Узкие врата

Да не так, балда, не в город, хотел сказать Фил — но к собственному удивлению обнаружил, что спит. Дорожная усталость — штука необоримая, она к человеку не подкрадывается, а сразу бросается из засады: только что ты был свеж и бодр, топал по ночному шоссе — и вдруг р-раз — и все, просыпаешься часа через три в машине и пробуешь вспомнить, как ты в нее попал...

...В общем, Фил проснулся, когда Алан тряс его за плечо.

— Давайте, ребята, вылезайте. Сен-Винсент.

— Ага, спасибо вам большое, очень выручили...

— Да не за что. Все мы друг друга выручаем... Мне-то самому за город, так что счастливо вам добраться.

— Спасибо... Вам тоже...

И только когда они уже оказались на улице вместе со своими рюкзаками (у Фила, как водится, черный, у Алана — зелененький, только грязные одинаково...) Только тогда Фил, с еще тяжелой головой, моргая от городских оранжевых огней, понял, что же они наделали.

— Эрих! Ты что, идиот? Зачем он нас в городе высадил?

— Ну, как? Я же сказал, что нам в город надо... Кто его знал, что он дальше тоже едет. И так повезло, километров сто с лишним провез... Даже двести...

— Э-эрих...

— Не называй меня так!

— Да если бы я называл тебя, как мне хочется! — выдавил Фил, плюя себе под ноги. — Идиот, прости Господи... Младенцу известно, что вылезать из машины надо или не доезжая до города, или за ним...

— Да я знаю, только... Неудобно было...

Ал неуверенно оправдывался, переминаясь с ноги на ногу. На самом деле он попросту забыл это золотое автостопное правило, в чем теперь искренне раскаивался. В городе зависнуть, да еще и на ночь — хорошего мало. В лесу с ночлегом легко, отойдешь от дороги три шага, расстелешь спальничек... Тем более что ночи выдавались не такие уж холодные, чем дальше к югу — тем лучше, на прошлой их ночевке даже не пришлось всю ночь трястись. А к утру холод разбудит — так это к лучшему, значит, опять на шоссе пора. Можно даже костер развести, вскипятить горячего чаю к своим замшелым бутербродам. А тут попробуй разведи костерок на тротуаре!.. И ночью ты из города не выберешься — автобусы уже не ходят, а попутки только в лесу доверчивые...

— Ну ладно, — умоляюще произнес он, страдая от собственного промаха. — Завтра утром выберемся... А пока можно пойти куда-нибудь, поесть. В какую-нибудь ночную кафешку. Или на вокзал, лечь там спать в зале отдыха...

— Или в гостиницу, и снять там номер на двоих, — передразнил невыспавшийся и злой Фил, даже и в отдохнувшем состоянии не бывший особенно добрым. — Или в ночной бар-ресторан, а где еще ты в этой дыре ночью перекусишь? Посмотреть на танцы, взять по коктейлю... Идиот ты, цыпленочек. Идиотом и помрешь.

Ал прикусил губу, размышляя, что бы ответить. Беда в том, что когда попутчик начинал его напрямую оскорблять, он так терялся, что забывал все слова. А что тут скажешь? Я тебя ненавижу, поди к Темным? Тем более если Фил, по-хорошему, прав... Другое дело, что вот Рик на его месте повел бы себя совсем иначе. Он бы посмеялся неожиданному приключению, подергал бы брата за ухо, изображая негодование, и они пошли бы искать себе еду и ночлег... Рик.

Тоска по Рику так сдавила горло, что Алан привалился к фонарному столбу и прикрыл глаза. Фонари в старинном Сент-Винсенте были на редкость красивые, тоже вроде как старинные, на чугунных столбах — высокие стеклянные колпаки... В столице такие только в городском парке и на набережной, а тут — на главной улице города... Только свет у них был неприятный, оранжевый. Алан больше синие любил.

