Записки средневековой домохозяйки

Когда девушка не успевала поесть, замотавшись с каким-нибудь поручением мисс Регер, я избавлялась от камеристки под любым надуманным предлогом и требовала принести побольше еды мне в комнату. Таким нехитрым способом я подкармливала служанку. Попутно мы, конечно же, много болтали, девушка проникалась ко мне доверием, а когда услышала, как я нечаянно обмолвилась, что собираюсь делать в усадьбе, решила для себя, как дальше быть.

В господском доме дел ей, конечно же, хватало, однако выбиться в личные горничные для титулованной госпожи ей вряд ли бы удалось. А к господину, что было гораздо проще, не хотелось — тот мог начать интересоваться молоденькой девушкой. Но тут, на счастье, появилась я, и ее, как более или менее свободную, временно приставили к моей особе, а когда бы я уехала, ее вернули обратно в простые прислуги... И вот тут Меган углядела для себя шанс. Пусть призрачный, но шанс.

Пообщавшись со мной еще пару дней, девушка только убедилась в правильности своего решения и, когда маркиз, как пробка из бутылки, вылетел из спальни не без помощи кочерги (а об этом все слуги уже знали через пятнадцать минут после случившегося), определилась окончательно. Даже если у меня ничего не получится или со мной случится то, чего так страстно желает супруг, я не откажу ей в рекомендательном письме, и она сможет устроиться на работу в очень приличный и солидный дом.

Так рассуждая, сегодня с утра Меган направилась ко мне.

И вот теперь я поняла, что означала фраза 'поедут ВСЕ'. Предварительно Меган уговорилась с лакеем и его женой-посудомойкой, что они тоже поедут со мной в неизвестность. Тем более что неизвестностью для них Адольдаг как раз таки и не являлся! Лакей, а им оказался не кто иной, как Шарль, провожавший меня от экипажа до дома, или, как звала его Меган, мистер Порриман, ездил туда в позапрошлом году с управляющим.

Управляющий, тот еще шельмец, после посещения Адольдага расписал в красках перед господами плачевное состояние как самой усадьбы, так и прилегающих к ней строений. Живописал в самых мрачных красках крайнюю запущенность сада, наверное, с час распинаясь о кошмаре, что творится во владениях. А потом мастерски подсунул отчет, в котором говорилось, что на восстановление усадьбы потребуется огромные средства и что, мол, вообще проще усадьбу продать, нежели приводить в божеский вид.

Если бы на тот момент имуществом распоряжался Кларенс, то он бы не преминул именно так и сделать, но герцог, отлично знавший, что стоимость земли в тех местах неуклонно росла, лишь покачал головой, зашвырнув писульки управляющего подальше.

— Если дело обстоит именно так, как вы говорите, — сказал тогда его светлость, — то проще будет подождать еще пару-тройку лет, пока все окончательно доразвалится, а потом продать участок как дикие земли. А пока я буду держать его как залоговый капитал.

Неизвестно, зачем соврал и для кого старался управляющий, его, кстати, через пару месяцев после той поездки уволили, но на самом деле усадьба представляла собой вполне сносное строение, в котором требовались только крепкие мужские руки да неустанный труд. Правда, господа об этом так и не узнали, а как обстоят дела на самом деле, мистер Порриман разъяснять им не стал. По его мнению, до уровня, приличествующего господскому дому, было далеко, но вот жить и не заболеть при этом чахоткой вполне можно. И вот только теперь он сообщил об этом Меган, с пеной у рта расписывавшей прелести общения со мной и милости хозяйской руки. Девушка в свою очередь рассказала им о моей обмолвке...

Так и было решено: уезжая со мной, Меган заполучала вполне законного мужа и возможность жить с ним открыто в браке (вот хитрюга, просчитала мою доброту!), а мистеру и миссис Порриман предоставлялась возможность сменить работу и получить при этом человеческое обхождение со слугами, а не быть молчаливыми рабами. Кроме того, Порриманы понадеялись захватить с собой трех сыновей, проживающих в деревне. Мальчишкам требовался жесткий мужской контроль, который отец, работая в далеком герцогском доме, обеспечить не мог. Парнишки-погодки не имели приличной работы, дабы прокормить себя, и родители опасались, что без должного надзора (в деревне за ними смотрела только старая бабка) те пойдут по нехорошей дорожке. А в Адольдаге, на вольной природе, где детям, естественно, найдется дело, заодно за ними будет обеспечен и родительский пригляд.

