Претит шататься по рынкам, любите покой и тишь, сходите в библиотеку. Конечно она сейчас не то что в былые времена. При прошлом патриархе Евтемии ересь жгли-выжигали, почитай четверть запасников спалили. Но и того что осталось, с лихвой хватит. В Академию загляните. Ученость здешних мужей признается во многих державах. Не зря иноземных школяров треть от местных. Пусть изучают, никто не препятствует. Лишь бы веру свою еретическую дома оставили. В чужой монастырь со своим уставом не суются.

Много чего любопытного в столице имеется. Все и не упомнишь. Но есть места, куда не поведут и ничего не покажут. В Старый Город уж точно! Что там смотреть? Ничего достойного внимания. Обитают в тесноте и скученности глинобитных лачуг-малофронов: сапожники, медники, мыловары, каменотесы, ткачи, кожевники, дубильщики, гончары, шорники, свечники и сотни других ремесленников. И еще эргаты*, патрии*, сальдамарии* и клефты, клефты, клефты...

Рядом со Старым Городом, внизу Пятихолмья, Крысиное Поле. Его и упомянуть забудут. Для чего? Живут на том Поле люди лихие, супротив закона настроенные, потому как закон этот их промыслам поперек. Язва, а не район. Императорской власти там нет. Приглядывает за Полем Коштовый воевода. Коштовый от слова кошт, что значит довольствие. Не зря говорят послушный теленок, двух маток сосет. Так и воевода, и от императора сыт и от Ночных Рыб перепадает. Кто такие Рыбы? Воронье из воронья! Хонсарии* вот кто! Уж власти с ними бились-бились, да ничего не добились. А чего и ожидать? Полвека назад сам друнгарий* Фокий сгинул из-за них. Объявил на Ночных Рыб вселенский поход и на следующий день сгинул. Так что лучше туда не соваться и вопросов про них не задавать. Если надо, они сами, не приведи Создатель, отыщутся. Еще сказывают при императоре Которе Втором, забава у знати в ходу была. На спор Крысиное Поле пересечь. Через Коштового воеводу жителям Поля выставляли приз — ведро золота за голову каждого участника спора. Вот и прояви удаль, молодец! Пройди от Старой башни до Цистерн Зуфия. Правда, долго забава не прожила. Сам император и запретил. После того как благородные киры стали десятками в забаве учувствовать, а в победители единицы попадали. Все больше увечными да полумертвыми. Ладно бы в императорскую честь бились, а то во славу несравненной императрицы Давриты и её товарок, превративших дворец в распоследний мимарий*. Но про забаву легенда. Если вы сказки собираете или побывальщину, то загляните к волхвам Кайракана, они много чего порасскажут о днях былинных.

От дворца эгуменоса до площади Триумфальных Огней пешему с ленцой и остановками полчаса ходьбы, а кабриолет запряженный двумя белыми как снег рысаками преодолеет за пять минут. Но в столице никто кратчайшей дороги не выбирает и быстро не ездит. Лошади, что танцуют, гордо вышагивают. На всю округу цокот подков и выездка на посмотрение.

Кайрин с удовольствие плюнула бы на условности, но... Сплетен о том, что она куда-то спешила сломя голову будет больше, чем от недавнего происшествия под Роусой. Потому она терпеливо сидела, откинувшись на подушки, раскланивалась со знакомыми, надменно обменивалась взглядами с посторонними мужчинами. Невеста рейнха Сарази не должна вызывать слишком много слухов. И так придется терпеть нудные расспросы будущей свекрови. Любопытство бэну Фиалы, матушки Натана, простирается выше звезд и дальше горизонта. И не позднее сегодняшнего вечера, Кайрин придется тяжко. Хуже нет удовлетворять чужое любопытство и мило улыбаться.

Улица Симодариев* достаточно опрятна. Ростовщики не поскупились на благоустройство, упрятав сточную канаву под мостовую. Отсюда и вони меньше и мух. Возле дверей одной из лавочек ей поясно кланяется владелец. Балинт. Хитрец из хитрецов! Определенно что-то затевает вот и выполз продемонстрировать свою любезность. То, что затевает ей известно доподлинно. Нажиться за счет казны на поставках зерна. Поставщики уже определены, но ведь можно замолвить за него словечко. От того и кланяется низко, мошенник.

