. Вампирские мечи меняли форму, цвет и размер. При необходимости они могли становиться широкими, как секира, или узкими, как игла.

При заключении уз этот меч будет у ее бедра, под шелковой нижней юбкой, придающей платью пышность.

Тринити снова включила свет на полную мощность.

— Ну, тогда у меня все.

Она кивнула, как будто они поговорили о каких-то обыденных мелочах, а не совершили нечто дивное, изменяющее жизнь. В окно лился свет, на улице сигналили машины, факс Тринити попискивал, принимая копию очередной статьи, в которой говорилось о ней, и трудно было поверить, что мир полон первозданных, сокрытых опасностей. Так же трудно, как совместить в сознании мир электронной почты и круглосуточных каналов теленовостей с миром стали и крови.

Но именно это и проделывал их народ: они развивались, они приспосабливались, они выживали.

— Круто, — произнес Джек, когда они покинули мать и двинулись по своим делам.

— А то! — кивнула Мими, сунув футляр черного дерева под мышку.

Она поднялась к себе в комнату и спрятала его в шкаф, за подставку для туфель.

Мими опаздывала на пилатес. Если она хочет быть самой красивой невестой, какую видел Комитет, надо немедленно тащить свою задницу в спортзал. Нужно подправить форму рук.

Личное дело Корделии ван Ален

Хранилище истории

КОНФИДЕНЦИАЛЬНЫЙ ДОКУМЕНТ

Только для Альтитронуса

9 мая 1993 года

Дорогой Форсайт!

Как тебе известно, я высоко ценю твою непоколебимую верность и дружбу по отношению к семье ван Ален. Меня беспокоит, что мы в последнее время отдалились друг от друга из-за твоего решения занять должность в госучреждении Красной крови в нарушение кодекса. Хотя я не считаю твой выбор правильным, я его уважаю.

Я пишу это письмо, дабы попросить тебя еще раз обдумать твое решение не приводить в твое семейство новый дух хранителя.

Я вынуждена настаивать на том, чтобы ты пересмотрел его. Сейчас нам более, чем когда-либо, необходима бдительность и мудрость хранителя, дабы направлять нас на пути. Я боюсь, Форсайт, что Чарльз с его заносчивостью навлечет на наш народ беду.

Форсайт, я взываю к нашей дружбе, прими в свою семью хранителя. Как меру предосторожности против Тьмы.

Твой друг,

Корделия ван Ален

ГЛАВА 22

Лечебно-восстановительный центр "Переходный период" располагался в крупном университетском городке на севере штата Нью-Йорк. Оливер предложил отвезти Блисс с Шайлер, поскольку он недавно получил водительские права, а с ними — крутой новый пятисотый "мерседес". Этот приземистый, выполненный по особому заказу серебристый внедорожник был его последним предметом гордости.

Шайлер рада была возможности убраться куда-нибудь. Она чувствовала себя виноватой за то, что произошло с Диланом, за то, как сильно они его подвели, затянув с сообщением Комитету о его состоянии. Остается надеяться, что старейшины выберут наилучший образ действий. Блисс сообщила друзьям, что отец заверил ее: Дилану не причинят там никакого вреда и обеспечат ему наилучший уход, какой только возможно. Но все-таки она хотела увидеть все собственными глазами. Все они этого хотели.

Шайлер заметила, что сидевшая на заднем сиденье Блисс металась между унынием и несколько нездоровым весельем. Когда они только выехали, Блисс была мрачна и молчалива — вероятно, беспокоилась о Дилане и переживала, в каком состоянии они его найдут, и Шайлер обрадовалась, когда на середине пути подруга приободрилась и принялась энергично трепаться по спутниковому телефону.

— Хотите? Они с арахисом, — предложила Блисс, протянув большой вскрытый оранжевый пакет драже "M&M's".

— Нет, спасибо, — отказался Оливер, не отрывая взгляда от дороги.

— Давай, — согласилась Шайлер.

Даже забавно, насколько Комитет не в силах предсказать всего: хоть они и были вампирами, вкуса к сладостям не потеряли.

Приятно было покинуть Дачезне хотя бы на день. Вся школа (во всяком случае, вся Голубая кровь) уже знала подробности грядущего заключения уз между Мими и Джеком, и вокруг только и было разговоров, что об этом. Прочие же считали, что Форсы устраивают отпадную вечеринку, куда их опять не пригласят, и в определенном смысле их предположение было абсолютно верным. Шайлер уже тошнило от трепа про платье Мими и от сравнений этого заключения уз с другими из их общей истории. Пайпер Крэндалл то и дело напоминала всем вокруг, что она уже трижды была подружкой Мими на свадьбе.

Мысль о том, что Джек и Мими были вместе столь беспредельно долго, вгоняла в уныние. Шайлер никак в это не верилось, но думать об этом вот прямо сейчас она не желала и, чтоб отвлечься, играла с кнопками новенького сверкающего автомобильного компьютера в передней панели.

— Слушай, это похоже на самую роскошную армейскую машину в мире. Ты только глянь! Это ж как пить дать кнопка для запуска М-пятнадцать! — пошутила Шайлер.

