Путешественница во времени

— Только я этого что-то совсем не чувствую! — оказывается, спор на сцене разгорелся с новой силой, и актриса зло топнула ногой. — Думаете, я не знаю, что вы все за моей спиной строите мне козни? А ведь я единственная, кто в этом чертовом театре хоть что-то делает! МакКинли пьет, Гровер ворует...

— Что-о-о?! — протяжно взвыл брюнет, разом растеряв весь свой богемный вид, и одним движением вскочил на ноги. — Да как ты смеешь?!.

— Правда глаза колет? — язвительно прошипела женщина. Сузив глаза, она вдруг стала удивительно похожа на рассерженную кошку, которой наступили на хвост. — Не так ли, милый?

— Клевета! — как-то по-женски взвизгнул, по всей видимости, упомянутый ею Гровер. В руках он беспокойно мял какие-то листы — должно быть, сценарий. Пальцы у него были белые, длинные, и кисти неприятно напоминали пауков. — Сама рыщешь по театру в поисках свежих слухов и сплетен и разносишь их по окрестностям, как помойная крыса — чуму!

Последнее сравнение оказалось особенно ярким, и лицо актрисы перекосилось от злости.

— Ничтожество, — выплюнула она в ответ.

— Истеричка, — отрезал тот.

— Посредственность, — припечатала актриса, что, видимо, в ее арсенале оскорблений обладало какой-то особой силой. Затем она гордо выпрямилась, подобрала подол платья и удалилась со сцены куда-то за кулисы. Полная дама, на которую она кричала в самом начале, проворно поспешила следом, что при ее габаритах было не так легко. Молодой человек посмотрел в след актрисе с выражением глубочайшего отвращения на лице, затем вернулся на свое место и начал аккуратно разглаживать безнадежно помятый сценарий. Мистер Хогарт глубоко вздохнул, осмотрелся и только сейчас заметил нас. Всё это время мы с Анабелл стояли молча у дверей и наблюдали за развернувшимся представлением издалека.

Хогарт очень резво направился в нашу сторону, вызвав удивленные взгляды актеров, и усталость на его лице сменилась выражением самого искреннего радушия.

— Я счастлив видеть вас, мисс... — тут он осекся, театральным жестом прижал ладонь ко рту, как человек, в самый последний момент не выдавший страшную тайну, и покаянно склонил голову. — Приношу свои глубочайшие извинения. Я всё помню, и мы обойдемся без имен. Смею ли я надеяться, что мое предложение нашло в вас отклик?

— Можно и так сказать, — подтвердила я, позабавленная витиеватостью формулировки.

— Вы не можете представить, как я счастлив! — круглое лицо директора театра стало еще круглее от появившейся там широкой улыбки. — Это лучшее известие за весь сегодняшний день! Позвольте пригласить вас в мой кабинет, чтобы мы могли в спокойной обстановке всё обсудить?

Я согласно кивнула, Анабелл сохраняла молчание, а Хогарт махнул рукой, обращаясь к остальным присутствующим:

— Продолжайте!

На сцену поднялись несколько человек для следующего акта, а мы следом за режиссером вышли из зала. Кабинет Хогарта оказался небольшим, но обставленным добротной мебелью. На письменном столе был завал из бумаг, а сбоку скромно стояла пузатая бутылка бренди и пара бокалов. И судя по количеству в ней напитка, директор был не прочь согреться сырым английским вечером глотком алкоголя.

— Я смею надеяться, что вы обдумали мои слова, мисс Барнс, — обратился ко мне Хогарт, тщательно прикрыв за собой дверь.

— Ну не знаю, — иронично вставила Анабелл, глядя на меня. — Если у вас такие концерты, как сегодня, проходят регулярно...

Директор только махнул короткопалой рукой.

