Помяни черта!

И что? И неужели я тут так и зачерствею на этой койке без единого движения и помысла к освобождению? От этих мыслей я "села", то есть вновь стукнулась головой о плиту, получила вторую шишку и лежу ее потираю.

Нет, так не пойдет! Я Галя Гаря или кто?!

— Ау! Помогите!

Мой голос многократно отразился и с каждым отражением становился громче. Я оглохла, а пол моего заточения вообще потрескался. Очень интересно потрескался — образовав пропорциональный круг в метр радиусом, в который по краям с противоположной стороны клинья врезались.

Я перевернулась и легла на койку животом, зорко глядя на происходящее из-за своего укрытия...

* * *

Опять брат вспомнился и случай из моего веселого детства. Женька к дальним родственникам приехала на Новый год, а мы с ними по соседству рядом жили. Так вот, уличная братва, попросту ребятня местная 8 и 13 лет в основном, поздним вечером собрались петарды жечь. Мы с Женькой, самые мелкие и непутевые, попали в поле зрения самого взрослого и отчаянного тринадцатилетки Тольки по кличке Бугай, и были им вызваны на поджог крутого фейерверка. Получили по ракете и сопутствующие к ним инструкции поведения на полигоне и, как гиппопотам из мультфильма "Мадакаскара", стали в позу статуи Свободы, устремив ракеты вверх.

Фитиля горят, мы смеемся, довольные и счастливые, что в центре внимания массы наших друзей. К слову, о массе... так называемые друзья тоже ждут фейерверка, но с совсем другими лицами, не было в них веселья, сплошное злорадство, особенно у Бугая Тольки. А фитиля горят и искрят, и стоять страшно стало, точно так же, как и бросить. Ведь Толька строго предупредил, бросишь ракету, получишь пи...лей. Что такое пи...ля, я не знала, а вот о леях слышала — денежная единица Молдовы. Исчисляются так: 1 лей, 5 лей, 10 лей, 200 лей, но дело не в этом. Мы-то все еще стоим и все еще держим ракеты...

И предчувствие такое нехорошее появилось, будто бы сейчас будет тааакой фейерверк, который мы никогда не забудем. Видимо, у брата моего интуиция тоже хорошо развита была, он успел не только из дома выбежать, ракеты воткнуть в снег и меня с Женькой оттащить за сугроб, но и с Толькой пообщаться. И пока мы восхищенно смотрели, как два двухметровых столба огня горят, перекрестив друг друга, он ему в сугробе доходчиво объяснил, что фейерверк — это сказочно красиво и опасно одновременно.

Бугай понял всю серьезность вопроса и еще долго не улыбался, правда, уже по стоматологическим причинам...

* * *

И вот, лежу я на жесткой койке в неизвестной темнице мира Гарвиро и понимаю, сейчас будет фейерверк. Вода вокруг трещин вспенилась и с громким хлопком, вытолкнула идеально ровный круг пола за переделы темницы.

— Галя, вы здесь? — Послышалось издалека, и я не поверила своим ушам.

— Повторите!

— Ищу Галю. Галя, вы здесь?

— Подождите сейчас! — мгновенно слетела с койки и подплыла к "проруби", заглянула в огромный колодец не менее 7 метров длиной, а с той стороны черно и тихо.

— Ау! Галя, это я! А вы кто?

— А я за вами, — послышалось глухое с той стороны, — вы остаетесь тут или плывете со мной к императрице Глицинии?

Услышав имя демонессы, я более не раздумывала, проплыла колодец, и, оказавшись в полной темноте, остановилась, заблаговременно схватившись за стенки, чтобы не потонуть. Мой герой и спаситель вспыхнул синими огоньками, озарив лишь большую морду охранного идола, на его свет выплыл ластоногий полу-лягуш. Представился Гассиром и был он по размерам не больше меня, не страшнее идола, но краше Ган Гаяши в рыбоподобном образе

Я пожала его перепончатую руку. Мы были где-то на дне... в непроглядной темноте, где светился только идол и такие же круглые дыры в ближайших тридцати камерах, кроме крайних двух. Я выжидающе прищурилась:

— А мы точно к ней?