Кабриолет беспрепятственно поворачивает на Эшафотную площадь. Сегодня никого не казнят. Висельник украшает перекладину уже третий день. От жары он распух и синюшен. Стражник держится в сторонке, но бдителен. Оно и понятно, глазом моргнуть не успеешь, утянут веревку. Веревка висельника первый талисман картежников и воров. Хорошо если веревку. Бывало, мошонку у мертвяка отрежут. Дескать, семя познавшего смерть, смерть отпугивает. В эликсирах молодости первый ингредиент. А вот гиппокласта — волчья яма с кольями полным полнешенька. Третьего дня цыган за колдовство, ворожбу и сглаз казнили. Почему в яму на колья? Так известно, чтобы ночью в зверя, волка или пса бешенного, не перекинулись. Осиновый кол против оборотников вернее верного. Лучше серебряной стрелы!

Площадь Ста Кравватин* не самая большая в столицы. Когда то ее значительно урезали, позволив монастырю Святого Дуайна перенести ограду на два шага. Где два там и пять, а то и все семь. С другой стороны построили новый странноприимный дом. Дом вышел на славу, но стеснил торговые ряды. И раньше тесно было, а теперь и вовсе один на одном. Среди лавок, лавочек и лавчушек скромно затесался трактир ,,Святые Путники". Здание старой постройки, в три этажа, верхний под самой остроконечной крышей с трубой. На трубе флюгер — вереница путников. Отсюда и название.

Кабриолет остановился, Кайрин легко сошла с подножки. На входе протянула слуге, крупному парню в цветастом теристре*, солид. Простой смертный, вздумай он сюда сунуться, отступится, откуда такие деньги! Благородный без надобности тоже не полезет, понапрасну тратиться не станет. Сюда идут кто хочет в тиши и спокойствии, вдалеке от нескромных глаз и чутких ушей, перемолвиться словцом с нужным человеком. О чем говорить-договариваться будут, то их дело.

Кайрин надела маску (так принято), поднялась на второй этаж и присела за крайний столик. В дальнем углу она заметила тана Ифиа. Его безвкусица в одежде всегда легко узнаваема. А уж маску выбрал, словно хотел специально подчеркнуть — вот он я! Кайрин принесли прохладительный напиток. За счет заведения. Слуга с грацией кошки скользнул к столу, поставил запотелый кувшинчик и кубок. И сосуд и кубок из простой красной глины. Но изящество форм выдавало в нем дорогую посуду из Свейди, государства сопредельного империи. Врага извечного и коварного.

— Кого ожидает, бьянка? — вежливо спросил слуга. Благородных по имени тут не называли, даже если хорошо знали.

— Шена* из Нижних кварталов, — ответила Кайрин.

Служка так же беззвучно пропал. Не прошло минуты и поджидаемый шен, подсел к столику. Мобас, так его величали в миру, старался выглядел достойно. Его босяцкое происхождение выдавали грязь под ногтями, плохо выбритый подбородок и едкий запах пота смешанный с приторной дорогой цветочной водой. Шен Мобас забыл, когда в последний раз мылся. Сальные лохмы прядями свисали с крупной головы. У корней волос лофтаки не промытой, не вычесанной перхоти.

Кайрин поморщила носик. Это уже слишком.

— Слушаю тебя, — поторопила она собеседника.

— Посылку везут.

— Как долго?

— Последняя весточка пришла из Кёльбурга. Посыльный скоро доберется до Зальца оттуда в Ирль.

— Как долго? — с нажимом повторила вопрос Кайрин. Её меньше всего интересовал маршрут гонца. Её интересовали сроки доставки.

— Неделя, — уверенно произнес Мобас, но тут же поправился. — Край полторы.

— А быстрее? — недовольно спросила Кайрин.

— Вы просили сделать все чисто. Кто спешит, привлекает внимание.