— Маргарет — великолепная актриса. Невероятно талантливая. Для нашего театра огромная удача, что она играет у нас. Мне очень жаль, что ваше знакомство с нашим театром началось именно с этой пренеприятной сцены. Но, как у всех талантливых людей, у Маргарет свои... привычки. Ни одна премьера у нас не обходилась без скандала во время репетиции. Таким образом она настраивается, готовится к роли, — последние слова он произнес с неким благоговением.

Путешественница тихо фыркнула, но директор всё равно ее услышал и пожал плечами.

— Все привыкли и просто терпят. Гроверу — нашему ведущему актеру — конечно, приходится тяжелее остальных, потому что именно ему чаще всего адресованы ее нападки. Но у него свои особенности, и нам — простым смертным — остается только смириться.

— Мистер Хогарт, — я решила перейти к делу, — ваши вчерашние слова меня заинтересовали. Однако я прошу вас принять во внимание, что я по-прежнему связана светскими условностями, и время, которое я могу провести здесь, весьма ограничено.

— Я всё прекрасно понимаю, мисс Барнс, — на этот раз директор театра выглядел вполне серьезным. — Разумеется, я приложу все силы для того, чтобы наше сотрудничество вышло как можно более плодотворным, — он так и сказал "сотрудничество", и я взглянула на него внимательнее. Интересно, всё это театрально-манерное поведение — это просто маска? Так сказать, "издержки профессии"?

— Итак, — Хогарт предложил нам присесть и сам расположился за письменным столом. — В театре мы стараемся чередовать серьезные, трагические пьесы с бытовыми, комичными пьесками. Но сейчас у нас, если можно так выразиться, "трагический период", и мы ставим пьесу французского драматурга Расина "Федра".

— Я ее читала, — бездумно отозвалась я, даже не вдумываясь в собственные слова. Анабелл бросила на меня предупреждающий взгляд, у директора удивленно приподнялись брови, а я прикусила язык. Мда, и не объяснишь ведь, что через сто тридцать лет Расин будет обязательным к прочтению в курсе зарубежной литературы...

— Что ж, — прервал режиссер затянувшееся молчание, решив не заострять на нем внимание, и снова вытер лоб платком. — Превосходно. Премьера уже состоялась, хотя мы собрали, к сожалению, далеко не такой полный зал, как нам бы того хотелось. Даже некоторая скандальность постановки не помогла... Маргарет Уилфред — наша звезда, но до лавров Сары Бернар она, конечно, не дотягивает... Сама по себе пьеса весьма психологична, и по мере развития страсти в ней всё больше накаляются. Мне кажется, что ваше, мисс Барнс, выступление в антракте смогло бы довести напряжение до еще более высокой точки. Разумеется, при тщательно подобранном репертуаре.

Он замолчал, ожидая от меня какой-то реакции, но я лишь кивнула.

— Понимаю.

— Репетиции проходят с утра и днем, и, насколько я могу судить, именно на них вы сможете приезжать без особых проблем, — в этот момент я окончательно убедилась, что, несмотря на милую внешность доброго дядюшки, Хогарт в первую очередь оставался коммерсантом. Ему было прекрасно известно, что "мисс Барнс" носила траур, и его это нисколько не беспокоило. Приятно иметь дело с деловым человеком. — Сами выступления, разумеется, вечером. Но ведь вряд ли кто-то ждет, что вы появитесь в театре, мисс Барнс?..

Он замолк, ожидая от нас с Анабелл потока праведного возмущения, но мы обе молчали, и он повеселел.

— Так что, полагаю, мы сможем найти компромисс. Вам, мисс Барнс, необходимо взять псевдоним и изменить внешность. Вы уже выбрали себе сценическое имя? Если да, то можно представить вас остальной труппе именно под псевдонимом, и хоть сейчас перейти к обсуждению деталей.

Вопрос был весьма актуальным, хотя о псевдониме я начисто забыла. Больше размышляла о том, как можно было бы изменить себе внешность... Директор и Анабелл продолжали смотреть на меня, ожидая моего ответа. Директор — с доброжелательным интересом, Анабелл — с легкой насмешкой. Ну и почему, когда срочно надо что-то выдумать, в голову никогда не приходит ничего путного?