— Точно. — Улыбнулся полу-лягуш. — А вы меня ни к кому не пошлете?

— А я могу?

— Вы можете. Секретные агенты его Императорского Величества были вами перенаправлены.

— Кто? Я?! Я никого не... — тут я вспомнила о крабах. — Ну, у них с манеры, знаете ли!

— Знаем.

— Они не сказали от кого пришли, и вообще были лишены всякого представления об этикете.

— Понимаю.

Я посмотрела в кромешную темень, затем на идола и спросила:

— И чего мы ждем?

— Ваших соратников.

— И где они?

— В соседней камере, прорываются к вам оттуда.

Я чельдовски обрадовалась, услышав такую новость, за мной пришли и не единожды, ненароком почувствовала себя счастливицей, в которой нуждаются все абсолютно.

— Так может быть, сделаете такую же дыру и к ним?

— Я не знаю точно, в какой они камере.

10.

В миссии по спасению Гали и Себастьяна из заточения одновременно и отдельно друг от друга работало несколько групп: от императора, от императрицы и добровольцы, являющиеся их соратниками: амур Донато и зелен Вестерион. Поэтому обмена опытом о том, какими путями будут проводиться поиски заложников в мертвом городе, они не произвели и самонадеянно отправились на дно Океании, к некогда процветающей, а теперь давно забытой, шестнадцатой провинции. Донато и Вестерион по прибытии заметили разлом во внешней обшивке старой крепости и проникли внутрь, проплывая по черным коридорам с затхлой водой, заблудились и, неправильно прочитав показания датчика на наличие жизни за стеной, прорубили вход в камеру яйцевидной формы без окон, дверей и заключенных.

Датчиком был игольчатый представитель океанической флоры, так называемый ежек. При соприкосновении со стеной, за которой обитает жизнь, ежек как хищник меняет цвет с ярко красного на черный. Попав в пустую камеру, Донато и Вестерион недовольно взглянули на красного обманщика, казалось, тот уже понял свою вину и заблаговременно покраснел.

— Нет тут жизни! — прорычал Вестерион, молчаливому жителю Гарвиро. — Нечего было краснеть.

Амур поскреб макушку и вдруг заметил:

— Кажется, мы неправильно поняли его сигнал. Он в нормальном состоянии красный, а учуяв жизнь, становится черным.

— А ну-ка приставь его к той стене, — зелен, махнул рукой на правую сторону камеры. Амур повиновался, а ежек, как по мановению палочки, стал менять цвет.

— Там жизнь! — провозгласил Донато.

— Для начала перепроверь, сообщит ли он о жизни за другими стенами.

Амур, вооружившись колючим ежеком, поплыл по кругу, приставляя его к пупырчатым сиреневым стенкам. На противоположной первоначальной стене ежек вновь из красного начал становиться черным.

— И здесь... жизнь? — недоверчиво переспросил Донато. — Но как?

— А может, Себастьяна и Галю разместили в разных камерах?

— Может быть, — задумчиво протянул Донато, — смотри, краснеет! А я его от стены не отрывал.

— Странный ежек, — протянул Вестерион, — либо он только что ошибся, либо за стеной кто-то только что скончался.

— Надеюсь не Галя! — простонал амур.

— Такие, как Галя, просто так не мрут. Она бы одними мыслями своими тут все разнесла. — Ответил Соорский, доставая из сумки на плече костяную пушку. — Верни его к предыдущей.

Прислонив его к первой стене, амур уверенно произнес:

— Жизнь есть, вскрывай.

— Посторонись!

Установка костяной пушки, как и сам процесс запуска ее работы, очень трудоемка и требует точных движений. Соорский, закусив губу, как мастер ювелирных дел с точностью до градуса произвел монтаж и начал процесс пиления. Не будь город мертв, он бы мановением руки вскрыл все камеры и капсулы для одиночек и небольшим всплеском собственной магии заставил его цвести. Но захватчики Гали и Себастьяна, стерев следы похищения, фактически оставили их умирать в закрытой камере на дне.