Кайрин задумалась над словами Мобаса. Обыкновенная уловка.

— Зачем ему в Ирль? Это в стороне от имперского тракта.

— Один житель города, не последний человек в нем, поспособствовал в вашем поручении. Ему следует кое-что передать. Наш знакомый кир не может проявить не благодарность.

— Давно Матуш стал киром?

— Прошу прощения, шен, — поправился Мобас. Ему не понравилось, что прозвучало имя их общего знакомого. Чужие уши есть везде.

— Везут именно то, что я просила?

— Будьте уверены, бьянка.

— Если окажется что напутали... Ничто не обходится дороже упущенного времени. Даже собственная глупость.

Мобас и ухом не повел. Конечно, он знал о возможностях сидящей перед ним девки. Но шен Матуш тоже не последний человек.

— Товар именно такой, какой заказывали. Мы держим слово.

— Приятно слышать, — и напомнила ему одну пословицу. — Тот, кто держит слово, тот и от могилы дальше.

Как учтивому собеседнику, Мобасу следовало галантно улыбнуться. Но ему не хотелось. Пословицы Ночных Рыб так просто не повторяют.

Кайрин бросила на стол тощенький кошелек. Губы Мобаса презрительно дрогнули. Матуш из такой скромной суммы не выплатит ему ни фолла.

— Я могу поучить тебя учтивости.

— Не стоит тратить на меня свое драгоценное время, — извинительно произнес Мобас.

— Эти расходы не оговорены.

"Совсем другое дело!" — расцвел Мобас.

— Через полторы недели я навещу шена, — пообещала Кайрин.

Закончив разговор, Мобас почтительно поклонился и ушел, не забыв прихватить денежный презент. Кайрин хотела налить себе напитка, но въедливый запах пота и цветочной воды отбил охоту. Она глянула в сторону Ифиа. Тот коротал время в одиночестве, забавляясь бросанием астрагал*. Любопытно, зачем он здесь? Кайрин припомнила последние сплетни. Тан Ифиа напросился на дуэль с кентархом* дворцовой гвардии Сэроном. Должно быть, дуэлянт подыскивает кандидата заменить его в безнадежном поединке.

Кайрин спустилась к черному ходу. Одно из преимуществ ,,Святых Путников", он, имея один вход, обеспечивал посетителю сразу три выхода. Один в район Воинского кладбища, где уже давным-давно хоронили столичных бродяг и попрошаек и откуда легко выбраться за стены города. Второй выход чередой проходных дворов выводил к Грязным Порогам, району заселенному приезжими, решившими обосноваться в Тайгоне и где кануть в безызвестность легче легкого. Третий на задний двор гирокомии — императорской богадельни для увечных и неимущих, занимавшей целый квартал. От гирокомии прямая дорога в Старый город, обширный район, куда не любили соваться виглы*, а равдухи появлялись только в случаях острой необходимости.

Перевернув касулу* на левую сторону, теперь она была не столь нарядна, Кайрин вышла в третий выход. Её уже поджидал легкий фургончик. Она быстро забралась внутрь.

Ехали шесть кварталов. Затем Кайрин покинула фургончик. Сейчас никто бы не признал в ней девушку, вошедшую в трактир ,,Святые Путники". Касула полностью скрадывала фигуру. Большой капюшон затенял лицо и разглядеть под ним что-то возможно только заглянув под него. В руках девушка несла маленькую корзинку, которую обычно носят нищенки, подрабатывающие в носокомии* Святого Армора. Сопровождал Кайрин огромный детина в кожаном камае* и вооруженный тесаком под стать себе.

Пройдя квартал, девушка повернула в улочку на спуск. Конечно в карете или в кабриолете удобней и быстрее, но в Старом городе так никто не перемещался. Максимум что мог позволить себе здешний обитатель проехаться на телеге запряженной волом.