— Так это сколько же со мной человек поедет?! — выдохнула я, шокированная донельзя. Я планировала ехать в одиночестве в неизвестность, а получалось, что со мной отправлялось...

— Восемь, — бодро ответила Меган.

Она уже поняла, что из меня можно веревки вить, и пользовалась этим вовсю.

— То есть как это?.. — осторожно уточнила я. По моим подсчетам выходила другая цифра.

— Ну, с нами поедет еще и Агна... — Девушка для приличия отвела глаза, однако довольной улыбки скрыть не смогла.

— А это кто?

— Еще одна горничная. Ее маркизов камердинер домогается. Такой же! Под стать хозяину! Он буквально на днях ее ссильничал, и Агна боится, что такое еще повторится.

— Ясно, — выдохнула я, вскидывая глаза к потолку. — Вот только как мы поедем? И что я должна сказать насчет вас маркизу и герцогу? Я поняла, если бы вас было двое. Но восемь?..

— Трое сыновей не счет, — заметила Меган.

— Ну хорошо, пятеро. Но это сути дела не меняет.

— Поэтому я попрошу вас, миледи, поговорите с герцогом Коненталем. Мистер Бейкбор отпустит нас всех, но на чем нам ехать вслед за вами, мы не знаем.

Я пообещала все сделать. Теперь мне гораздо проще и спокойней будет отправиться в именье, нежели раньше.

Уже переодевшись и собравшись спуститься в столовую, я в последний момент решила позавтракать в спальне. Я опасалась, что напоследок Кларенс еще что-нибудь выкинет. Вчерашние 'проводы' он мне никогда не простит.

Кстати, снесенные столбики, уходя, Меган забрала с собой. Когда сегодня с утра я посмотрела на них еще раз, то просто диву далась, как смогла их сломать?! Не иначе как от большой злости или от испуга.

Однако поесть мне нормально не дали. Только Меган налила чай, как в комнату постучался камердинер его светлости и передал, что герцог желает беседовать со мной после завтрака у него в кабинете. Пришлось подтвердить ему, что обязательно приду.

— Ну, началось! — выдохнула я, едва за слугой закрылась дверь. — Сейчас герцог будет полоскать мне мозги часа два...

— Простите? — удивленно отозвалась Меган со своего места. Я приучила ее, что, пока я ем, она не стоит у меня над душой, как принято, а сидит напротив и завтракает второй раз. — Как это понять — полоскать мозги? На самом деле?!.

Я едва не расхохоталась. Языковые, вернее, смысловые барьеры наконец-то дали о себе знать. В обществе Меган я расслабилась, перестав каждый миг контролировать свою речь, и вот теперь случилось недопонимание. Когда я говорила на правильном языке, никаких сложностей не было (я уже перестала задаваться вопросом — почему свободно общаюсь с местными, ведь теоретически языковой барьер должен был бы появиться), а вот когда невольно стала сдабривать лексикон сленговыми выражениями, они возникли мгновенно.

— Вовсе нет! — отмахнулась я. — Идиоматические выражения, не бери в голову!

— Иди... что? Не брать что?.. — еще больше растерялась девушка.

— Не обращай внимания, — попыталась я сказать по-иному.

— А... — отозвалась она и уже потянулась к вазочке с печеньем, как в дверь снова постучали.

Меган тут же отставила свою чашку в сторону и накрыла ее салфеткой, будто вовсе и не сидела со мной.

— Да? — спросила я, когда следы завтрака на второго человека были уничтожены.

— Это камердинер маркиза Мейнмора, — раздалось в ответ.

