Закон эволюции - роман завершен

— Ладно, — улыбнулась Пайпер, — желаю вам завтра хорошо провести время на званом обеде.

Такси укатило, а Маркус не спеша двинулся в сторону отеля, благо ПЦП обозначил для него кратчайший маршрут. Но добраться до места назначения без приключений не получилось.

Когда он проходил мимо какой-то забегаловки, в его поле зрения попали два подпирающих стену типа: тощий парень с панком на голове и высокий лысый негр. Когда Маркус поравнялся с ними, негр отлип от стены и шагнул наперерез.

— Добрый вечер, многоуважаемый господин! Не перекинете ли вы мне сотенку "доминяшек"? А не то я вас вызову.

Астронавт быстро оценил противника. На полголовы выше и килограммов на двадцать тяжелее, но за счет пуза. Мышцы — название одно. Большой черный мешок дерьма. Запугивает прохожих своей силой. А что, бизнес-то прибыльный. Вот только на Маркусе облом, потому что лицо ему досталось обыкновенное, не сказать по нему, что человек семи пядей во лбу, а приличный костюм хорошо скрывает не слишком рельефные, но стальные мышцы тренированного солдата.

— Сотенку, говоришь? — улыбнулся он. — Да легко. Давай сюда свой ПЦП.

Негр, не распознав в улыбке Маркуса волчью ухмылку, радостно протянул руку с браслетом, астронавт ухватил его за запястье левой рукой, правый кулак с чавкающим звуком вошел под дых, не встретив почти никакого сопротивления. Затем — бросок через бедро и удар ногой в голову.

Шарахнулись во все стороны случайные прохожие, кто-то испуганно взвизгнул.

Негр даже не попытался подняться, лишь закрыл рукой лицо. Маркус врезал ему туфлей вначале в область желудка, потом по почкам, потом в голову.

— Что вы делаете?! — ошеломленно закричал панк.

Астронавт шагнул к нему, доброжелательно улыбаясь.

— Тебе тоже сотенку накинуть? Иди-ка сюда.

Тот бросился наутек. Маркус вернулся к негру и врезал еще раз. Его прорвало, вся боль, терзавшая душу вот уже десять дней кряду, и ненависть к этому ущербному социуму вылились наружу в импульсивной вспышке ярости и гнева. В желудок, по ребрам, в желудок, по почкам...

— Внимание, полиция! — донеслось сзади, — всем оставаться на своих местах! Что здесь происходит?!

Астронавт, ухмыляясь, повернулся к двум полицейским.

— В чем дело, господа офицеры? Вы собираетесь помешать мне реализовать свое законное право преподать урок хороших манер этому ублюдку? — с сарказмом спросил он.

Полицейские — мужчина и женщина — сохраняли полное спокойствие.

— Чем он вам не угодил?

— Вымогал деньги. Считается за причину?

— Вполне. Много?

— Стольник, если это имеет значение.

Женщина спокойно заметила:

— Судя по виду вашего обидчика, вам его лечение дороже обойдется в разы. Кроме того, вы не допускаете мысли, что он может бросить вам ответный Вызов, после лечения, само собой, и победить?

Маркус ухмыльнулся:

— Очень вряд ли, потому что я только начал. Когда закончу, он не сможет уже ни вызывать кого-то, ни пугать Вызовом. К счастью для меня и несчастью для него, мои финансы позволяют мне пересажать в инвалидные кресла сотню таких ублюдков. Не возражаете, если я продолжу?

Полицейские переглянулись, и мужчина сказал:

— Дело ваше.

Негр в этот момент попытался уползти, но астронавт наступил ему на спину.

— Куда-то намылился? Ты сотню просил, а я пока только семнадцать отсчитал.

— Пощадите! — взмолился тот, выплевывая разбитым ртом кровь, — не надо!

— В самом деле? Я тебе сейчас насчитаю столько, что тебе больше никогда не придется вымогать деньги. На всю жизнь хватит.

— Я не буду! Клянусь, я больше не буду! — прохрипел несчастный.