Фил тем временем махнул рукой и потянул его за плечо, видно, решив пока его не убивать, может, еще пригодится... Филу на самом деле тоже было нелегко. Во сне — ему редко снились сны, но в машине это наконец случилось впервые за несколько месяцев — он видел, как они с Риком идут по залитому светом утреннему шоссе под рюкзаками. Себя Фил не видел, но Рик был прекрасен — чуть загорелый, с сильно отросшими темными блестящими волосами, в незнакомой какой-то белой одежде, едва ли не рыцарской котте, которая так естественно смотрелась на солнечной трассе, будто бы все было наконец на своих местах... "Смотри, — сказал Рик, оборачивая к другу светлое, безвозвратно светлое лицо, глаза его сияли, блестели волосы, откинутые благодатным ветром, сияла полоска белых зубов... — Смотри, это они. Это за нами. Мы успели. "

Но кто были они, Фил так и не узнал. Потому что Алан начал трясти его за плечо.

Если бы здесь был Рик, а не его никчемный братец...

— Мой брат бы не расстроился, — как нарочно растравляя ему душу, изрек белобрысый придурок. На самом деле Филу хотелось заткнуть его каждый раз, как тот произносил слово "брат". Так надменно, с таким скрытым самодовольством, словно заявляя на Рика свои права — даже сейчас, когда тот был в беде, когда его почти что не было... Это мой брат, между прочим. А ты здесь и вовсе ни при чем.

Фил не ответил — зачем тут отвечать, зачем вообще отвечать человеку, которому приятно ковыряться гвоздиком в чужой ране... Он просто рывком оторвал его от фонаря и мрачно кивнул на противоположную сторону улицы, где виднелись огни ночных магазинов. В любом случае зверски хочется есть, и если надо как-то скоротать эту ночь — еда, в общем-то, помогает не заснуть... А потом — либо на вокзал, либо марш вперед по шоссе, голосуя наудачу проезжающим грузовикам...

Когда они переходили улицу, вокруг что-то тихо зашуршало. Фил сначала подумал, что показалось — волосы у него были жесткие и не сразу пропустили к коже головы холодные капли; но шедший рядом Алан произнес едва ли не радостно: "Ой, дождь... Первый в этом году!"

Первый в году, но вовсе нежеланный дождь припустил тем временем сильнее, и улицу пришлось перебегать. Вот ведь, везет, как военнопленным, мрачно думал Фил, дергая на себя дверь ярко освещенного магазинчика. Было заполночь, и тут, в провинции, в такое время суток на что-нибудь лучшее, нежели эта забегаловка, рассчитывать не приходилось.

Магазинчик и правда был забегаловкой — наполовину кабаком. Половину его, отгороженную невысокой стеклянной стенкой, занимала компания парней — человек десять, вовсю прожигающих жизнь за напитками в розлив. Не глядя на них, Фил подошел к прилавку, за ним неуверенно переминался с ноги на ногу Алан со струйками воды, ползущими по щекам, как слезы.

— Мадам, дайте, пожалуйста, два батона. И паштет печеночный. И пакет кефира.

— Н-нет... не надо кефир, — стон пришел со стороны Алана, но Фил даже бровью не повел.

— И пакет кефира, пожалуйста... Обезжиренного.

— Так надо кефир? — продавщица, дебелая тетенька с ярко-красными крашеными ногтями, переводила усталый полночный взгляд с одного клиента на другого. — Юноши, сначала определитесь, а потом...

— Надо, конечно, — железным голосом сказал Фил, отсчитал три с половиной марки (немало за такие мелочи, но что вы хотите от ночного магазина?) и обернулся к выходу. Алан, видно, на что-то решившись, оперся ладонями о прилавок и звонко добавил:

— Еще бутылочку пива... "Феникс", темного. И шоколадку.

Фил, не тратя слов, взял незадачливого покупателя шоколадок за локоть и попросту вытащил вон из магазина. Лицо совершенно безрадостной тетеньки за прилавком озарилось чем-то вроде улыбки. Похоже, скучно жить в этом городишке, и малое представление — в радость...

Смотрите, вот мы, бродячий цирк, клоуны Фил и Ал. Устраиваем показательные сражения в магазинах, работаем круглосуточно...