В конце улицы, оглядевшись, Кайрин подвернула капюшон. На отвороте ясно обозначился угольный знак Рыбы. Сэм до этого державшийся в отдалении, приблизился. Теперь их разделяло не более двух шагов. Кайрин свернула за угол и уверенно пошла дальше, ловко перепрыгивая лужи, канавы с нечистотами, прорехи в мостовой. Булыжник без зазрения совести растаскивали по хозяйственным нуждам. Печь поправить, в качестве гнета соленья придавить, ну и швырнуть в недруга — куда же без этого!

Из замызганной капилеи*, дверь настежь в окнах дыры, в след Кайрин свистнули и отпустили сальную шуточку. Ржали до колик. Сэм предостерегающе положил руку на тесак. Хохоту еще больше! Иди милый пока тебе эту железку в глотку не засунули.

Улочка, зажатая обветшалыми хибарами, сползала по холму. Впереди базарчик. Народу не много. В основном у столба Экзекутора. Прикованный цепью преступник отличная забава. Мужики дразнили голодного едой, бабы скулили над ошметками вырванного члена (лиходей насиловал девиц). Детишки бросались камнями и кизяками. Обезумивший от голода клефт, под хохот и ругань, жрал конский навоз.

Кайрин прошла самым краем базарчика, купив на фолл большое красное яблоко. Яблоко стоило дешево, но торговке повезло. Мелок товар да с прибытком! Кайрин больше ничего не требовалось, а меньше монеты в империи просто не чеканили.

У Черного ручья, ручей действительно черен, дубильщики сливали в него всякую дрянь, Сэм помог Кайрин перебраться по шаткому мостку. Его и мостком трудно назвать. Так. Толстая плаха переброшенная с бережка на бережок.

Чем дальше они забирались вглубь Старого города, тем больше Сэм проявлял беспокойство. От развалин церкви, двое удальцов проследовали за ними целый квартал и отстали. Затем прицепился старикашка, грязный и опаршивевший. Опираясь на костыль, он провожал их сотню шагов, шельмуя рукой в мотне. Потом исчез. Куда? Сэм не заметил. Словно сквозь землю провалился. Затем на встречу попалась троица. В угольно черной коже, на поясах длинные тесаки. По сравнению с их оружием тесак Сэма ножик для фруктов. Да и сам он выглядел рядом с черными безобидной деревенщиной. Сэм, было сунулся вперед, как никак в его обязанности охранять бьянку. Но троица почтительно раскланялась с Кайрин и пошла дальше. Сэм облегченно вздохнул.

Наконец они достигли цели. Кайрин оглядела улицу и постучала в дверь медной ручкой.

Открыла дородная женщина. Круглое лицо в желтых пятнах проходящих синяков.

— Благородная, бьянка, — поклонилась женщина.

— Дилис? Опять? — грозно спросила Кайрин.

Женщина тяжко вздохнула и не ответила.

Вошли во дворик, сплошь завешанный белой тканью. Ремесло белошвейки считалось хлопотным и малоприбыльным, но, тем не менее, способным прокормить семью. В вольере затявкали щенки. В Старом Городе многие держали собак в качестве добавки к рациону. Некоторые не брезговали кошками, да и меньшей живностью тоже не особенно гнушались.

Кайрин пересекла дворик, обходя бельевые завесы. За ней тенью Сэм. Дилис тщательно заперла двери и тут же словно запамятовав, закрыла ли? проверила все запоры.

Девушка подождала белошвейку. Дилис трусцой забежала вперед распахнула дверь.

— Прошу вас, бьянка, входите!

Комната первого этажа чиста и опрятна. У окна стол с аккуратно стопкой сложенной тканью — выполненной работой и еще большей стопкой с предстоящими трудами. Столько же лежит на табурете. На подоконнике рядом с цветком тяжелый утюг. На печи в глубокой сковороде, попыхивая парком из-под крышки, томятся бобы. За печкой отгорожен закуток для мытья. На узкой лавке пристроено ведро с водой и черпак. В самом светлом углу комнаты, на стене, висит шкафчик со слюдяными вставками. В приоткрытую дверку видна расписная тарелка и сложенная нарядная скатерть. Тростниковая дорожка на полу протянута к входу в спальню, завешанному накрахмаленной занавеской, и началу лестницы на второй этаж. За лестницей спрятан веник и савок.