— Ваше? — не удержался бывший литератор.
Гид глянул с усмешкой:
— Баловался в юности. Пока был способен нормально писать. Сейчас не до рифмоплетства.
— Весьма недурно, — осторожно похвалил Алексей Иванович — ему с трудом верилось что Гид, с его очевиднейшим косноязычием и не совсем чистой малороссийской речью, мог сочинить что-либо, кроме неуклюжего любовного сонетика. С другой стороны, 'скифская' строфа ярка и чеканна, впечатывается в память намертво. Не украл же ее Гид в самом деле? Чернявый, обиженный судьбой, неуместно язвительный, но приличный же, честный человек.
Гид глянул нетерпеливо:
— Алексей Иванович, давайте поэзию на потом отложим. Вы понимаете, что нам грозит чудовищная катастрофа? Сведения получены из двух разных источников. Мы были бы рады ошибиться, но... Будем надеяться, что наши осведомители преувеличивают опасность. Но удостовериться нужно незамедлительно. Прошу вас, Алексей Иванович, сходите и проверьте. Если ситуация действительно такова, мы бросим все силы к Смольному. Пусть погибнем, но предотвратим катастрофу!
— Черт возьми, в голове не укладывается. В центре столицы и такой безумие, — Алексей Иванович вынул новую папиросу, чиркнул спичкой.
— Сударь, ну, не время же курить! — с внезапным раздражением вскричал Гид. — Каждая минута на счету.
— Да-да, — Понедельник, чувствуя, что голова идет кругом, глубоко затянулся и раздавил папиросу в пепельнице. — Как туда лучше подойти?
...Они постояли над картой, представители Центра объясняли, что со стороны Леонтьевской аллеи и реки Смольный практически не охраняется, главное не пытаться проникнуть напролом, со стороны главного входа. Впрочем, группе внутрь здания, в кабинеты, занятые штабом заговорщиков, пробираться нет необходимости. Задача проще, но и опаснее.
Алексей Иванович торопливо сбежал по лестнице парадного, осторожно выглянул на улицу. Следовало спешить — к утру Центр должен знать об угрозе все, что возможно. Этой ночью большевики уже не успеют начать, а за день можно многое успеть.
...— Какой нервный академик, — усмехаясь, отметил безымянный представитель Центра.
— Как все литераторы, — пожал плечами Гид. — Безумный холерик. Таких мы, собственно, и используем наиболее эффективно. Но курит, дебил, одну за одной. Так мы с вами что-нибудь онкологическое заработаем.
— Не успеем. К утру его группа убедится, что попалась пустышка, успокоится. Сутки на отдых, и пожалуйте, господа, к исполнению основного задания.
— Обойдутся без отдыха. Пара мелких акций для оживления обстановки не помешает. Стороны вялы и нерешительны, раскачать город сложно. Жаль, что пассию Полковникова так и не ликвидировали — личная потеря наверняка подстегнула бы прыть генерала. Пассивность фигур заметно портит игру.
— Что поделать, срок подготовки ликвид-групп был заведомо мал. Полагаю, следующая акция 'красных' пройдет планово. Я, коллега, проигрывать пари не собираюсь.
Собеседники засмеялись.
— Откровенно говоря, моя команда слабее, — заметил безымянный. — Принцип подбора я понимаю, но мальчишка и инвалид — нет, слабовато. Тут вы меня подставили.
— Знаковые фишки против знаковых, — напомнил Гид. — Все честно. Собственно, пока ваши играют на удивление стойко. Утром отработают стволами, и мы запустим открытую рекламу. Потом перерыв и ход по складам.
— Слушайте, давайте в зимний сад перейдем, пусть здесь проветрится, — морщась, предложил безымянный. — Натуральный даун! И как он до восьмидесяти трех годков с таким пристрастием к никотину дотянул?
— В здешней, как принято выражаться 'кальке', долгожительство нашему гению словесности вряд ли грозит, — тонко улыбнулся Гид. — Пойдемте в сад, продышимся.
— Кто знает, вдруг да и выкрутится ваш Алексей Иванович, — безымянный поднялся из-за стола, потянулся, сделал несколько энергичных гимнастических движений. — Кстати, кажется, ваш гениальный литератор у меня карандаш упер.
