Меч Заратустры

На этом месте у Варяга зарябило в мозгах, и он в легком оглушении поинтересовался у собеседницы, кто такая великая Ектения.

— Это такая молитва, — как маленькому, объяснила ему попова дочка, не скрывая своего удивления. — А вы что — тоже язычник?

— Не, я крещеный, — возмущенно отверг это предположение Варяг и в доказательство продемонстрировал большое распятие, вытатуированное у него на груди.

— А у тебя такое есть? — стали назойливо допытываться у девушки циничные боевики, которым все никак не удавалось перевести разговор на особенно волнующую их тему. — Дай посмотреть!

Отчего же не дать. Она и дала. Посмотреть. Крестик. Литой золотой крестик на цепочке.

А по волнующей боевиков теме им уже даны были исчерпывающие объяснения.

Женщине подобает только ниспадающая одежда, и купальники в этом отношении ничуть не лучше брюк, которые запретны безусловно. А на вопрос: "Как же тогда купаться?" — Мефодий и Нестор отвечали двояко, опять же забираясь в древность на разную глубину.

Мефодий советовал купаться в исподней рубахе и в ней же спать, в том числе и с мужем, ибо нагота богопротивна. А Нестор на это замечал, что святая старина вовсе не знала исподних рубах, ибо каждый лоскут полотна доставался людям тяжким трудом. Так что летом они носили всего одно одеяние — верхнее, а спали и купались в чем мать родила, и не было в том греха.

— Грех не в одежде, а в помыслах, — с удовольствием процитировала попова дочка, и боевики утробно сглотнули слюну.

Но от их взгляда не укрылось, что былинный витязь Илья Муромец как-то незаметно переместился поближе к девушке, готовый в любое мгновение прикрыть ее и от нескромных взглядов, и от еще более нескромных помыслов. А если уж он чего решил, то с ним и целая армия не справится.

— А парень у тебя есть? — без лишней дипломатии спросил вдруг Илья, потому что от темы все равно было не уйти.

— А зачем он мне? — ответила попова дочка, заливаясь смехом.

— Ну мало ли... — пожал плечами Муромец.

И это была любовь с первого взгляда.

25

Восток — дело темное, и лица у самураев желтого пути были непроницаемы. То есть абсолютно — как у каменных статуй или манекенов.

Командовал ими низкорослый монголоид, и глядя на его тщедушную фигуру трудно было поверить, что этот человек может убить любого одним ударом пальца в бок.

Самураи желтого пути — это был особый орден. В него вступали только те, кто убежден в превосходстве желтой расы — и что удивительно, белые среди них тоже были. Они лишь давали клятву не иметь интимных сношений с женщинами своего племени.

А монголоиды давали прямо противоположную клятву — распространять желтое семя среди белых женщин, чтобы умножить число своих и уменьшить число чужих.

И это был не оголтелый расизм, а восточная хитрость в сочетании со знанием законов генетики. Всем известно, что монголоидные гены при скрещивании доминируют, а значит, и потомство белого от желтой женщины, и потомство желтого от белой будет скорее желтым.

Надо заметить, что самураи желтого пути не отвращали от себя белых мужчин и женщин, поскольку проявляли исключительный такт. Они вовсе не говорили, что желтые — это высшая раса, которая во всем превосходит остальные.

Они говорили только, что для обретения лучших перерождений и для достижения нирваны предпочтительнее быть желтым. И что зачатие желтого ребенка улучшает карму белого мужчины, а рождение желтого ребенка облагораживает карму белой женщины.

Буддизм — религия желтых людей, и хотя белым и черным не закрыт путь к лучшим перерождениям, они для этого должны соблюдать особые правила.

Иных воззрений придерживались самураи широких ворот, считавшие, что для достижения вершин достаточно следовать кодексу Бусидо и почитать учение дзэн. А цвет кожи — это бессмысленная игра природы, похожая на обман зрения. Ведь и Будда и Бодхихарма были индусами, а они — плод смешения черной и белой крови, и желтой в них не было ни капли.

Но на площади перед университетом те и другие могли воочию убедиться, что кровь у всех одинаковая. Она красная.

Но здесь же наглядно проявилось и то, о чем много говорили люди Великого Востока. Школа фехтования и рукопашного боя ордена желтого пути давала сто очков вперед школе широких ворот.

Среди желтых самураев не было даже раненых, хотя они рубились в самой гуще схватки. А белые самураи уже потеряли несколько человек убитыми.

По коридору, прорубленному в текучей окровавленной толпе отрядом самураев, уходил из университета Царь Востока Соломон Ксанадеви. Уходил сам и уводил с собой последнего востоковеда — пожилого бурята, специалиста по буддизму и тибетским языкам.

По виду старик вполне бы подошел на роль патриарха желтого пути и был точно так же невозмутим. По пути к катакомбам они с Царем Востока, отрешившись от окружающей действительности, мирно беседовали о главной тонкости учения желтых самураев — стремлении не истреблять людей чужой расы, а распространять семя своей.

Профессор в этой связи вспомнил свою покойную жену-еврейку, а плод этого брака — красивая стройная метиска лет двадцати — следуя в арьергарде, вмешался в разговор старших бестактным вопросом:

— А кого же они тогда там истребляют?