— Пускай будет "мисс Бетси", — ляпнула я, когда тишина стала уж слишком звонкой. По крайней мере, к "Бетси" я уже слегка привыкла и не буду забывать на него отзываться.

— Прекрасно, — совершенно спокойно согласился директор и снова потянулся за платком. — "Мисс Бетси" так "Мисс Бетси". Ваши жалованье будет составлять три фунта за каждое выступление.

Совершенно не представляя, много это по здешним стандартам или мало, я посмотрела на Путешественницу. Анабелл слегка склонила голову, и я с умным видом кивнула.

— Хорошо.

— Превосходно! — он даже хлопнул в ладоши и вскочил на ноги. — Тогда прямо сейчас я познакомлю вас с труппой. Я очень надеюсь, что вы поладите с актерами...

И повел нас обратно в зал. Меня постепенно захватывало ощущение какой-то нереальности происходящего. Уже не особо отдавая себе отчет, я последовала за директором, но до зала мы дойти не успели. Из-за двери с табличкой "Костюмерная" вдруг показалась та самая пожилая дама, с которой скандалила Маргарет при нашем появлении, и сразу же бросилась к Хогарту, на ходу рассказывая о каких-то проблемах в костюмерной. Директор извинился перед нами, попросил подождать его пять минут, и убежал следом за миссис Браун — так он представил нам костюмершу. Мы с Анабелл переглянулись, пожали плечами и зашли в костюмерную, чтобы не ждать в коридоре. Внутри нам открылись длинные ряды одежды, и у меня немедленно разбежались глаза от обилия красок и фасонов. Я словно попала в точку пересечения самых разных эпох — здесь были и платья с кринолинами, и военная форма, и греческие тоги, и рыцарские кольчуги, и средневековые туники... У окна стоял рабочий стол, на котором лежала гора ярко-красной ткани. В ней я опознала платье Маргарет. Сбоку от стола начинался ряд манекенов, на которых были парики и головные уборы.

— Как ты собираешься изменить внешность? — поинтересовалась Анабелл, разглядывая золотое платье Клеопатры на одном из манекенов. — Грим?

— Не хотелось бы, — задумчиво отозвалась я, изучая свое лицо в зеркале. Мне доводилось читать, что в косметике раньше использовали ядовитые вещества, вроде свинцовых белил, что приводило к жутким заболеваниям кожи и общим проблемам со здоровьем. По крайне мере, во Франции 17-18-го века подобное было точно. Однако проверять на собственном опыте, из чего делали косметику в Англии конца 19-го века, у меня не было ни малейшего желания. — Здесь нужно что-то другое...

Пройдя вдоль манекенов с париками, я нашла глазами тот, на котором волосы выглядели наиболее натурально — он был ярко-рыжий — и попыталась надеть его. На мою собственную прическу он не налезал, и я принялась вытаскивать из светлых волос шпильки. Анабелл открыла было рот, чтобы разразиться возмущенной тирадой, но только махнула рукой, справедливо рассудив, что спорить бесполезно.

Приложив определенные усилия, мне удалось спрятать волосы под парик, и теперь я с интересом разглядывала в зеркале ярко-рыжее отражение.

— Этого мало, — занудным голосом немедленно вставила Анабелл. — Тебя всё равно можно узнать, пусть и не с первого взгляда.

— Вижу... — задумчиво пробормотала я. Осмотревшись по сторонам, я вдруг зацепилась взглядом за предмет, который мог бы оказаться именно тем, что мне было необходимо. С напольной стойки я сняла шляпку, к которой была прикреплена полупрозрачная вуаль. Надела ее, расправила вуаль и посмотрела в зеркало. Единственным ярким пятном на мне оставался рыжий парик, который проглядывал из-под вуали. Полупрозрачная вуаль слегка мешала обзору. Я повернулась к Анабелл, ожидая ее вердикта.