* * *
— Пустое, дорогой Алексей Иванович, — уверял Шамонит. — Басни и сплетни. С технической стороны — абсолютно нелепое предположение, уж можете мне поверить. Выдумка людей, абсолютно не представляющих как действует подобное оружие.
— Вы так уверены, Петр Петрович? — Понедельник уже чувствовал, что начинает задыхаться — в большей степени от волнения, чем от быстрой ходьбы.
— Практически да, уверен. Крайне громоздкое в исполнении и сомнительное предприятие. Шансы на успех мизерны.
— Но все же они могут попробовать?
— Чисто теоретически. Мастеровые, знаете ли, не лишены смекалки и выдумки. Да и военные специалисты среди большевиков найдутся. Но я решительно отказываюсь верить...
— Имеет значение, верите ли вы, Петр Петрович? Вопрос — верит ли в действенность и целесообразность задуманного кошмара Ленин и его шайка. Сначала я тоже подумал — безумие! Потом осознал что большевики и прочие-с социал-демократчики, абсолютно аморальны. Абсолютно! Лишь бы раздуть 'воровское шатание', возлюбленное Русью с незапамятных времен, подстрекать тягу к разбойничьей вольной жизни. Человеческая жизнь для них цены не имеет.
— Возможно. Но здесь вопрос не морали, а реальных технических возможностей. Да не бегите вы так, Понедельник! Напоремся.
Действительно, боевики уже были за оградой монастыря, левее высились колокольни, где-то впереди был Смольный — с этой стороны практически заслоненный монастырем, далее отблески огней, отдаленный шум — у фасада бывшего института благородных девиц во всю кипел котел очередной революции.
Основные подвалы института были вполне обжиты: в них обитала прислуга — швейцары, полотеры, посудомойки и прочие необходимые Смольному институту работники. Сейчас, после прекращения процесса обучения их число поуменьшилось, но все равно людей, не слишком вовлеченных в революционно-подрывную работу в огромном здании Смольного хватало. Но собственно жилые подвальные помещения боевиков не интересовали — отставных лакеев беспокоить не имело ни малейшего смысла. Имелись в институте и иные подвалы, складские — вот о них-то и шла речь.
Алексей Иванович счел, что всей группой рисковать неразумно. Направились вдвоем с Шамонитом — Петр Петрович как инженер и химик в данной ситуации был незаменим. Гранда оставили на квартире, хотя Игорь требовал права участия в срочной разведке.
— Проверим оружие, — Алексей Иванович достал браунинг. — Признаться, если мы найдем то, что ищем, искушение войти в Смольный, отыскать главарей и разрядить пистолет в их дьявольские лбы будет поистине непреодолимым.
— Желание понятное, но заведомо проигрышное с математической точки зрения. Подстрелят-с мигом, — тихо и весело засмеялся Шамонит. — Их много, дорогой мой Алексей Иванович. Именно в этом основная сложность выводимой нами формулы. Да и не для стрельбы мы идем. Четыре револьвера и две гранаты — слабый раздражитель для толстокоих революционный телес.
Инженер был прав.
Боевики осторожно шли во тьме: слабые огни из окон почти ничего не освещали.
— Электростанция издыхает, — прошептал Шамонит. — Скоро погрузимся в первобытную тьму. Вот тогда и отыграемся.
— Перестаньте! Какие игры?! Черт, что это?!
Где-то играл граммофон, чудились женские голоса.
— Институтки?! — ужаснулся Алексей Иванович.
— Вряд ли, — инженер-боевик с интересом прислушивался. — Едва ли смолянки способны так сквернословить. Да и Центр утверждал, что успел эвакуировать институток в Крым. Скорее, кто-то из прислуги. Или уже новые веселые жилицы.
— Давайте, обойдем...
Разведчики вышли к зданию с тыла.
— Где-то здесь, — прошептал Петр Петрович. — Ведите себя уверенно, мы свои, пролетарские.
