Черный, черным, по-черному

Нет, я честно ждал, что Цыган, всего-навсего получивший по носу, кинется мстить за пострадавших друзей. Я широко улыбался, и не то, чтобы стоял, а вился на одном месте, как струйка дыма, которую раз — и унесло даже самым паршивым ветерком. Но он только глянул на меня, прижал пальцем ноздрю, из которой текла юшка, — и сплюнул. Нехорошо сплюнул.

Я неторопливой рысцой подбежал к Кузе. Как оказалось, даже такие существа поддаются дрессировке: он, даже не пробуя сопротивляться, гнусаво заныл, прикрывая битую физиономию. У меня действительно существовали в отношении него кое-какие планы, но тут меня затошнило, и я только развернул его и проводил новой парой пинков под зад. Победное настроение портило воспоминание о том, как сплюнул Цыган. Если у враждебной стороны есть люди, которые умеют так сплевывать, сладить с ней, как правило, не так-то легко.

В охоту втянулись взрослые парни лет семнадцати-восемнадцати, еще не угодившие в армию, и даже пара-тройка придурков из числа отслуживших. В более поздние времена меня просто подстерегли бы в подъезде и элементарно прирезали. В то время такой вариант развития событий делали невозможным бабушки. Они составляли важный элемент экосистемы каждого подъезда и, если не сидели на скамеечке, то глядели в окошко. Если бы не это, я запросто мог погибнуть.

Кроме того, парни принимали участие в охоте, скорее, спорадически. Тема моей поимки казалась им как-то недостаточно серьезной, они были все-таки тяжеловаты на подъем, а несколько обломов, когда я раз за разом уходил из самых хитроумных облав, окончательно подорвали их энтузиазм. Собирались, понимаешь, собирались, вспотели, запыхались, а все дело кончилось в считанные секунды, причем очередным пшиком.

Я перепрыгивал через дощатые заборы частных домовладений, вихрем проносился через двор, задний двор и огород, если он существовал. Сквозил мимо цепных кобелей так мимолетно, что они успевали только захрипеть и попятиться от неожиданности, а набрасывались уже на преследователей, если таковые находились. Вслед за этим я прыгал через другой забор, выходящий уже на другой переулок, и ни разу, никто из преследователей не сумел проделать вслед за мной даже этого простейшего транзита. Реже я вскакивал на какую-нибудь сараюшку и перебегал по ее крыше в соседний двор, и ветхий толь, неряшливо натянутый между полугнилыми горбылями, прогибался подо мной, так и не успев прорваться.

Перелетал через ограждение проезжей части, пару раз даже пробегал по нему метров двадцать-тридцать, и один раз добился-таки того, что один из преследователей, некто Костян, угодил под "Москвич — 408", а потом, с тремя-четырьмя переломами, прямиком в Петровские Казармы, где у нас располагалась дежурная травматология.

Через чугунную ограду парка "Жертв Империалистической Интервенции", — и потом напрямик через все, что попадется, и с каждым препятствием они все больше от меня отставали, и не было ни одного кросса, в ходе которого никто из них не повис на заборе, не грохнулся с размаху, споткнувшись о поребрик или поскользнувшись на опрокидывающейся парковой скамейке, не...

Один раз я даже взбежал по стене метра на полтора вверх и наискось, до угла, подтянулся на пожарную лестницу, а потом вдруг спрыгнул с третьей ступеньки им за спины.

Периодически у меня рвалась или всерьез пачкалась одежда, портилась обувь и, хотя ушибов и ссадин практически не случалось, мышцы со связками начали побаливать, и чем дальше, тем больше. Я мог вести войну долго, но не бесконечно. Что-то надо было делать. И тогда я решил дать им загнать себя. Перед этим настоятельно требовалось отдохнуть, так что я напросился в гости к маме. Мужик, живший при ней в тот момент, держался на своем месте уже года два, становясь, таким образом, инвариантом, и я почел за благо поддерживать с ним нормальные отношения. Он тоже был, в общем, нормальным, и спокойно мирился с моим существованием. Эти дни я практически не тренировался, только разминался осторожно и подолгу, чтобы держать мышцы разогретыми.