Не будь подсказки от Олимпии, их бы еще долго не нашли. Думая об этом, зелен старался отвлечься от мельтешения встревоженного Донато, ежеминутно вопрошающего:

— Итак... кто идет ее спасать?

— Мы спасаем не только Галю.

— Это не имеет значения! — всплеснул он пухлыми ручками, — так, кто идет ее спасать?

— Мы уже ее спасаем. — Заметил зелен, задавая новый угол костяной пушке.

— Ты не понимаешь! Галя из четвертого мира! У них, как в двадцать восьмом, плененные могут воспылать страстью к похитителю.

— И что с того? — повторился зелен.

— А то, что спасителю в случае ее спасения не позавидуешь!

— Странный мир... самый тормозной и магически отсталый, а тут еще и это...

— Стокгольмский синдром. — Подсказал амур и начал кружить в обратную сторону. — И в то же время, к спасителю они тоже могут быть благосклонны. Иными словами, первый вошедший может стать кумиром, которому она будет поклоняться...

От этого сообщения зелен вздрогнул и с опаской поинтересовался у Донато:

— И чем это чревато?

— Ну, всеми видами поклонения: стихи, оды, подарки, песнопения, танцы, восхваления и всяческое оберегание идола.

— То есть, войди я первым, жить спокойно она мне не даст?

— Не все так плохо, ты же можешь отказаться. — Нашелся амур, просияв, как звезда на небосводе.

— И вызвать ее гнев? — Вестерион посмотрел на левую ногу в эластичной повязке, затем на сияющее лицо Донато и глухо отрезал:

— Нет.

— Но ты не можешь так с ней поступить! Она обидится...

— В таком случае первым пойдешь ты. Ты знаешь их обычаи, устои, традиции и поведешь себя толерантно.

Амур, ошеломленный предложением, медленно опустился на дно камеры:

— Я, конечно, ей многим обязан...

— Но? — усмехнулся зелен. В это мгновение инструмент для пропила стены завершил свою работу, а за спиной спасателей кто-то тактично кашлянул.

— Галю спасаете?

Амур Донато тут же спрятался за зеленом, и оба они с опаской посмотрели на пришельца:

— Себастьян!? Ты откуда тут?

— Галя послала к Люциусу, Люциус, расспросив о месте заточения, переслал обратно, но ошибся... и вот я тут.

— А Галя где? — подплыл к нему амур.

— Судя по ежеку, — демон подкинул на ладони жителя Океании и указал на стенку, противоположную пропиленной, — там.

— Почему?! — взревел зелен, второй раз сделав пропил не там.

— Потому что чернеет быстрее. — Пояснил демон и махнул рукой. — Этого тоже выпустим, зря, что ли вы пилили.

Зелен скомандовал всем отойти и чуть напрягшись, одной рукой вытянул коралловую пробку не менее пяти метров длиной. В камере стало тихо, в противоположной камере послышалось шевеление.

— Эй! Там есть кто живой? — позвал амур.

Шевеления и шорохи повторились, никто не ответил. Убедившись, что в камере не только глухо, но и темно, демон направил в колодец желтые огоньки. Прищурившись, все трое смотрели в колодец, ожидая чего угодно, но только не увиденного. Молча на свет по потолку колодца к ним ползло нечто с перекошенным лицом.

— Мать моя Венера, — прошептал севшим голосом Амур, — это же Нардо...

— Здравствуйте, — проскрипел черт в ответ.

Вестерион помог ему выбраться, а Себастьян провел над ним рукой:

— Да, Нардо и Галино проклятье...

— Два из трех потерявшихся есть, — прокомментировал Донато, похлопав черта по руке, — а где же Галя?

Нардо указал на противоположную стенку, и все они оглянулись назад.

— Пилим.

Зелен уверенно переплыл с внушительной пушкой на плече и в считанные секунды ее установил. Благо амур молчал первые минуты и не был помехой, мельтешащей перед глазами. Но и это молчание длилось недолго, получив от черта уверенный ответ, что с ним все в порядке, Донато вновь запричитал:

— Если Галя там, то кто станет ее спасать?