Дождь тем временем усилился, струи его звонко шелестели об асфальт. Алан вырвал свой локоть из крепких рук и привалился к стене магазинчика, обладавшей, к счастью, отличным металлическим карнизом — или навесом — о который дождь барабанил вовсю.

— Фил! Какого же Темного...

— У нас мало денег.

— У нас общие деньги, — капризно выговорил проклятый инфант, корчась, чтобы уместиться под крышу вместе с рюкзаком. Его лицо в оранжевом свете, с полосками воды по вискам, выглядело заплаканным.

— И что? — Фил скрестил руки на груди, чувствуя себя педагогом в детском саду.

— Да так... Почему-то ими с первого дня распоряжаешься ты. И еду всегда выбираешь ты, и всегда... самую противную. Я, между прочим, этот кефир... с детства ненавижу и не могу выносить, вот! И паштет... И кильку, — выплюнул это слово с настоящей ненавистью, — в томате.

Фил не знал, рассмеяться ему или заорать. Представление продолжается. Номер следующий — "Папа, дай конфетку".

Вместо ответа он расстегнул куртку, извлекая из поясной сумочки кошелек, и бросил его Алану. Тот не успел поймать, кожаный мешочек шлепнулся о витрину. А потом — на асфальт.

Алан молча поднял его и с гордым и независимым лицом удалился в магазин. Филу было тошно на него смотреть, он привалился к стеклу спиной, застегнулся и потер виски руками. В такую дрянную погоду не погуляешь по шоссе, похоже, надо все-таки отправляться на вокзал. Придется войти обратно и своим появлением еще раз потешить продавщицу, но что же делать, надо же вызнать дорогу. Штука в том, что больше всего на свете Фил ненавидел вступать в разговоры с незнакомыми людьми, и будь он один — просидел бы всю дождливую ночь тут, под навесом, или в каком-нибудь подъезде...

...Обернулся он как раз вовремя. Ал, сквозь туманное стекло особенно бледный и расплывчатый, взялся за ручку двери с обратной стороны. Другой рукой он прижимал к груди приобретения — темную желтоватую бутылку и две длинных палочки шоколада... "Принц", еще бы нет.

Парень, высокий и темный, один из тех, что пили за столиком, был у него за спиной. О чем-то, кажется, спросил... Ал, кажется, что-то ответил.

В этой сцене тончайший нюх Фила моментально почуял опасность. Так быстро, как только мог, он сбросил рюкзак прямо наземь и шагнул вперед, к стеклянной двери... Но не успел на какую-то секунду: картинка отпечаталась у него в голове, пока он длинным шагом преодолевал пространство — чужак кладет руку Алу на плечо, цыпленочек ее стряхивает, толкает его в грудь... Изумительно нелепым и бесполезным жестом. Будь Фил ночным любителем подраться — он бы за такое убил.

Парнюга за стеклом, видно, рассудил подобным же образом. Когда Фил ворвался-таки в магазин, все уже было довольно-таки плохо — Ала держал за локоть один любитель справедливости, другой, джинсовый, еще огибая разделительную стенку, уже находился в полете, чтобы двинуть цыпленочку в нос, а господа Третий, Четвертый, Пятый и Так Далее уже толпой сгрудились за спиной господина Второго, очевидно, по-своему стремясь принять участие в происходящем.

Тетенька с красными ногтями пронзительно орала, и из ее речи Филов разум вычленил только два элемента — "полиция" и "убирайтесь". Похоже, незапятнанная честь ее заведения была этой даме дороже, нежели исход гладиаторского боя. Однако мозги Фила уже стремительно перестроились на военный режим — на это хватило секунды, и рыцарь Меча и Креста превратился в смертоносную машину. Он чувствовал обостренно, будто бы видел сразу всей кожей; это помогло ему, перехватывая и заламывая руку господина Второго, одновременно наддать пинка господину Пятому, решившемуся на атаку с фланга. Алан тоже не дремал — он умудрился, невзирая на рюкзак, лягнуть г. Первого в лодыжку и высвободить, наконец, руку; но рюкзак ему явно не помогал в битве — какой-то еще г., возможно, Седьмой, в обход Фила рванул его за этот неудобнейший агрегат так, что бедняга поскользнулся на плитках пола и грохнулся на колени.