Понедельник глубже сунул руки в карманы солдатской шинели, сжал пистолет. Шинель и особенно папаха нестерпимо воняли дикостью, кислым потом и, видимо, вшами. Скифы, мать их... Боже, убьют, вот как валяться в этом рваном саване?! Должно быть, даже в морг не свезут, поленятся.
Первый вход в подвал нашли по свету и оживлению.
— Постойте здесь, Алексей Иванович, — потребовал Шамонит. — У вас, извините, физиономия насквозь барская и брезгливая. С товарищами нужно поприветливее, по-свойски.
Инженер распахнул шинель с очевидными следами споротых погон — нитки торчали цыганской бахромой — зверски скомкал в ладони фуражку и громоподобно затопал вниз по ступенькам. Сунулся в дверь:
— Товарищи, Иванов, случаем, не здеся?
— Здеся, как не быть. Макарыч, к тебе!
— Чаго тябе?
— Тьфу ты, да разве это наш Иванов?! — возмутился Шамонит. — Наш с саперного.
— С саперного у нас Ивановых нэма.
— Ну, звиняюсь. Ежели забредет, скажите я ему башку откручу. Наше время запропасть... — Шамонит, топоча и ворча матерное, поднялся наверх.
— Черт возьми, в вас, Петр Петрович, пропадают очевиднейшие актерские способности, — пробормотал Понедельник. — У вас даже физиономия этакая, премерзко-революционная. Даже щегольские усики не мешают.
— Благодарю. Усы непременно сбрею. А что касается подвала — так очевидное зеро — газетенки пачками и иная агитационная дрянь. В углу мебель навалена, но спрятать там, то, что мы ищем невозможно.
— Что ж, посмотрим далее...
Следующую дверь пришлось взламывать. Алексей Иванович стоял на 'стреме', как выразился соучастник, а Шамонит возился внизу, поддевая замок коротким ломиком. Инструмент инженер принес с собой, и сейчас конструкторская предусмотрительность пришлась весьма кстати.
— Не поддается, пакость этакая, — сопел Шамонит. — Примитивно, но дьявольски надежно. Когда все закончится, изобрету резак, будет резать запоры тепловым лучом, мгновенно и надежно. У меня, черт его возьми, задуман замечательный проект...
— Наверняка озолотитесь, — Алексей Иванович нервно озирался. — Так что там с замком?
В ответ пронзительно взвизгнуло выдираемое железо. Алексей Иванович машинально присел на корточки и зажмурился. Фу, детство какое.
Шамонит выругался и принялся на что-то звучно плевать.
'Смазывает петли' — догадался Понедельник и спрятал выхваченный пистолет. 'Боже, чем мы здесь занимаемся?!'
Снова скрипнуло.
— Спускайтесь, господин словесник, — пригласил Шамонит, прикрывая луч электрического фонарика. — Вскрыта преисподняя, милости прошу.
Следующие полчаса боевики блуждали в лабиринте мануфактуры и пыльных ящиков со стеклом. 'Штуки' бязи, льняного полотна и мешковины, громоздились почти до потолка, а пыльное стекло в дощатых коробах казалось мертвыми бесконечными сотами.
— Не тем большевики заняты, — Петр Петрович стер с вспотевшего лица паутину. — Здесь мануфактуры на миллионы.
— У товарища Троцкого и компании планы куда шире, миллионов им и на булавки не хватит, — Понедельник освободил полу шинели, зацепившуюся за гвоздь ящика. — Но оружия здесь определенно нет.
— Да, зря только батареи сажали, — инженер мигнул фонариком. — Идем дальше.
Боевики остановились у следующего входа в подвал, закурили. Мимо прошла группа матросов и вооруженных мастеровых, шныряли какие-то лохматые, анархического вида личности, но разведчики осмелели и игнорировали опасность.
— Слушайте, а ведь нет здесь ничего, — предрек Шамонит, коротко посветив вниз. — Здесь неделю гарантированно никто не отпирал.
— Да, насрано изобильно, — морщась, согласился Алексей Иванович. — Но нужно же убедиться. Дело серьезнейшее.
— Извольте. Второй фонарик вам дать?
Внутренне стоная, бывший литератор спустился вниз — поставить сапог было решительно негде. Стараясь не дышать, Алексей Иванович посветил на замок — пыль, даже легкая ржавчина. Несомненно, с лета никто не открывал.