— Осторожно! Эта красная кнопка уничтожает мир! — откликнулся Оливер.

Следуя указаниям навигатора, он проехал через мост Джорджа Вашингтона. Транспорта на автостраде было мало.

Они впервые за весь семестр прогуляли школу. Ученикам Дачезне дозволялось несколько прогулов в год. Школа была настолько прогрессивна, что даже бунт там оказался вписан в учебный план. Некоторые ученики — та же Мими Форс — выжимали из этой стратегии все, что только можно, но большинство такой возможностью не пользовались. Школа была забита "ботаниками", готовыми торчать в классе сколько угодно, лишь бы не упустить шанс попасть в университет Лиги плюща. Каждый день был на счету.

— Вот испорчу я из-за этого свой средний балл! — пожаловался Оливер.

Он оглянулся через плечо, перед тем как перестроиться из полосы в полосу, и обогнал "хонду", ехавшую ниже предельно допустимой минимальной скорости.

— Слушай, да расслабься ты, наконец, — не выдержала Шайлер. — Все уже унялись, после того как получили письма из вузов.

Оливер иногда бывал просто жутким занудой. Все строго по правилам. Когда дело касалось учебы, он просто-таки циклился на этом.

— А разве ты не идешь в Гарвард, как все твои? — поинтересовалась Блисс.

— Университет — это такая странная штука, — задумчиво пробормотала Шайлер.

— Я понимаю, о чем ты. Знаешь, пока мы не узнали про Комитет, я думала, что, может, пойду в Вассар . На историю искусств или что-нибудь в этом духе, — сказала Блисс. — Мне вроде как нравилась идея изучать искусство Северного Ренессанса, а потом работать в каком-нибудь музее или галерее.

— В каком смысле — "вроде как нравилась"? — переспросила Шайлер.

— Да, кстати, а почему ты думаешь, что теперь этого не будет? — спросил Оливер, переключая радио с одной станции на другую.

Эми Вайнхаус пела о том, как она не хочет идти в больницу. "Нет! Нет! Нет! Нет!" Шайлер встретилась взглядом с Оливером, и они улыбнулись друг другу.

— Блин, ребята, не вижу ничего смешного! Выключите это или смените волну! — потребовала Блисс. — Не знаю. Что-то мне не кажется, что я пойду в университет. Иногда у меня такое ощущение, будто я лишена будущего, — произнесла девушка, скручивая ожерелье.

— Да брось ты! — возразила Шайлер. Она развернулась лицом к Блисс, пока Оливер искал что-нибудь более подходящее по спутниковому радио. — Конечно, ты пойдешь в университет. Все мы туда пойдем.

— Ты вправду в это веришь? — с надеждой спросила Блисс.

— Абсолютно.

Через несколько минут разговор сошел на нет, и Блисс задремала. Шайлер на переднем сиденье принялась выбирать музыку — Оливер на этот раз уступил ей права диджея.

— Тебе нравится эта песня? — спросил он, когда девушка остановила свой выбор на станции, транслирующей Руфуса Вайнрайта.

— А тебе нет? — отозвалась Шайлер с таким ощущением, будто ее застукали на горячем.

Это была та самая песня, которую они с Джеком всегда включали на своих встречах. Шайлер думала, что сможет отключиться, слушая ее в машине. В Оливере было что-то от эмо. Шайлер часто его дразнила, утверждая, что его музыкальные вкусы движутся в сторону музыки для отключки.

— Думаешь, она мне должна нравиться? Вовсе нет.

— А почему?

Оливер, искоса взглянув на Шайлер, пожал плечами.

— Ну... она какая-то вязкая, что ли.

— Это в каком смысле? — удивилась Шайлер.

Юноша пожал плечами.

— Ну, не знаю. Просто у меня такое ощущение, что любовь не может быть такой... тоскливой и тревожной. Ну, раз уж она сложилась, так не должна быть такой мучительной.

Шайлер хмыкнула и подумала, не переключить ли радио на другую станцию. Ей вдруг показалось вероломством слушать здесь песню, напоминающую о другом парне.

— Экий ты неромантичный.

— Да, я такой.

— Это потому, что ты никогда не влюблялся.

— Ты же знаешь, что это неправда.

Шайлер умолкла. За прошлый месяц они дважды исполняли церемонию Оскулор. Шайлер понимала, что ей следует взять других фамильяров — вампирам полагалось чередовать своих людей, чтобы не изнурять их чрезмерно, — но оказалось, что она способна протянуть, не питаясь, дольше, чем думала. И Шайлер воздерживалась от того, чтобы взять себе еще кого-то. Она не была уверена, одобрит ли это Оливер.

Но Шайлер не хотела думать об их отношениях — о дружбе или чем бы это ни было. После той неистовой вспышки Оливера в "Одеоне" такого больше не случалось. Девушке хотелось развеять напряженность, начавшую — она это чувствовала — сгущаться в салоне автомобиля.

— Да ты даже не сможешь назвать ни единого романтического фильма, который тебе нравится, — попыталась она поддразнить Оливера.

Прошло несколько минут, а Оливер все копался в памяти, и Шайлер исполнилась самодовольства.