А далее, как сказал бы хронист, сие было превеликой жалости достойно. Фил дрался хорошо — если он какое-то умение в себе и ценил, так это именно умение драться; но среди господ нападающих был один добрый сэр в красной дутой куртке, который тоже кое-что понимал в этом искусстве. Кроме того, их оказалось семеро. Ал выбыл из строя довольно скоро — его за шиворот выволок из магазина г. Первый, где и принялся методично пинать во все доступные места. Фил, тоже желая как можно скорее очистить помещение — но не настолько, чтобы стать вовсе недоступными для обетованного полицейского правосудия — рванулся за ним, и драка продолжилась уже под навесом, в голубоватом свете витрины, где под ногами валялся всеми позабытый, похожий на брошенную собаку Филов черный рюкзак.

...Да, неприятная вышла история. И кончилась она неприятно — в полицейском участке. Фил уж было обрадовался своим успехам — он отвлек всех господ от Алана на себя и продержался до приезда полицейской машины — но судьба не была благосклонна: прибывший по продавщицыному вызову полицейский оказался не кем иным, как отцом одного из вышеупомянутых господ. А именно — господина в джинсовой куртке.

Оказалось, что неизвестные бродяги по ночам от нечего делать, упившись пивом "Феникс", нападают на местных беззащитных ребят... Кроме того, оных ребят было совсем не семь, а трое. Растреклятое пиво "Феникс", бутылку с которым в пылу сражения кто-то разбил о косяк, сослужило недобрую службу. К счастью, господин Первый не успел испробовать битое стекло на Аланской физиономии, зато облил его всего темно-желтой жижей, и теперь чистюля Ал вонял не лучше любого алкоголика. Фила после напряжения всех душевных и физических сил слегка трясло; он с трудом соображал, что к чему, пока их сажали в полицейскую машину с зарешеченным задним стеклом. Из разбитого лба текла кровь — кажется, у одного из этих гадов было кольцо-кастет, в глаз, наверное, метил... Однако Фил, как ни старался он в незнакомом городе не запятнать себя чем-нибудь непоправимым, тоже совершил немало. Самым печальным из его свершений была сломанная вражеская рука — сын полицейского инспектора Вильгельма Паула получил сие увечье в первые секунды боя, когда был перехвачен в прыжке с кулаком, нацеленным в Аланское лицо.

...Ждать добра двум узникам не приходилось. Правда, любящий отец, перед тем, как запереть обидчиков отпрыска, напоил их холодным чаем с их собственными бутербродами. Кефир, который им разрешили извлечь из рюкзака по просьбе опять включившего свое обаяние Ала, был выпит, хлеб — съеден. Ночь предстояла, по крайней мере, под крышей — проблема ночлега решилась сама собой. Но самое худшее откровение выбило у Фила почву из-под ног — кошелька у них больше не было.

Ал не мог даже отдаленно припомнить того момента, когда он с ним расстался. Вроде, был в руках. А потом... Потом все это началось, и дальше осмысленная нить воспоминания обрывалась. Конечно, там были не все деньги — умный Фил сразу разделил их на две части, и одну положил во внутренний карман своей куртки. Но и здесь судьба не улыбалась странникам — куртку в процессе битвы с Фила рванули, разодрав молнию сверху донизу, и когда приехали полицейские, ее пришлось поднимать с мокрой земли, где она валялась, как подстреленная ворона. Личную карту Фила — слава Богу, хоть ее не утратили! — один из полицаев извлек из глубокой лужи; остальные же карманы куртки остались пусты. Да, более ста марок и — почему-то — телефонная книжка. Исчезли также шариковая ручка и маленький складной нож, про который Фил давно уже позабыл. Вот так.