Надо сказать, что на протяжении целого почти десятилетия врачебная часть моей сущности отчаянно скучала, сидела на голодном пайке, но все-таки не оставалась без дела полностью, просто не могла не думать помаленьку, и я делал свои маленькие открытия по этой части. Комбинация модного в то время пчелиного да змеиного яда с собственноручно заваренным настоем аконита и сумаха творила чудеса по части ушибов, растяжений и обычной крепатуры: странно вспомнить, но в те времена даже обычного бруфена не было. То ли не придумали, то ли стал очередным дефицитом. Кстати, кандидат в папаши чуть не выпил мою отвар, приняв за чай, но, слава богу, успел отобрать. Обошлось. Хоть и здоровый лоб, но стакана внутрь хватило бы и на трех таких.

Помимо истории с коллекционером, это стало вторым из числа подозрительных случаев: мое решение дать загнать себя совпало с самой представительной на тот момент облавой.

— Этот? Что — этот?!!

Незнакомый мне парень даже фыркнул от возмущения. Да какой там парень, — здоровый мужик лет двадцати пяти. Здоровый даже как мужик. Потом я выяснил, что кликали его "Шар" и был он женат. Не понимаю только, зачем женятся такие люди, если они на всю жизнь сохраняют психику подростков, а соответствующие по менталитету подруги дают им и так. Кроме него, зондеркоманда включала еще пятерых, самым молодым из которых был Цыган. Двое, видимо для вящей уверенности, припасли колья.

— Этот дрищ?! Это за ним вы гоняетесь два месяца?!

— Потом, — ответил ему Цыган, не отрывая от меня пристального взгляда, — будешь ржать. Хоть уссысь.

И с этими словами он достал из кармана нож-"выкидуху", большую редкость по тем временам. Хотя, с другой стороны, на заводах Города можно было изготовить самолет, газовую турбину, ракетный двигатель, не то, что ножик. До сих пор не знаю, пугал он, или всерьез собирался нарезать крупными ломтями. От этой сволочи можно было ожидать чего угодно.

— Спрячь сажало, не позорься. Я его и так порву. За ноги возьму и раздеру, как лягушку. Видел?

И он с кривой улыбкой двинулся ко мне. Это ни к чему, сценарий предусматривал несколько другой вариант, но ничего. Пометавшись с несколько большей бестолковостью, нежели они привыкли, я отступил к забору. С какой стати они решили, что уж теперь-то загнали меня в угол, не знаю, поскольку через подобные заборы я уходил от них не раз и не два. Очевидно, людям слишком присуще видеть именно то, что они хотят. А я достал из укромного местечка заранее замаскированный у этого забора деревянный меч. Самый, что ни на есть, игрушечный, с "клинком" длиной шестьдесят пять сантиметров, и рукояткой, обмотанной в черную матерчатую изоленту. Очевидно, именно чего-то вроде дожидалась в гараже дюймовая, длиной в метр, уделанная машинным маслом досочка из лиственницы. Невзирая на отменные инструменты, я повозился-таки, пока выстругивал игрушку из твердого и тяжелого, как камень, дерева. Куда там пресловутому дубу, не знаю, на чем основана его слава.

Я его сделал наподобие старых скандинавских мечей, прямых и не очень длинных, — знаете? Только там конец лезвия вообще овальный, а я сделал его хоть и притупленным, но все-таки поострее. Чуть закруглил и края, обстругал и зачистил все изделие шкуркой, все чин по чину. Наверное, перед толпой серьезно настроенных парней я выглядел очень забавно, — вылитый Бибигон с сабелькой. Они и веселились. Отчасти я рассчитывал и на это: ну не способен взрослый человек воспринять детский деревянный меч — за оружие! Лом, арматурину, даже палку — да, а этакую вот трогательную штучку в хрупких мальчишеских руках — нет. И супостат не воспримет, и милиционер Светлана Леонтьевна из ДКМ нашего района.

Увидав мое оружие, Шар остановился, а потом даже хрюкнул от восторга и согнулся в приступе неудержимого хохота.

— Мальчиш-Кибальчиш, блядь! — Он обернул голову, и указал на меня полусогнутыми пальцами, апеллируя к компании. Чтобы они, значит, тоже повеселились. — Ой, не могу-у!

И тут он взвизгнул в пору хорошей бабе, потому что я, крутанув меч, изо всей силы врезал его по вытянутой грабке, угодив между пальцами, после чего ушел в заранее обдуманный каскад. Кого и по чем сначала, а кого — потом. Они совершили хоть и не фатальную, но все-таки порядочную ошибку, дав мне время на раздумье, серьезные люди избегают таких ляпов. На пять полновесных кистевых ударов, входящих в каскад, на самом деле требуется не пять секунд, а меньше двух, и среагировать на такую атаку, если она уже началась, невозможно. Может быть, какой-нибудь боксер из лучших, или каратист высокого дана, но тут не среагировали бы и они, потому что веселились. Цыган получил опять-таки по руке, сжимающей "выкидуху", и ножик улетел в жимолость. По правой ключице того, кто держал кол, и там многообещающе хряпнуло. Пыром в ребра, на выпаде, тому, что стоял от него справа, ушел из выпада в пируэт и выдал двум последним: по почкам с размаха, и впритирку с головой, чуть не оторвав ухо. И, понятно, без интервала пошел на второй круг, примерно в обратной последовательности. Бил от души, руку не сдерживал и только избегал бить по голове: убедился, что это у меня только кулачный удар слабый, а если инструментом, то вполне.

... Под колено опорной ноги, второго, напугав нарочито медленным замахом, — поперек предплечья, на перелом локтевой кости в диафизе, вернутся к предыдущему, который как раз завалился, — и ногой по сопатке. Средний человек, не боксер, не спецназовец, не рецидивист, полностью теряет боеспособность, если сломать ему одну-две кости. Дольше всего пришлось обрабатывать Шара, уж больно здоровый и упертый оказался, только туповатый и реакция ниже среднего. К этому времени остальные не представляли опасности, и поэтому я работал с ним аккуратно, стараясь не ломать новых костей к пальцам и ключице: он лез на меня, а я с размаху, как дровосек, бил поперек всех мышц, какие попадались, пока он не потерял способность двигаться.

Потом я подобрал ножик Цыгана, завизжал, как циркулярная пила, и бросился на подранков. Убивать. Ей-богу, я тогда, кажется, не притворялся, во всяком случае, в мои намерения, похоже, поверили безоговорочно. Казалось бы, — лежат, не в силах подняться, но увидав меня с ножом, не то, что убежали, а прямо-таки улетели. Как ветром сдуло. Остались избитый до полусмерти, искалеченный Шар, да Цыган, которому особенно сильно досталось по сухожилию четырехглавой мышцы бедра: нога его просто не слушалась, а хромота продержится в лучшем случае несколько дней. Один из любимых моих ударов. Мне не о чем было разговаривать с Шаром, и я направился к Цыгану, вроде как — знакомому. Все чин по чину, меч в правой, "выкидуха" в левой, а он отползал на заду, опираясь на левую руку и баюкая у груди правую, с переломанными пальцами, и в глазах его плескался ужас. Похоже, он тоже поверил.

— Ты што? Ты что? Ебнулся?!

— Да? — Я присел над ним на корточки, держа двумя пальцами его собственный ножик перед его собственным носом. — А это — что, сука? Это ты для смеху принес? Или сгоряча засадил бы мне его в бок? Слушай, меня так и подмывает вставить его тебе в жопу. Жаль, нельзя. Я по-другому сделаю.

И с этими словами я плотно взял его за горло. Эту методу давления на психику я где-то вычитал, а, в отличие от любых ударов, с хваткой у меня уже и тогда все было в порядке. Он хватался за мои пальцы, пачкая их кровью, хрипел, и видел, с каким спокойным интересом я вглядываюсь в его лицо. На самом деле сила хвата рассчитывалась на венозный стаз, неприятно, страшно, но в терапевтических дозах не смертельно. Отпустил, и, не отводя спокойного, холодного взгляда, спросил тихим, скучным голосом, отделяя слова друг от друга.

— Ты. Все. Понял?

И рявкнул во всю глотку:

— Не слышу ответа!!!

— Понял...

— Повтори: я все понял.

— Я все понял!!!

— Не ори. Теперь то же самое, но тихо.