Меган открыла дверь, и перед нами предстал хлыщеватого вида мужчина, уже немолодой, с залысинами и несколько набрякшими веками. Окинув меня презрительным взглядом, словно его статус слуги был гораздо выше, чем мой, он, сцеживая сквозь зубы слово за словом, надменно выдал:

— Маркиз Мейнмор требует, чтобы вы после завтрака прошли в его комнату. Он желает поговорить...

— После завтрака я буду очень занята, — отрезала я. Говорить с этим подобием супруга мне совершенно не хотелось, как и с самим супругом.

— Маркиз Мейнмор сказал, что не потерпит возражений. И если вы не явитесь к нему добровольно, то я должен буду привести вас силой.

Я аж задохнулась от возмущения.

— Маркиз Мейнмор перетопчется! — выдала я, когда обрела способность говорить.

Ну ничего себе приказики!

Меня ужасно разозлили слова личного камердинера, маркиз оказался в своем репертуаре! Слуга сбился, похоже, он не ожидал отпора с моей стороны, а я тем временем продолжила:

— После завтрака я приглашена в кабинет к его светлости герцогу Коненталю, — и не без мстительности добавила: — Слово которого в этом доме закон. — А потом, вовсе не подумав о последствиях, встала, взяла со стойки у камина ту самую кочергу и через Меган передала ее камердинеру. — Маркиз перебьется. А если он запамятовал, на чем именно мы прервались вчера вечером, то можете передать ему данный предмет. Он должен напомнить.

Слуга побагровел, однако принял из рук девушки кочергу и, больше ни слова не говоря, направился обратно.

Меган закрыла дверь, а я, потрясенная, села обратно. Завтрак, начавшийся в приподнятом настроении и разговорах, дальше пошел в молчании. В полной тишине бежали минуты (Меган, стараясь мне не мешать, быстренько доедала), а я с ужасом начинала понимать, что же натворила.

Зачем я разозлила Кларенса еще сильней? Неужели я так расхрабрилась оттого, что узнала, что поеду не одна?! Или, может быть, понадеялась, что в доме герцога он мне ничего не сможет сделать?! Так это смотря насколько сильно он будет разъярен...

Поняв, что сделанного не воротишь и слова не вернуть назад, я решила хоть как-нибудь исправить положение.

— Меган, можешь сначала доесть, а уберешь после! — отставив чашку и отложив недоеденную булочку с маслом, я порывисто встала и, накинув шаль на плечи, направилась к двери.

После завтрака, едва супругу передадут кочергу, он взбесится, будто его осы всем гнездом покусали, и рванет ко мне в комнату. Пусть меня там не будет, иначе все закончится плачевно, то есть очередным избиением. Уж лучше я прикроюсь визитом к герцогу, чем буду сидеть и ждать, пока супруг заявится в невменяемом состоянии.

Так я рассуждала, спеша на встречу к Коненталю.

А дальше все полетело кувырком. Едва я уселась на стул, а напротив, через стол расположился его светлость, как в дверь влетел взбешенный Кларенс. Его лицо было красным от гнева, а жилы на шее вздулись. Казалось, вот-вот его хватит апоплексический удар. Он потрясал над головой той самой кочергой. Я до смерти перепугалась, увидев супруга настолько разъяренным.

Метнувшись за стол к его светлости и упав на колени, я в поисках защиты прижалась к ручке его кресла. Кларенс кинулся за мной следом и, не совсем понимая, что творит, замахнулся кочергой. Однако на пути у него находилась вовсе не я, сжавшаяся у ног в плотный комочек, а герцог, и в последний момент тот все же успел перехватить руку племянника.

— Ты что творишь?! — его громкий голос несколько привел Кларенса в чувство, однако этого оказалось недостаточно.

— Эта!.. Эта!.. — попытался что-то объяснить супруг, но безуспешно — гнев не позволял ему говорить. — Су-у-ука!.. Она!..

Маркиза колотило от злости. А мне стало до жути страшно.

— Она!.. Дрянь!.. Она... Убью суку! — орал супруг, похоже, в голове у него что-то перемкнуло.

На крики в кабинет заглянул лакей. Заметив его, я стала звать на помощь:

— Спасите!..

Двери распахнулись, в кабинет ворвались уже два лакея и начали оттаскивать Кларенса от его светлости. Естественно, тот попытался сопротивляться, но справиться с двумя дюжими мужиками не смог.