"Там" было в этот момент у нее за спиной.

— Врагов, — хором ответили старшие и скрылись во тьме катакомб.

Во тьме одиноко бродила нагая жертвенная Алиса, уверенная, что она уже в аду.

— Это пока только чистилище, — разочаровал ее Востоков. И увел девушку с собой, пообещав показать ей чертоги, где тьма сливается со светом.

В чистилище с противным писком совершали броуновское движение жирные крысы, но Алиса не проявляла беспокойства, даже когда какая-нибудь особенно наглая серая тварь наступала ей на босые ноги.

Крыса — друг сатаниста, и жертвенная девушка твердо усвоила эту истину.

На вопросы Востокова она поначалу отвечала односложно, но потом разговорилась и поведала леденящую кровь историю о том, как Абадонна провалился в преисподнюю.

Кое-что она согласилась рассказать только шепотом на ухо, и конвою пришлось задержаться на промежуточной станции. Царь Востока был слишком молод, чтобы спокойно стоять в обнимку с обнаженной девицей приятной наружности и просто слушать ее нашептывания.

Она оказалась девственницей.

С этого момента глаза ее были наполнены уже совершенно неземным сиянием, ибо Алиса наконец поняла, кто такой этот молодой человек с изящными чертами лица и правильной речью.

Есть только один обитатель подлунного света, который может отнять девственность у жертвенной Алисы и остаться безнаказанным.

Сам Люцифер.

26

Маршал Всея Руси Казаков тоже облюбовал под временное укрытие катакомбы, только чуть более благоустроенные.

Тут не было крыс.

Поговаривали, что бывший премьер-министр, свергнутый еще в первую после Катастрофы революцию, до сих пор в живет где-то в этих подземельях, и найти его никто не может. А поскольку с ним вместе сгинула львиная доля золотого запаса страны, понятно, что и бедствовать ему не приходится. Разве что со светом беда.

А вообще по вопросу о том, куда девалась после революции вся многочисленная старая гвардия, бытовали разные мнения. Многие были уверены, что их всех перебили в полном соответствии с революционными традициями, но из уст в уста передавались легенды о случайных встречах со знаменитыми людьми то в Белом Таборе, то в священном городе Ксанаду, то при дворе патриарха Филарета.

А маршал Казаков не знал, куда ему податься. Когда патриарх просил у него солдат для охраны церквей от сатанистов, Казаков не дал, и сколько разорили храмов по Москве — не сосчитать. Оно понятно — Казакову нечем было оборонять Кремль и Лубянку, но он ведь все равно потерял и то, и другое.

А теперь от церкви защиты ждать не приходится.

Остается один Варяг, и его даже нашли в Молодоженове на Истре, но в состоянии совершенно невменяемом. Босс мафии, загибая пальцы, пересчитывал архиереев, претендующих на его бедную душу.

Не в силах вынести столь тяжкий груз, Варяг по наущению своего юродивого дал обет обратить в православие языческую Перынь и Ведьмину рощу.

В ответ волхвы Перунова бора дали обет обратить Варяга в язычество.

Не в силах привести Варяга в чувство, гонцы Казакова попытались воззвать к здравому рассудку юродивого, но тот, подняв на гостей осоловелые глаза, мрачно процитировал из Омара Хайяма:

— Назовут меня пьяным — воистину так!

И рухнул, как подкошенный.

Когда обо всем доложили Казакову, он решил воззвать к здравому рассудку Варяга лично. Предложение переждать смутное время в катакомбах он воспринял без восторга. От темноты и тесноты у маршала началась клаустрофобия. Он жаждал света и свежего воздуха.

Варяг тоже когда-нибудь протрезвеет и блажь у него пройдет. И дожидаться этого лучше в лесу, чем в подземелье.

— Они здесь! Я их чувствую, — твердил Казаков, устремив на телохранителей взгляд с безумной поволокой. Но на вопрос, кто такие "они" вразумительного ответа не давал.

Но чувствовал он, как видно, не зря.

Пробираясь по секретным переходам из центра города к западным окраинам, телохранители Казакова натренированным ухом услышали впереди какой-то шорох.

Возглас: "Кто здесь?!" — разорвал тишину.

Ответа не было, и охрана открыла огонь, никаких вопросов более не задавая.

Эти ребята были последним в Москве подразделением, которое все еще могло не беречь патроны.

Но это их не спасло.

Из темноты в них полетели ножи и стальные звездочки — излюбленное оружие восточных единоборцев. А телохранители даже сразу не сообразили, что их атакуют с двух сторон.

Темнота — она дезориентирует.

А люди в черном с закрытыми лицами сливались с темнотой и двигались бесшумно и стремительно.

Совсем как исчадия ада.

Казаков оглянуться не успел, как остался один. Под ногами у него было что-то мягкое и мокрое. Маршал Всея Руси споткнулся и упал на колени, испачкав руки в липкой жиже.

— Проигравший должен умереть, — произнес над ним негромкий ровный голос. — Так говорит Заратустра.