— Откровенно говоря, я доволен, — Шамонит натянул зверски измятую фуражку на темноволосую голову. — Не так уж изощрены разумом наши революционные друзья. Не додумались. Я уж было восхитился их цинизму и фантазии.
— Прекратите ерничать. Слухи не могли взяться ниоткуда. Следовательно, чудовищная идея витает в воздухе.
— Мы убедились, что пока это гипотетическая идея. Вам, как талантливому писателю и сочинителю, должно быть ясно, что далеко не каждая бредовая идея воплощается в жизнь, даже романную. К счастью! Еще раз повторяю — с технической стороны предположение о подобной атаке весьма неправдоподобно.
— Ну и, слава Богу...
Но радоваться разведчикам было рано.
— Эй, граждане-товарищи, а гдэ здесь водочки взять? На марафет смэняю, — окликнула их мутная широкоплечая бородатая личность в шинели, интимно облапившая вторую личность — поплюгавее ростом. Обе революционера вывалились из-за деревьев, и не слишком твердо держались на ногах.
— Да кто б знал, браток, — сходу откликнулся Шамонит. — Сами заплутали. Вторая рота здеся или тама?
— Здеся-здеся, — вот онэ! — захохотал бородач, крепче обжимая спутника.
Алексей Иванович осознал, что мелкое существо в шинели принадлежит к женского полу, разглядел конопатое некрасивое лицо, тронутые помадой распутно-вялые губы.
— Ух, вторая бабскэя братвой уж вовсэ разагитирована, — щербато улыбался отвратительный дикарь. — Любэзные-е-е онэ, доброволки.
Понедельника, не выносившего грязных беспутных баб, передернуло.
— Ты чэго? — удивился бородач, вгляделся и с внезапной догадливостью радостно протянул: — Брееееезгуэшь? Ишь, мурло гладкоэ, кадэтское. Ты, сука, что здэсь ходишь?! Шпи-ииион, тэ-эк?!
Голос волосатого дикаря чудовищно нарастал, вот уж торжествующе загремел под пологом голых ветвей. Оскалились щербатые зубы, лапы, черные, казалось, с огромными кривыми когтями, потянулись к зачарованному ужасом Алексею Ивановичу, намертво вцепились в борта шинели. Тряхнули так, что голова бывшего писателя чуть не оторвались.
...Приглушенный хлопок, второй... Бородатый упырь вздрогнул, с собачьим наивным недоумением заглянул в глаза Понедельника, и начал заваливаться назад...
Рядом с лицом Алексея Ивановича мелькнул револьверный ствол — толстый и неуклюжий из-за целиндра глушителя. Шамонит с величайшим хладнокровием приставил оружие к голове мерзавца-бородача, и выстрелил в третий раз...
От спасительного хлопка Алексей Иванович словно ожил, с яростью рванулся из лап нечисти, успел ударить рукоятью браунинга по страшным когтям — убитый завалился на спину.
— Ой! Ой... ой, — залепетала, пятясь, гулящая девка в солдатском. Боевики обернулись к забытому свидетелю.
— А ну, стой! — зашипел Петр Петрович.
— Ой! — пискнула триклятая девица, повернулась, и нелепо выворачивая ноги, кинулась бежать.
Что-то понять и предпринять Алексей Иванович не успел. Рядом хлопнул бесшумный револьвер — беглянка споткнулась, сделала движение, словно собираясь поймать слетевшую папаху, но не дотянулась, упала и замерла без движений.
'Притворяется!' — догадался Понедельник.
Боевики подбежали к лежащей, склонились. Петр Петрович рванул за рукав шинели, переворачивая дрянную бабенку...
— Гм, как утку — влет. Точно в затылок. Я же говорю — отличный револьвер, — пробормотал Шамонит.
Лицо лежащей казалось чуть удивленным, но спокойным. Левый глаз слегка прищурен. Удивительно, но печать слабоумия, столь отчетливо подмеченная Алексеем Ивановичем на конопатой роже несколько секунд назад, уже исчезла. Обычное, пусть не юное, женское лицо. Даже слегка миловидное.