— Выведите маркиза на улицу, пусть охладится! — приказал Коненталь, оправляя одежду.

И лишь когда Кларенса, по-прежнему изрыгающего проклятья в мой адрес, вытащили на улицу, я покинула свое убежище.

Меня до сих пор трясло от страха. На глаза навернулись слезы. Я уселась на самый краешек дивана, что стоял у дальней стены, и попыталась хоть как-то успокоиться. Мысли судорожно метались в голове. Господи, ну зачем я нахамила камердинеру?! Теперь Кларенс не успокоится, пока не отомстит мне. Нужно как-то обезопасить себя... Но как?

Тем временем его светлость, несколько отдышавшись, подошел к столику и, плеснув в стакан бренди, направился ко мне. Усевшись рядом, герцог подал стакан, но руки у меня так дрожали, что ему пришлось помогать.

Лишь сделав пару глотков и выждав, пока обжигающая жидкость упадет в желудок, я судорожно вздохнула. А еще нужно как-то объяснить герцогу, что произошло вчера... Но как? Сказать правду? Тогда совсем окажусь виноватой. Ведь это я воспротивилась воле супруга, это я разозлила его, и я... Боже, насколько же бесправна женщина в этом мире!

Естественно, поступить так я не могла, ведь не самоубийца же! Значит, нужно что-нибудь соврать. Только что? Как все объяснить, но так, чтобы при этом меня не уличили во лжи?!

Лишь после пары глотков для храбрости я рискнула попробовать выкрутиться:

— Вчера я не смогла... — начала я, но сбилась. — Я не... — и снова замолчала, а потом, внезапно осененная догадкой, продолжила совершенно в ином ключе. — Это я во всем виновата! Я знаю, что должна была... Я не смогла... Я правда старалась, как вы мне говорили...

— Выпей еще, — герцог сунул мне под нос стакан и, по-прежнему помогая, заставил проглотить остатки.

Я благодарно кивнула и допила, а герцог, все это время сидевший рядом, даже заботливо забрал его из рук и поставил на столик, стоявший возле дивана.

В голове практически сразу начало шуметь, а я, подстегиваемая винными парами и желанием сбежать от Кларенса как можно скорее, попыталась изложить события так, чтобы те оправдывали меня.

— Это я во всем виновата, — со вздохом повторила я. — Вчера, после поздравлений и вашего прекрасного подарка, милорд повлек меня в спальню. Памятуя, о чем вы мне говорили всю неделю, обдумав все и поняв, что вы абсолютно правы, я... я решила уговорить Кларенса оставить меня рядом с собой. Помня о ваших наставлениях, которые вы дали еще в самый первый день, я была полна решимости стать маркизу настоящей женой... Но... — тут я на всякий случай всхлипнула, словно мне ужасно трудно об этом говорить, — я не смогла...

Герцог отечески похлопал меня по сложенным на коленях ладоням.

— Ну, ну, девочка... Рассказывай...

Я нервно сглотнула. Ложь вроде бы выходила весьма правдоподобной, и я рискнула врать дальше, но так, чтобы при этом ничего не было понятно:

— Сначала все было хорошо... Маркиз... Он... Потом он стал чрезвычайно груб, порвал то красивое платье, что вы специально заказали к приему... Я испугалась... Стала просить... Но... Он начал... Я схватилась за кровать, а она...Ох! Я не могу... — решив подбавить правдоподобности, попыталась заплакать и даже выдавила пару слезинок, но на этом дело встало. Пришлось изобразить, что я пытаюсь сдерживаться. — Я перепугалась, отбежала к камину... Маркиз наступал... Он... Я так испугалась... — и неожиданно для самой себя (похоже, бренди оказалось чрезвычайно крепким) я рухнула на колени у ног его светлости и, взмолившись, сжала его руки в своих: — Поверьте мне! Умоляю, поверьте! Я только защищалась! Мне было жутко страшно! — а потом подумала, что помирать, так пьяной и с музыкой, и стала врать уже напропалую: — Кларенс, он как зверь! Он страшный!..