Маркус убрал ногу с его спины и присел рядом.

— Слушай меня внимательно, обезьяна. Найди себе работу и зарабатывай на жизнь честно. Если я еще раз увижу, или хотя бы узнаю, что ты вымогаешь деньги у людей — остаток своих дней ты будешь кататься на кресле с колесиками. Понял?

— П-понял.

— Вот и отлично. И дружку своему вихрастому передай, его это тоже касается.

Он выпрямился, окинул взглядом круг собравшихся на безопасном расстоянии зевак, и тут его окликнул полицейский.

— Если вы закончили — ваш ПЦП, будьте любезны, для занесения в протокол. Вам придет счет из больницы.

Маркус протянул ему свой наладонник:

— Маркус Коптев, астронавт и мизантроп, к услугам всех желающих!

Оппозиционер

Каспар приехал со свойственной ему точностью, к этому времени Маркус успел побриться и одеться, сменив давешний мундир ВВС на обычный пиджак, купленный поутру.

— Как настроение после вчерашнего? — сразу после приветствия осведомился Янек.

На долю секунды в голове Маркуса мелькнула мысль, что за ним установлена слежка, тем более что это было бы вполне рационально.

— Следите за мной?

— Вы угодили в полицейский протокол, о чем я, само собой, обязан был узнать. Вижу, вы начали входить во вкус использования возможностей, данных вам природой.

— Скорее, меня чем дальше, тем сильнее тошнит от беспредела, происходящего при всем честном народе, — мрачно отозвался Маркус. — В мое время такие вещи тоже происходили, но по темным переулкам, а не на широкой людной улице.

Каспар едва заметно улыбнулся:

— Оправдание самому себе найти можно всегда, не правда ли?

— Человек, поступающий согласно своим принципам, не нуждается в оправданиях.

— Тоже верно.

В этот раз обед был рассчитан только на четверых: помимо Маркуса, Каспара и Виттмана присутствовал еще магистр Хрбица, и астронавт пришел к выводу, что Первый заранее приготовился к словесной баталии, усадив возле себя ходячую энциклопедию.

Стол накрыли в самой высокой башне, откуда через большие, во всю стену окна можно было обозревать практически весь город. На этот раз трапеза больше напоминала японские традиции: порции еды маленькие, но блюда очень разнообразны, и Маркус только порадовался, что хотя бы приборы нормальные, с вилками-ложками вместо палочек. Хорошее настроение обедающим создавал оркестр из двух десятков музыкантов и дирижера.

Памятуя о манере вести застолье у Первого, он не стал сразу брать быка за рога. Пока в расход шли первые блюда — а их астронавт насчитал добрых двадцать наименований — беседа коснулась музыки и литературы, и Маркус был вынужден отдать Виттману должное: он фантастически начитан и знаком практически со всеми жемчужинами мировой литературы, начиная с шестнадцатого века и до начала третьей мировой войны. О том, как обстоят с этим дела в послевоенные века, он спрашивать не стал. Будет время — сам ознакомится, если есть с чем, конечно.

Затем появились служанки и дворецкие, первые блюда увезли на тележках, на стол выставили салаты — десятка три их! — и мясные блюда, среди которых преобладали вареные, ферментированные и полусырые, а также рыба. Несколько наименований жареного мяса и копченостей, по-видимому, предназначались для Маркуса, Виттман, Хрбица и Каспар, как приверженцы здорового питания, отдали предпочтение именно вареным блюдам.

Затем стали подавать десерт, а музыканты, отвесив поклон, скрылись за занавесом, и Виттман, откинувшись на спинку кресла, поинтересовался:

— Что скажете, капитан? Как вам наш город на первый взгляд?

— Город прекрасен, — спокойно ответил Маркус.

— А все остальное?

Астронавт вперил в Рейхсминистра жесткий взгляд:

— Зачем вы задаете мне вопрос, на который знали ответ еще до того, как предложили мне быть арбитром, оценивающим ваш так называемый прогресс?

Виттман пододвинул к себе чашку с шербетом и ответил:

— Я не знал. Все, что я мог знать наперед — что вы выросли в демократическом обществе, но ваша способность смотреть на вещи с разных точек зрения, равно как и ваша приверженность демократии, мне не были ведомы, и даже сейчас еще не известны до конца.

— То есть, мое высказывание о том, что в Доминионе царят первобытные порядки, Янек вам не передал?

Виттман кивнул:

— Передал, но это значит лишь, что вы плохо знаете историю и не умеете делать выводы из нее. Капитан, вы считаете наш порядок первобытным, потому что сильные имеют преимущество в этой социальной модели?

— Совершенно верно.

— Хорошо, — улыбнулся Первый, — а демократию вы считаете самой передовой моделью?

— Опять верно, — кивнул Маркус.

Улыбка Виттмана стала хитрой.

— А почему такие двойные стандарты, капитан? Вначале был первобытно-общинный строй, потом была демократия. В Греции, если вы историю призабыли. И только потом — феодализм, империализм и прочие. Следуя вашей логике, демократия не может быть наиболее передовой.

— Не путайте демократию в рабовладельческой Греции и демократию, при которой все равны. Это разные вещи.

— Тогда почему вы не желаете признать, что первобытные порядки и социальный строй Доминиона, в котором решены почти все проблемы предыдущих социальных моделей — тоже разные вещи?

— Потому что в вашей модели отсутствует понятие справедливости.

Виттман приподнял бровь:

— Вы это серьезно? Наше общество абсолютно справедливо, в отличие от демократии.

Маркус виновато развел руками:

— Знаете, когда мне говорят, что черное — это белое, я даже не знаю, что тут еще возразить.

— Хорошо, я попробую подвести вас к кое-каким выводам. Вы исходите из предпосылки о том, что справедливость в равенстве. Я прав?

— Абсолютно. Именно в равных правах суть демократии.

— Хорошо. Тогда такой вопрос. Для чего люди вообще объединяются в общество? То есть, вполне понятно, что мы с вами — стадные животные, но...

— Один момент. Вы как хотите, а я себя животным не считаю.

Виттман ухмыльнулся и скосил взгляд на Хрбицу.

— Магистр?

Тот проглотил порцию пудинга, промокнул рот салфеткой и продекламировал:

— Тип — хордовые, класс — плацентарные млекопитающие, отряд приматы, семейство гоминиды...

— Достаточно. Капитан, вы, конечно, можете не соглашаться, но единственное реальное отличие человека от обезьяны заключается в размерах мозга и как результат — в большем количестве нейронных связей, что обеспечивает нам гораздо большие возможности. Видите ли, мне как правителю человечества в первую очередь положено знать, кем же я правлю. Я мог бы многое вам рассказать, например о том, что такое высокое чувство, как любовь, есть результат выброса в мозг фенилэтиламина. Представьте себе, что вы встретили женщину, которую любите без ума... Тут вам делают инъекцию препарата, который нейтрализует фенилэтиламин — и вы мгновенно перестаете любить. Любовь испаряется. Жизнь есть форма существования белковых тел. И человек — такое же белковое тело, как все остальные. Только технически более сложное. Но вернемся к обществу. Вот вопрос: чем является общество с утилитарной точки зрения?

Маркус задумчиво посмотрел на собеседника. Виттман хитрит, это и бурундуку понятно. Вопрос коварный, с ловушкой. Знать бы, где она...

— Собственно, сила человека всегда была в числе и командной работе.

— Верно, — кивнул Первый, — так для чего же люди объединяются в сообщества? Что такое общество?

— Чтобы вместе решать трудности, нерешаемые для одного. Общество — по сути, одна большая команда, решающая общие цели.

Рейхсминистр подался вперед и уперся локтями в стол:

— Внимание, вопрос: и какие же именно это задачи? В первобытные времена задача была одна: выжить и продолжить род. И общество решало главную проблему самозащиты от внешнего мира, будь то хищник, голод или холод. Сейчас же человек — абсолютная вершина эволюции на Земле, естественных врагов не имеет, и функция человеческого общества теперь совсем-совсем иная. Демократическое государство есть не что иное, как инструмент насилия. Способ коллективной защиты слабого большинства от сильного меньшинства.

— В самом деле? — скептически хмыкнул Маркус.

— Да, капитан. Вот предположим, что я считаю нормальным обладать женщиной, чей партнер оказался мне не четой. А вы, как я знаю, считаете это однозначно ненормальным. Итак, кто же из нас будет прав в демократическом обществе? Меня осудят за изнасилование, правда? Риторический вопрос: почему меня запрут в тюрьму? Потому что я неправ? Нет, капитан. Меня запрут потому, что на стороне женщины — общество, миллионы людей, включая полицию, а я — один. Все вместе они сильнее меня, вот почему, ну а справедливость тут ни при чем. Вы против права сильного — но закон "сильный всегда прав" был, есть и будет главным законом на Земле. Просто в вашем обществе самым сильным было объединение слабых, которое не только ограничивало сильных, но даже не позволяло сильным организоваться.

Капитан, вы считаете, что равенство — это справедливо? А неравенство — несправедливо по отношению к слабым? А я считаю, что равенство — это несправедливость по отношению к сильным. К наиболее ценным представителям нашего вида.

— Где-то я уже такое слышал, — желчно сказал Маркус, — был тип один, точь-в-точь такие же идеи отстаивал. Адольф его звали, а фамилия, кажется, Гитлер... он тоже утверждал, что люди не равны.

Виттман кивнул:

— Знаю. Я читал "Майн Кампф". Вопиющий пример того, как совершенно правильные идеи находят кошмарно извращенное воплощение. — Он встал, подошел к окну, посмотрел куда-то вниз, затем подозвал Маркуса: — хочу вам показать кое-кого.

Маркус подошел и тоже посмотрел вниз.

— Вон, видите того человека с метлой? Дворник. Зовут его Юстас. У него интеллект восемьдесят три, врожденный порок сердца, слабое здоровье, совершенно безвольный, глупый, примитивный человек, чьи интересы — еда, сон, из развлечений — телевизор, иногда — секс с такой же ущербной партнершей. Внимание, вопрос: в чем, черт побери, он равен мне или вам? Люди изначально рождены с разными возможностями, если вы не согласны — претензии к господу богу.

— Иметь разные возможности и разные права — не одно и то же.

— Ну так у нас тоже права у всех равны. Самый убогий вправе попытаться отнять жену у самого сильного. Другой вопрос, что возможности не позволят ему победить.

— Это и есть несправедливость. То, что у вас узаконено насилие и неравноправие женщин — отдельный разговор. Я знаю, что женщина может вызвать мужчину, но по факту, женщина может рассчитывать только на ум. Ибо мужчина всегда сильнее.

Виттман криво улыбнулся:

— Тут одно из двух. Либо равноправие между полами, либо справедливость. Вам, например, известно, что женщина получает от секса больше удовольствия, чем мужчина? Природа придумала два пола, секс — и на этом успокоилась. Справедливость — абстрактное и противоестественное понятие. Послушайте, капитан. Вы напоминаете мне человека, который выступает против убийства животных, уминая котлеты. Выживает сильнейший, это закон природы. Вы сейчас сидите тут потому, что оказались изначально лучше других. Уверен, кроме вас были сотни кандидатов, которые потратили на подготовку не меньше, а то и больше сил, чем вы. Но ваш набор генов оказался лучше. Вы отправились в полет, остальные погибли во время ядерного удара по вашей родине. Эволюция в действии, капитан.

Так и наше общество. Демократия есть смерть человечества. Уже не надо быть лучшим, ведь все равны. Лучшую женщину может получить недоумок, родившийся сыном богача или правителя. Итог — профуканный генетический потенциал. Эволюция остановилась, так как единственный двигатель ее, естественный отбор, прекратился. И потому Вацлав Основатель это исправил.