— Я все понял.

— Вот так, — с удовлетворением проговорил я, — а теперь пиздуй отсюда, и чтоб я тебя тут больше не видел.

Но Цыган не был бы Цыганом, если бы не сказал ничего на прощание.

— Я-то не приду. Только теперь ты вообще покойник. Пацаны решили валить тебя начисто. Серьезные пацаны.

— Ага. А до сих пор вы шутили. Аж вшестером пришли, с пиками, да кольями. На танке приедете?

— Увидишь.

— Может быть так. Только если не выйдет, — слышишь? Я перестану от вас бегать, а, наоборот, начну вас искать. И найду по одному — по двое. Вы тогда бы-ыстро кончитесь, веришь?

Я, понятное дело, показывал, что все мне нипочем, но обеспокоился. В таких случаях люди не врут, и у них, несомненно, имелось что-то еще, какой-то козырь в рукаве.

На некоторое время меня оставили в покое. На время, достаточное, чтобы я несколько расслабился. Никто не способен поддерживать готовность номер один постоянно, ни страна, ни воинская часть, ни один отдельно взятый человек. Кто-то толково выдержал толковую паузу, меня скрыто выследили и очень умело зажали. Для того, чтобы спастись, пришлось пойти на крайнюю меру: я влез на балкон квартиры, где не горел свет, на третьем этаже, и там засел в неподвижности и безмолвии. Меня интересовало только одно: решатся они лезть вслед, или все-таки постесняются? По идее, — не должны, но, судя по уровню организации именно этой акции, могло быть всякое. Я уже решил, что если дойдет до этого, вломиться в квартиру и отыскать там подручные средства. В таком случае я дамся им куда как дорого, могут и вовсе не расплатиться. Не полезли. Не пошли также в подъезд, ломать дверь, чего я тоже опасался. Сидел, молчал, запоминал. На этот раз в облаве не участвовали взрослые парни, только подростки от одиннадцати до, примерно, пятнадцати, но зато и пришло их, родимых, как бы ни побольше десятка. Я не знал только одного, который держался как-то на особицу. И почему-то совсем не удивился, когда обратился ко мне именно он.

— Эй, боец! — В его голосе даже отсюда слышалась спокойная насмешка. — И долго ты еще собираешься бегать? Всю жизнь все равно не пробегаешь. Рано или поздно проколешься.

Я молчал.

— А то спускайся. Не боись, не убьем. Руки-ноги переломаем, чтоб не был слишком борзым, а живым останешься. Не? Ну, как хочешь.

Я молчал. К сожалению, в словах незнакомца было даже слишком много правоты. Когда они разошлись, я осторожно спустился вниз. Раз их не было видно, то и опасности они не представляли. Без плотного охвата я смоюсь наверняка, и они это слишком хорошо знают, а потому не будет второй попытки. До следующего раза. Наступала пора что-то решать, одиночка не может выстоять против организации, особенно если у них хватило ума пригласить толкового вожака. Дома я отрезал сорок сантиметров толстого шланга из силиконовой резины, зашил один конец "выворотным швом и плотно, как колбасу, набил обрезок мелкой свинцовой дробью, зашил другой конец, а уже через пару дней отправился на первую акцию. Выходил по вечерам, одевшись в черный тренировочный костюм, и прихватив с собой черную вязаную шапочку с прорезанными "дырками" для глаз. Сейчас это стандартный прием, а тогда его, по-моему, не знали. Удача улыбнулась мне еще через сутки, я подстерег одного из участников последней облавы и от души огрел его по голове. Прислушался к ощущениям, — кажется, удар пришелся правильно. Этот, обхватив голову руками, сел на корточки, а я смылся. Второго я подстерег еще через пару дней, на другом конце района. Такое устройство не оставляет никаких видимых следов, а действует куда как надежно. В те времена закрытая черепно-мозговая травма частенько приводила к смерти, только умирать приходилось довольно долго, а еще имелась высокая вероятность до смерти остаться "овощем". Официально именно так и называется: "вегетативное состояние". Еще очень удобно то, что правильный удар обеспечивает так называемую "ретроградную амнезию", когда человек не способен вспомнить ни одного события за предшествующие травме полтора-два часа.