Дзи. Чужая судьба.

— То, что кажется сложным имперским солдатам — пустяк для настоящего нукера. Мы искупим свою вину, тайпэн Императора, и покажем тебе, что сражаемся и выполняем свой долг ничуть не хуже, чем пьем и веселимся!

— В этом случая я буду совершенно спокоен, — Ли кивнул в ответ удовлетворенной усмешкой, и получил ее "отражение" на оскалившихся лицах нукеров.

С громким шумом и радостным гиканьем манериты всей кучей бросились разбирать свои саадаки, кончары и сабли.

Глава 6.

Жизнь в Ланьчжоу и его окрестностях заметно налаживалась, и отражение этого было видно буквально во всем, что происходило в городе.

Впрочем, несмотря на заметные успехи, разговоры о восстановлении порядка и изгнании карабакуру в самое ближайшее время так и остались разговорами. В течение нескольких недель на территории провинции произошло около десятка схваток с крупными отрядами карликов, однозначных побед в которых по большому счету не было.

Главная проблема заключалось в том, что самозваный тайпэн Хань и его маленькая армия при всем желании не могли контролировать земли за пределами провинции Тай-Вэй, номинальной столицей которой являлся Ланьчжоу. На всем остальном пространстве закатных владений Империи и расположенном совсем рядом степном пограничье коротышки чувствовали себя все также вольготно. Да и следовало, наверно, признать, что и прежде большая часть этих мест подчинялась дзито исключительно на топографических картах придворных чиновников. С утлых деревенек карабакуру, бесплодных холмов и солончаковых болот взимать налоги было также бессмысленно, как и держать в таких районах крупные отряды стражи или гарнизонные войска. В такие места Ли и не пытался соваться, но вот сохранившиеся поселения, вроде того же монастыря Лаозин или большой деревни добытчиков соли на юге, дороги между ними и как можно более протяженный участок Шляха, дзи старался удерживать всеми силами.

За прошедшие дни карлики потеряли в прямых столкновениях и засадных стычках порядка пяти сотен воинов. Стража Ланьчжоу лишилась убитыми и ранеными полной сотни солдат, но бреши в рядах стремительно заполняли ополченцы. Их общее число уже достигло полутысячи, не считая тех, кого квартальные старосты и десятники еще только натаскивали на городских площадях в ежедневных изнурительных тренировках. Правда реальной боевой силой по-прежнему оставались только стражники и наемники торговых домов, исполнявшие роль главной ударной силы. Опыта у этих бойцов было на порядок больше, чем у вчерашних приказчиков, служек и подмастерьев, да и снабжались они распорядителем Каном и офицером Сэном напрямую из военных складов.

Кстати, продовольствие из запасов Императора сыграло немаловажную роль не только для беженцев, но и для ополчения. Зимой торговая жизнь в Ланьчжоу обычно не замирала, но в этом году ожидать появления крупных караванов не стоило. Поэтому большинство молодых людей, вместо привычного заработка, с готовностью влились в ряды городских защитников, куда, по древней традиции, испокон веков брали только добровольцев. Тот факт, что семье каждого новобранца полагался мешок риса влиял на принятие таких решений куда более положительно, чем даже, наверное, героический ореол, сгустившийся вокруг фигуры императорского посланника и "наследника Йотоки Юэ". Последнее, кстати, произошло без всякого участия со стороны последнего.

Запасов еды для остальных горожан и беженцев тоже вполне хватало, но теперь уже всем было понятно, что если первый весенний урожай зерна не удастся собрать в срок, то провинцию ожидает чудовищный голод. Больше всех в этом вопросе был взволнован дзито О-шэй, потому как, несмотря на всю обретенную власть и влиятельность нового главнокомандующего, отвечать за смерти простых императорских подданных пришлось бы именно ему. Да и не столько о себе переживал градоначальник, сколько действительно боялся не уберечь Ланьчжоу и многих его обитателей.

Вторая и третья причины переживаний Тонга О-шэя пока тоже не желали проявлять себя в полной мере. Чистота, главное средство от любых болезней, и общественный порядок в городе поддерживались на должном уровне, хотя все постоялые дворы и здания торговых домов были буквально забиты крестьянами, собранными со всех уголков Тай-Вэй. Впрочем, объяснялось это, скорее всего, тем, что наиболее активная часть беженцев — взрослые мужчины и юноши — были спешно переправлены в Лаозин.

Полторы тысячи рабочих с двумя сотнями ополченцев обещанной охраны наводнили монастырь, устраиваясь на его территории с непринужденной неприхотливостью к вящему неудовольствию местной братии.

К восстановлению дамб, расчистке отводных каналов и сооружению новых насыпей рабочие бригады приступили буквально через десять дней после захвата мельничьего городища, и к текущему моменту достигли заметного успеха. Солдаты, охранявшие их, а также стоявшие в ближайших гарнизонах отбили несколько попыток нападения на восстановительные площадки, каждый раз во многом благодаря своевременным сигналам манеритов, обосновавшихся в самой северной точке территории, подконтрольной теперь людям Ли и руководству Ланьчжоу.

Опальные нукеры умудрялись не только подавать сигналы, но и даже посылать всадников с предупреждениями. Обозленные карабакуру, несколько раз попытались выбить бесстрашных кочевников, не преуспели в этой затее, хотя многие манериты на собственном опыте узнали, что такое яд тростниковых стрел с черным оперением.

За несколько последних дней число нападений начало стремительно падать, а затем и вовсе прекратилось. И хотя у всех остальных это вызвало лишь неприкрытую радость, командир Ногай становился напротив все мрачнее и мрачнее. На вопрос Ли с чем связано такое отношение, начальник гарнизона угрюмо ответил:

— Нам не удалось уничтожить живую силу врага на поле боя. Мы не подорвали его обеспечение ресурсами. Кроме нас у карликов по-прежнему нет никакой серьезной угрозы, на которую стоило бы отвлечься. Значит, единственная причина, по которой малявки затаились, может быть только одна. Те группы, что раньше действовали в нашей провинции, стягивают свои силы для решающего удара. И вполне вероятно, что им на помощь придут отряды из соседних земель.

— Это должно было произойти, рано или поздно, — заметил дзи, вспоминая свои многие предыдущие беседы с Ногаем о том, как будет развиваться положение дел при тех или иных обстоятельствах.

— Да, но готовы ли мы к этому именно сейчас?

— Есть лишь один способ это выяснить.

Чайная "Желтый дракон" по праву считалась лучшей в Ланьчжоу, и даже в такие лихие времена не утратила своего притягивающего очарования во многом благодаря вышколенной прислуге и великолепному искусству мастера Кенга Дзо. Только он на всем протяжении Шляха от западной границы до Сычуяня умел так заваривать чай, что его вкусом и ароматом восхищались даже заезжие столичные чиновники.

Встреча была назначена в этом месте не случайно. Тихая спокойная атмосфера в самый разгар дня и отдельная удаленная комната на третьем этаже, стены которой были увешены ткаными коврами, чтобы скрыть все посторонние звуки, прекрасно подходили для затеянного участниками "обмена мнениями".

Когда Кара Дэн в сопровождении служки переступил высокий порог комнаты, его уже ждали Мун Гжень и двое квартальных старост Ли Онг и Вей Хо. После обмена молчаливыми кивками, тэккэй занял оставленное ему свободное место, а Гжень сделал слуге позволительный знак. Спустя несколько секунд к гостям чайной вынесли огромный лакированный поднос, заставленный изящными вазочками с засахаренными фруктами и с возвышающимся в центре фарфоровым сосудом, содержащим напиток, благоухающий бергамотом и пряностями.

Обстановка и общий настрой располагали к откровенному разговору, который и состоялся, едва чай был разлит по пиалам, а подавальщик, уходя, плотно притворил за собой деревянную перегородку.

— О-шэй умудряется удерживать поводья, даже, несмотря на то, что они натянуты почти до предела, — отпивая глоток, начал Мун. — Мальчишка оказался куда везучее, чем можно было бы предположить, и это не слишком хорошо.

— С другой стороны он остается полезен и может оказаться нужным для того, чтобы удерживать людей в повиновении, — заметил Дэн.

— Нет, он слишком твердолоб и своенравен, и оставить его, пусть даже одного, было бы неприемлемо, — отрицательно покачал головой Гжень.

— Это будет непросто, — криво усмехнулся Онг, разглаживая длинные усы, — многие из простонародья готовы носить его на руках за те успехи, которых он вроде бы как достиг.

— Когда военные вожди карабакуру, наконец, обратят на Ланьчжоу свое пристальное внимание, мало никому не покажется, — согласился Хо. — Но пока здесь командуют Тонг и Сяо Хань о переговорах с коротышками не может идти и речи.

— Это понимают все присутствующие, — утвердительно кивнул Мун, одарив тяжелым взглядом в первую очередь попечителя дома Кун Лай, на что тот никак не прореагировал, сохранив бесстрастное выражение лица.

— Но нам все равно нужно время, чтобы подготовить людей, создать необходимые предпосылки, настроить на нужный лад беженцев, которые пока полностью на стороне дзито из-за того, что он укрывает их за стенами нашего города, — Вей Хо явно не спешил торопить события.

— Следует создать раскол между вооруженными силами, сосредоточенными в руках у тайпэна, — до этого момента Мун не раскрывал перед остальными сообщниками всех деталей своего замысла. — За наших наемников я спокоен, а вот стража и складская охрана вероятно останутся верны Ханю, Тонгу и Сэну, даже если вдруг выяснится, что те по ночам пробираются в чужие дома, чтобы испить крови спящих младенцев. На перепутье остаются лишь ополченцы, и с ними придется поработать уже вам, уважаемые.

Старосты задумчиво пили чай, не прерывая речи купца, а вот Дэн оказался не столь сдержан, как остальные.

— Ты не забыл о манеритах и о сохэй, мой старый друг? Их мало, но они ценны не количеством.

— Они все на севере, там же где и большинство этих тупых крестьянских ублюдков. Хань сам увел всех их из города, ослабляя свои позиции. А те несколько травников и монастырских мечников, которые охраняют госпиталь и карантинный дом, не станут серьезной проблемой, особенно, если все пройдет быстро и по плану.

— Насчет тайпэна и Ногая я спокоен, — вынужден был согласиться Дэн. — А вот дзито и, в особенности, его супруга вызывают у меня куда более серьезные опасения. Если хоть песчинка слухов просочиться в их поместье, то мы все окажемся под нависшим мечом. При осадном положении суд градоначальника будет коротким и жестоким, а подать апелляцию или написать жалобу ко двору уже никто из нас просто не сможет.

— Да, эта хитрая стерва давно сосет из нас все соки, дергая за веревочки марионетку Тонга, — в глазах Мун Гженя промелькнуло нечто большее, чем неприязнь или ненависть. — Но сохранность наших жизней в наших же руках.

— Не думаю, что кто-то сумеет спасти себя, если вдруг решится выдать остальных, — хмыкнул Онг. — На благородство Ханя еще можно было бы рассчитывать, но от четы О-шэй такого ожидать, явно не стоит.

— Значит, просто начинаем выполнять каждый свою работу, — Мун допил чай, бросил в рот засахаренную дольку мандарина и налил себе новую порцию ароматного напитка. — К тому моменту, когда с Сычуянем будет вновь налажено нормальное сообщение, город должен уже быть в наших руках. Разберем задачу каждого поподробнее...

В утренних сумерках казалось, что вся поверхность обширного болота шевелится и, будто живое существо, вползает на пологий склон каменистого холма, пробираясь между островков колючего кустарника и редких степных деревьев. Войско карабакуру двигалось почти в полной тишине, столь несвойственной человеческим армиям. Здесь все были одним целым, и в тоже время каждый оставался самими собой. Секрет этого мастерства длинноногие не смогли бы перенять, даже если бы вдруг поняли его потаенную суть.

Монке прожил на свете без малого пять десятков зим и повидал многое, ныне уже недоступное, но никогда прежде ему не доводилось испытывать те чувства, что поселили в его сердце слова старого Шархэ в тот великий день в канун праздника Поклонения Тверди. Речи известнейшего воина и вождя, ставшего знаменитым среди истинных властителей этих земель, когда сам Монке еще был ребенком, будоражили и звали за собой. И Монке не смог не поддаться.

Все, что происходило потом, напоминало ему какой-то сладкий дурманящий сон, несбывшуюся мечту и яркий мираж после долгого пустынного перехода. Но все это было правдой, и карабакуру стремительно и безудержно возвращали себя утраченное и отнятое за столетия притеснений, и ничто уже не могло их остановить, а Монке шел впереди одного из этих непобедимых отрядов, овеянный восхищением подчиненных и близким доверием самого Шархэ.

Когда из ставки пришел приказ о том, что Монке должен будет возглавить все отряды, действующие в районе Ланьчжоу, пожилого командира, пережившего трех своих сыновей, охватили гордость и ничем незамутненная радость, которая, казалось, давно осталась в ушедшем детстве и уже никогда не вернется вновь. Одарив правами власти самых достойных и разделив людскую провинцию Тай-Вэй на участки, Монке организовал собственную ставку и, наблюдая за успехами своих воинов, действовавших малыми группами, готовился к последнему решительному штурму. После падения Ланьчжоу следовало позаботиться только о монастыре длинноногих, в чем командир карабакуру не видел большой трудности. Он даже специально не стал нападать на Лаозин в первую очередь, чтобы враг не знал о реальных силах и возможностях всех тех многочисленных отрядов, что по воле Шархэ подчинялись каждому его слову.

И все задуманное шло прекрасно, пока однажды имперские солдаты не атаковали ставку предводителя карабакуру, совершив то, чего от них уже никто не ожидал. Люди нанесли удар в самое сердце заботливо созданной сети, державшей земли Тай-Вэй под колпаком, и вероятно они даже не догадывались, как многое сумели выиграть в том коротком ночном бою.

Сегодня Монке знал имя своего врага, но оценить его силу и достоинства сумел еще тогда. Стремительность, ярость, мастерство, бесстрашие. Монке ненавидел человеческого полководца, заставившего его бежать из собственной ставки и искать спасение в темноте холмов. Но когда у стен каменной мельницы взвились в ночное небо багровые языки пламени, Монке больше не смог поддерживать в себе эту ненависть. Такой враг, как тайпэн Хань заслуживал уважения, и, потерянное было, счастье вновь вернулось к пожилому командиру карабакуру. Монке был рад сойтись в схватке с таким достойным противником, ведь победить его или проиграть ему было бы честью в обоих случаях.

Стоя у берега по колено в воде, заросшей осокой и камышом, Монке продолжал считать шеренги своих безмолвных воинов. Многие успели привести своих бойцов с севера и восхода, куда давно были отряжены гонцы с призывной вестью. У людей практически не было шансов, во всяком случае, у тех, кто по-прежнему оставался в Лаозин. Досадную ошибку с монастырем стоило исправить, да и сорвать все работы по восстановлению системы ирригации также было необходимо.