— Знаешь, а это уже интересно, — сообщила она, рассматривая меня со всех сторон. — Ты предлагаешь не просто спрятать внешность мисс Барнс, но вовсе не показывать свое лицо, чтобы никто из зрителей не знал, кто поет на сцене? А в этом... что-то есть. Но чего-то всё равно не хватает...

Она осмотрелась по сторонам, ничего не нашла, а затем открыла сумочку и достала из нее какой-то тюбик. Я сообразила, что это, только когда уже Анабелл схватила меня за подбородок тонкими, стальными пальцами и принялась деловито красить мне губы.

— Стой спокойно! — прикрикнула она, когда я протестующе замычала и попыталась вырваться. — А то криво получится...

Я невольно отступила назад, когда она наконец-то отпустила меня, и с трудом подавила в себе желание немедленно стереть помаду.

— Из чего она хоть? — неприязненно поинтересовалась я. Опасения за собственное здоровье никуда не делись.

— Олений жир. От него не умирают, — она критически рассматривала результат своих действий, а потом развернула меня лицом к зеркалу. — Посмотри. Так лучше. Только помаду пускай тебе Хогарт покупает.

Изучая собственное отражение в зеркале, я была вынуждена с неохотой согласиться, что Анабелл права. Вуаль не скрывала черт лица, но слегка искажала их. Посторонний взгляд невольно должен был задерживаться именно на ярко-алые губы или рыжий парик, которые мешали мысленному воссозданию моего портрета. Пожалуй, это действительно было то, что нужно. Затем я повернулась и с удивлением увидела, как на лице Анабелл впервые за весь день появляется одобрительная улыбка.

Глава 10

Вернувшимся вскоре Хогарту и миссис Браун мы объявили, что одолжим у театра на неопределенный срок часть реквизита. Директор, которому мы продемонстрировали мой новый сценический образ, пришел в восторг и распорядился, чтобы миссис Браун подобрала мне одежду в тон к шляпе и парику. Следующие полчаса помощница костюмерши — молодая невзрачная серая девушка в таком же невзрачном сером платье — снимала с меня мерки, пока сама миссис Браун работала над ярко-красным платьем Маргарет, попутно руководя действиями помощницы. К концу этой процедуры я уже чувствовала себя порядком уставшей, на что Анабелл только фыркнула — мол, ты сама на всё это подписалась, так что теперь не жалуйся. Она была права, и я прикусила язык.

Когда костюмерша наконец-то позволила мне уйти, на лестнице меня снова подхватил мистер Хогарт и повел в зрительный зал — знакомиться с труппой. Анабелл именно в этот момент вспомнила, что оставила дома невыключенный утюг (на самом деле она упомянула встречу с портнихой, о которой совсем забыла, но смысл был примерно такой же), и поспешно распрощалась, напоследок шепнув мне, что будет ждать в карете. Ее явное нежелание встречаться с актерами было совершенно открытым, но я решила добиться от нее правды позднее. Директор театра учтиво проводил ее до дверей, и, едва Путешественница скрылась из поля зрения, я почувствовала неуверенность, впервые оставшись наедине с совершенно незнакомым мне миром. Все-таки присутствие чопорной и хладнокровной Анабелл, безгранично преданной Путешественникам, тем не менее меня успокаивало.

Ну ладно. Разберусь сама.

На сцене полным ходом шла репетиция. Маргарет, одетая на этот раз в платье винного цвета, нервно вышагивала из угла в угол, и всё ее лицо выражало сильнейшие душевные терзания. Наконец, не выдержав напряжения, она бросилась на кушетку, и к ней немедленно подбежала седая кормилица (если я помню правильно, в пьесе ее звали Энона) и принялась причитать над убивающейся царицей, параллельно пытаясь выяснить причину ее мучений. В отличие от ведущих актеров, одетых современно, на остальных действующих лицах были тоги. Я так и не понял причин этого различия — то ли сценические костюмы главных героев находились в стирке, то ли это была такая смелая режиссерская находка.