И кто-то другой, невидимый во тьме, рассмеялся — и не было ничего страшнее этого смеха.

Клинок меча распорол воздух, и голова маршала покатилась куда-то под уклон на радость крысам.

Только после этого над грудой тел вспыхнул огонь.

Человек в черном, самый невысокий из всех, вытирал свой меч.

В багровом свете смоляного факела трудно было заметить два клейма у основания клинка. Одно — две буквы в овальной окантовке, образующие слово "ЗЛО". А другое — слово "ДОБРО" еврейскими буквами по кругу.

И уж совсем трудно было заметить, что две буквы комец-алеф1 в слове "добро" мало похожи друг на друга. Первая вычерчена красиво и витиевато, а вторая — небрежно, в три штриха, как латинская "N" с маленькой закорючкой внизу.

Но все было именно так.

27

Новый штурм университета был страшнее первого, потому что сатанисты из достоверных источников узнали, что Люцифер, навещавший Великую Мессу Академиков, вернулся обратно в преисподнюю и забрал с собой жертвенную Алису.

К тому же все своими глазами видели, как из здания расползаются и сами академики — просачиваются по коридорам, прорубленным в толпе магической силой, и утекают под землю, где им и место.

А раз так, то рядовым сатанистам тоже больше нечего делать на площади. И они устремились под землю вслед за академиками.

Но тут случилась неприятность. Нечистая сила обратилась против своих. Рейнджеры Гюрзы, самураи желтого пути и спецназовцы военной разведки косили сатанофилов не хуже, чем сатанофобов.

Однако сатанисты были не дураки и помнили, что станций метро в Москве много. Не пускают на одну — пройдем через другие.

И они стали рассасываться с площади, открывая дорогу бесноватым дачникам, которые от сопротивления окончательно озверели и были готовы рвать на куски всех подряд, вне зависимости от наличия очков.

Спецназу Аквариума пришлось стрелять. Нехорошо тратить драгоценные патроны на безоружных людей, но другого выхода не было. Этих безоружных людей не всегда останавливала даже пуля.

Об оставлении университета начальник ГРУ не хотел даже слышать. Высотка на Воробьевых горах была для него символом даже большим, чем оскверненный Кремль. Ведь его девизом для массовой пропаганды было просвещенное правление на научной основе.

А еще это был знак. Если Аквариум не сумеет отстоять МГУ — то чего стоит его приход к власти в масштабах города?

Команда Гюрзы, в свою очередь, патроны зря не тратила, а цели преследовала иные. Она как-то сама собой втянулась в эвакуацию научных материалов. Какие-то студенты бегом перетаскивали в метро горы книг, рукописей и дискет, а Гюрза прорубал им дорогу. Не то, чтобы его как-то особенно волновали научные материалы — просто ему нравилось убивать.

Когда еще представится другой такой повод потешить руку.

И в разгар схватки Гюрза собственноручно изловил на площади человека, который кричал, что он — Заратустра, а МГУ — его храм, где он будет перекрещивать всех людей в свою веру.

Только из-за этих криков он и остался в живых. Какой дурак откажется захватить в плен живого Заратустру. Спецслужбы, мафия и собственные приверженцы сбились с ног, разыскивая его, а тут он вдруг сам идет в руки.

Названный Заратустра махал направо и налево мечом, но это мельтешение прекратилось, едва Гюрза метким броском вогнал ему в плечо нож.

В следующую секунду меч был уже у Гюрзы, но возможность рассмотреть его внимательно появилась лишь после того, как пленника с вывернутыми за спину руками втолкнули в вестибюль высотки.

На мече имелись положенные метки, только "ДОБРО" было написано кириллицей, а "ZLO" — почему-то латиницей. Может, потому, что так было удобнее высекать надписи на непослушном металле.

Гюрза, однако, был не идиот и не далее как вчера слышал разговор про меч Заратустры. И даже наглядно представлял себе, как пресловутое клеймо должно выглядеть на самом деле.

Мастер Берман действительно сделал много мечей. И один из них — для Жанны Девственницы. Там была и зиловская эмблема на одной стороне, и личное клеймо мастера на другой.

Три буквы — "далед", "алеф" и "бейс", расположенные треугольником справа налево: средняя выше остальных. А ниже — голова собаки, что тоже немаловажно. Мастер сам в шутку называл себя "доберманом".

Повторить это клеймо в кустарных условиях было не так-то просто. Мастер имел свои секреты и хитрости, и метод нанесения клейма был из их числа.

Повертев меч пленника в руках, Гюрза убедился, что и он сам, и надписи на нем не имеют ничего общего с работой Бермана. А значит, и сам пленник не имеет ничего общего с Заратустрой.

Да и кто бы сомневался. Достаточно один раз посмотреть на его рожу и послушать его слова.

Это как стихи Марии Дэви из Белого Братства — хватит одной строчки, чтобы понять: дух Божий тут даже не ночевал.

Убедившись, что перед ним самозванец, Гюрза учинил ему допрос с пристрастием — не ради получения какой-то ценной информации, а просто из любви к процессу. Но пленник успел сознаться лишь в том, что он действительно никакой не Заратустра, а простой воспитанник секции исторического фехтования.