— Галя там, — прохрипел Нардо и опустился на скругленный пол. — И спасаете ее вы.

— Вперед должен идти кто-то один, вдруг она его расцеловать захочет. — Авторитетно заявил амур и призадумался.

— Ты договаривай, — Пробурчал Вестерион, не оборачиваясь, — или расцеловать и превозносить, или убить одним лишь проклятьем. В камере стало тихо. А он, закончив распил, уверенным движением вытянул коралловую пробку длиной в семь метров. Положил ее рядом с собой и, собрав костяную пушку для пиления, уверенно произнес:

— Я первым не пойду, меня от ее откровений все еще воротит.

— Меня трясет, — сообщил амур, сжавшийся подле Себастьяна.

— Я женат, — пожал плечами демон. И все трое обратили взоры на хмурого Нардо, так непохожего на их старого знакомого. Сейчас он менее всего соответствовал имени и положению. Нардо Олдо Даро, лорд подземных чертогов с ясным синим взглядом, гривой черных волос, запредельной силой и великолепной способностью покорять женские сердца, в настоящий момент был изможден, искривлен и несчастен.

— Хорошо, мне терять уже нечего. — Прохрипел он и вплыл в освещенный изнутри проход.

* * *

Держась за плавник охранного идола более десяти минут, я вглядывалась в дыру бывшего места заточения и нервно теребила воротник костюма. Как объяснил мой спаситель Гассир, пока он прорывался снаружи и пилил проходы в каждую камеру на моем ряду, амур с зеленом сквозь щель проникли внутрь. На вопрос, почему он не поступил так же, а бестолково дырявил камеры, он ответил, что помимо меня освободил еще тридцать жертв произвола, к тому же изнутри к моей камере намного сложнее попасть. Во-первых: есть вероятность заблудиться и самому угодить в ловушки, а во-вторых: пиление внешних стенок в шесть раз быстрее, чем внутренних.

— То есть, они вполне могут быть сейчас в заточении... там, пока мы здесь? — вспылила я.

— Нет, как сообщает их датчик моему, — тут мне предъявили красное существо с многочисленными иголками, которое отчасти напоминает морского ежа, — они в промежуточной камере и уже просверлили ход в вашу.

— Что же они там делают? — выдохнула я. — Может, ты проверишь, что там и как?

— Чтобы меня сожрала трехзубая тереха? — воспротивился полу-лягуш.

— Какая такая трехзубая...? Т-та-ам что, океанический монстр? — вздрогнула я, указав рукой на камеру. — И как она выгля...

Гассир вскинул странный искривленный по дуге гарпун, висевший до этого на его бедре, и прицелился.

— Ты чего?

— Что-то ползет.

— Твоя тереха?!

— Нет, что-то более опасное и наделенное магией, я это за версту чую. Прячьтесь, Галя.

И не успела я лишнего шевеления сделать, как на свет исходящий от охранного идола выплыло нечто с руками, ногами, мохнатой головой и перекошенной миной человеческого лица. Полу-лягуш выстрелил несколько раз, и от каждого гарпуна существо отбилось, не глядя, плавным и очень знакомым жестом, продолжая приближаться.

— Мамочки! — завопила я, потому что это нечто оказалось в двух метрах от моего укрытия и пристально на меня смотрит.

— Нардо. — Ответило это нечто.

— Спасибо, ничего не надо! — я с ужасом искала выход из ситуации и нашла его в виде костяной клетки на боку идола, активировав ее щелчком задвижки, взяла ее в руки.

Существо отвело от себя еще десяток гарпунов и, поймав Гассира в мгновение ока, прохрипело:

— Еще одно движение, и я за себя не ручаюсь. — Отобранный и сломанный пополам гарпун отлетел в сторону. Полу-лягуш булькнул и безвольно повис в руке перекошенного.

— Галя, брось... — прохрипело чудовище, я и бросила клеть в него. Увернулся, мягко, плавно, да так, что в клетке оказался взволнованный Гассиро, вопящий во всю лягушью глотку: