Легкой поступью безумия (общий файл)

Сквозняк ворвался через открытую дверь, взметнул занавески, покрывало на диване, полы расстегнутой на Клейморе рубашки... Парень обвел взглядом комнату и плюнул на пол.

— Я не желаю здесь больше жить. Я не желаю видеть тебя... Чтоб ты сдох, Клеймор, — пробормотал Франц с ненавистью, жгущей язык, и выбежал, громыхнув дверью.

Неважно когда, непонятно как, но он отомстит. Обоим.

Так много пустоты, которую нечем занять. Черно-белых сцен в памяти. Обрывков эмоций. Они туманными клочками окутывают мозг. В состоянии смягчить удар, но не погасить его полностью. Мои привязанности к людям. Толика доверия... Хлестнули наотмашь, будучи грубо оборванными. С другой стороны.

Еще неделю назад я плавилась в тягучей размеренности жизни. Я знала точно, кто друг, а кто враг. Проклятые песочные часы перевернулись, прихватив и мое существование. А вверх ногами мир выглядит иначе. Простое и понятное становится сложным. Человеческие отношения из незыблемых истин — верхом циничности. Я слышала, будто люди ошибаются, но не предполагала, что настолько. Я, девочки, Франц и Клеймор — фарфоровые статуэтки на камине. На его краю. Нас так легко столкнуть вниз и выбросить осколки. Мы играем друг другом, а кто играет нами?

Я была одинокой? Нет... Я стала такой. Давно вышвырнула за порог своего сердца родителей. Лишилась подруг. Осталась без друга. Избавилась от полусумасшедшего мужчины... Иногда я ненавидела их всех. Временами унижала. Не скупилась на оскорбления. А теперь... Я остро ощущаю их отсутствие. Я заблудилась в иллюзиях. Пока не наступит завтра никто достоверно не скажет каким оно будет. Почему я считала себя исключением? Из придуманных и установленных не мной правил. Так... Я наказана? Поставлена в угол, как нашкодивший ребенок? За что? Объяснись... Слышишь, Человек, ведь это твоих рук дело! Чем я не угодила тебе?

Мне не к кому обратиться. Не на кого опереться. И у золотой лестницы вверх под моими ногами внезапно исчезли ступени. И я качусь вниз. По наклонной. К расквашенному носу. Выбитым зубам. Сонму рук с грязными обгрызенными ногтями, что ждут жертву внизу. Попадешь к ним, и они уже не отпустят тебя, утянут на самое дно и не дадут подняться. Заставят выскрести себе эпитафью на надгробной плите и добровольно лечь под нее, а все потому, что ты посмела выделиться. Быть не такой, как все... Отличной от других.

Я. Не хочу. Так. Мне нужно найти кого-то, по сравнению с кем мои недостатки будут тускнеть. Кого-то, чье колено я использую для прыжка, зацеплюсь за реальность и вылезу... И если потребуется я без сомнения подложу живые тела вместо ушедших из под ног ступенек... И я не совершу прежних ошибок — никто не подберется ко мне на расстояние пушечного выстрела. Ни один человек, кем бы он ни был и сколько бы он для меня ни сделал!

Я была слабой. Для этого общества людоедов. По глупости попала к ним на стол в качестве основного блюда. Ненарочно. Ведь глаза закрывали знакомые ладони, преданных мне людей, но оказалось... Набить желудок сладким человечьим мясцом для них на первом месте. Никому нельзя верить. Вот первая заповедь аристократа, а я нарушила ее, за то и расплачиваюсь... Я окружу свою душу тройным кольцом стен, вырою ров, а во внутренний двор выпущу стаю голодных собак... Попробуй подойди...

А после, когда вы разглядите за красивым кукольным личиком оскал и кровавую пену на губах от перегрызенных глоток... Пеняйте на себя люди... Ибо вы и никто другой создали чудовище. Тварь, в глазах которой горит только один огонь... Огонь ненависти ко всему человечеству...

Скрип колес старой тележки. Шуршащие шаги ног, обутых в мягкие тапочки. Затянутые в бумажные чулки слегка полноватые ноги. Светло-зеленая форма: халат, косынка. На плоской груди женщины вышито имя и фамилия, а под ними название учреждения. Северо-западная психиатрическая клиника по праву считается одной из лучших в Синае, уступая по комфорту пациентов и уровню врачевания паре столичных заведений.

Это объяснимо. Сюда ссылали неугодных родственников. Нежеланных наследников, вдруг объявившихся бастардов, не желающих покидать этот свет престарелых родителей. Легче легкого объявить человека чуть не в себе... Но и настоящих сумасшедших, в том числе опасных для общества себе подобных, здесь хватало.

Селестина кер Фарлесс как раз к ним принадлежала. Девушку доставили в клинику в возрасте двадцати двух лет. Она совершенно отключилась от реальности: считала себя... оборотнем! Утверждала, что по ночам превращается в четвероного хищника и выходит на охоту... За людьми. Первоначально случай Селестины взбудоражил умы психиатров, ведь шутка ли, девушку обнаружили возле трупа лесника с перегрызенным горлом, а рот будущей пациентки больницы был окровавлен...

Увы, к разочарованию множества сторонников теории существования иных рас на Элии круглосуточное наблюдение за Селестиной выявило лишь лунатизм, в ходе которого пациентка действительно демонстрировала определенные черты зверя: ходила на четвереньках и рычала при попытках приблизиться к ней, также не гнушалась поедать сырое мясо.

В итоге, несколько успокоившись, коллегия психиатров во главе со светилой науки професором Дьячи Мантегенеро согласилась с понятным всем диагнозом — шизофрения. Вскоре о девушке забыли, а через три года лечение принесло первые результаты, а еще через год приступы лунатизма полностью сошли на нет. Для контроля Селестину еще полгода продержали на лекарствах и групповой терапии, а вот сегодня собрались выписывать.

На тонких губах девушки впервые за долгое время расцвела улыбка. Месяцы перед освобождением были самые трудные и длинные для нее, но страх возвращения душевного недуга придал ей сил выдержать их. С честью. Ее собственные заслуги в деле выздоровления признал и лечащий врач, очень хорошо все эти годы относившийся к юной пациентке. Он искренне желал ей полного выздоровления, как и всем больным.

— Ну, вот и все, Селестина, — произнес доктор, подписывая документ, — торжественно вручаю тебе справку о состоянии твоего здоровья! Поздравляю, моя дорогая, ты проделала огромный путь! Са-мо-сто-я-тельно! Ты умничка, и я горжусь тобой! — профессор психиатрии, мужчина лет тридцати пяти, протянул сидящей по другую сторону стола девушке папку с документами.

— Я не знаю, как вас отблагодарить, доктор. Вы столько для меня сделали, что мне никогда не расплатиться с вами, — Селестина потупила взор. Она чувствовала себя бесконечно обязанной человеку. Он вытащил ее из омута безумия и вернул к нормальной жизни.

— Бросьте! — профессор посмотрел на нее поверх очков. — Если ты о деньгах, так клиника в накладе не осталась, а лично для меня самой большой наградой является видеть, как ты снова улыбаешься. Признаться, в начале лечения я не обладал твердой уверенностью, что ты справишься, но ты победила, Селестина, — щеки девушки расцвели маковыми бутонами. Какая она стеснительная... И красивая. Даже не верится, что ее тонкое одухотворенное лицо могло превращаться в устрашающую гротескную маску. Пародию на человека... — Пойдем, я провожу тебя, — врач встал из-за стола, набросил, не застегивая, легкий полушубок.

Возле массивных дверей клиники в холле, медсестра принесла шубу девушки и объемный пакет с личными вещами. На стульях Селестину уже ждала семья, а младшая шестнадцатилетняя сестренка и вовсе подпрыгивала от нетерпения. Обедневшие аристократы, не имеющие за душой ничего, кроме гордости и маленького ветхого домика, не посчитали возможным отказаться от родной крови. Мысли такой не возникло!

Мать заключила девушку в объятия, а отец расцеловал в обе щеки. Сестренка дождалась своей очереди и с радостным воплем повисла на шее Селестины. Профессор хмыкнул в кулак, и открыл дверь. Нет, хороший сегодня день! Двери клиники редко открываются на выход, а так хотелось бы чаще...

— Прозвучит ужасно, но я желаю вам никогда сюда не возвращаться! — счастливое семейство в полном составе вышло на крыльцо.

— Но как же осмотр? — забеспокоилась девушка.

— Я сам загляну к вам в гости через полгодика. Вряд ли тебе будет приятно вновь увидеть эти стены, — врач поклонился, отдавая дань уважения самоотверженности родственников, достойно выдержавших испытание. — А пока пообещай мне — никаких приключенческих романов на ночь. Договорились?

— Договорились, профессор, — девушка смущенно протянула узкую ладошку для рукопожатия, но доктор перевернул ее и коснулся губами тыльной стороны. Пусть красавица привыкает к возвращению в нормальную жизнь. — До свидания...

Распрощавшись с семейством, врач запер за собой тяжелую дверь — его ждали другие пациенты, а Селестина... У нее все будет хорошо.

Старые лошади тащили расхлябанный экипаж по заснеженной дороге до Ристеи, небольшого городка в прибрежной зоне Белого Моря. Денег на кучера у кер Фарлессов не было, поэтому дряхлой четверкой правил глава семьи. Селестина так соскучилась по миру за трехметровым забором клиники, что устроилась рядом с отцом, игнорируя холод и крупные снежинки, которые летели, летели и летели... Прелестный, бесконечный танец...

— Селестина, все в порядке? — отец помнил беседу с профессором. Ту, о которой дочери не сообщили. Мужчина отлично запомнил рекомендации... Опасно для сумас... больных, смотреть на ритмичные, затягивающие внимание вещи: огонь, волны и падающий снег...

— Да, задумалась... Так красиво, папа... В клинике снег всегда сгребали и вывозили, а в такую погоду не выпускали гулять... Я рада, что теперь могу наслаждаться всем этим, — девушка разбросала в сторону руки, обнимая весь мир. — Спасибо, вам за все. Я так люблю вас! — Селестина обняла отца и поцеловала его в небритую щеку.

Городок, где проживали кер Фарлессы был построен очень давно и почти не изменился с того времени. В центре улочки такие узкие, что два экипажа могли разминуться только заехав одним колесом на обочину. Зимой дела обстояли еще хуже: домовладельцы отгребали снег с прилегающей территории и оставляли сугробы на середине проезжей части. Кэбы перебирались на тротуары, распугивая прохожих, те грозили кулаками кучерам вслед и носили бесконечные жалобы Главе города, но что он мог сделать?

Население пятнадцать тысяч душ. Все на виду друг у друга. Мелких правонарушений нет, о более серьезных преступлениях говорить не приходится. Некого привлекать к уборке. Ни обязать людей, ни купить. Платят хозслужащим крайне мало. Спрос на рабочие руки в провинции всегда превышал предложение. Городской Глава много размышлял над решением этой проблемы, каждый год изобретая различные способы, но успеха в деле чистоты улиц не добился. Леры в такую глушь тоже не заглядывали, а уж им-то раз плюнуть растопить наледь и сугробы. Но бывшую пациентку клиники это волновало мало. Она обожала некий уют старого города, дающий покой и умиротворение. Искусно сделанную мастерами прошлого лепнину на стенах зданиц. Узкие окна со множеством мелких стекол и переломленные в них отражения. Другой мир. Зазеркалье... И те, кто живет там так же пытливо смотрят на реальность с другой стороны.

Селестина не захотела сидеть дома, ей казалось это неоправданной трусостью, наоборот, она предпочла заявить о своем возвращении. Показать всем, что жива и здорова. Конечно, она боялась. Сомнений, осуждения и даже брошенных в лицо оскорблений, но выйти в свет все равно придется... Не сидеть же в заперти остаток молодости? Хватит с нее четырех стен! Долой каменные преграды — она cвободна!

Девушка упросила семейство выйти на прогулку. На центральной площади шла битва снежками за обладание ледяной крепостью, там же лоточники предлагали зевакам и "убитым" участникам снежных баталий горячий чай и сладкие булки. Многие узнавали Селестину или догадывались о том, кого видят перед собой, но взгляды скорее были заинтересованные нежели наполненные отторжением.

Пара девушек, что посещали вместе с аристократкой занятия по письму и чтению, поприветствовали ее, а с другими и вовсе состоялась короткая беседа. Бывшая пациентка клиники осталась довольна: общество благосклонно отнеслось к ней и вроде бы сажать на цепь Селестину никто не собирался. Вернувшись домой и скромно поужинав, счастливая семья разошлась по спальням и спокойно уснула...

Наконец-то, воля... Годы заточения в вонючей человеческой клетке закончились! Да, пришлось на время усмирить свою суть. Усыпить бдительность своей слабой второй половины. Позволить ей руководить и командовать. Но это того стоило. Не зря... Не зря она согласилась на сделку с самой собой. Глупенькие доверчивые людишки... Вас так легко обмануть... Смутить внешней оболочкой... Вы не чувствуете так, как мы... Запаха... Вкуса... Вы слепы и глухи... Вы прячете слабые тела в шкуры, содранные с наших собратьев... Вы едите нашу пищу, живете на наших землях и вырубаете наши леса... Но скоро этому придет конец. Чувствую, знаю... Грядет то, от чего шерсть на загривке встает дыбом, а хвост трусливо прячется меж ног... И будет ночь, и будет вой и будет бег по крышам, и утонут ваши города в крови...

А пока... У нее есть несколько незаконченных дел. Немного долгов, которые стоит раздать. В первую очередь тому, кто мучал ее. Травил и заставлял словно дрессированную собачку стоять перед ним на задних лапах. Ах, с каким бы удовольствием она бросила бы его разорванный труп в центре городка, чтобы навести панику и ужас. Спрятавшись в тени наблюдать за бестолково мечущимися человечками, выбирая следующую жертву, но следует быть осторожной, очень осторожной, ибо люди хоть и глупы, но злопамятны... Второго раза не будет... Они испугаются... Держать дикого зверя рядом с собой... Не жалея, отправят на живодерню...

Бежать... Вдыхать холодный воздух ноздрями... Протягивать мелчайшие частички запаха... Чувствовать, как ветер перебирает густую шерсть... Касаться лапами земли и снова отрываться от нее... Остановиться на опушке... На мгновение прислушаться... Полуночный лес необычайно тих... Он уважителен, этот исполин, он приветствует ее... И она скажет ему долгожданное здравствуй... Присесть и запрокинуть морду... Протяжный вой зарождается в могучей груди и ничем не сдерживаемый летит в небеса, где сквозь разрывы в тучах мелькают серебрянные платья Близнецов...

Скрип снега. Отпечатки лап. Она чувствует себя... Каждое движение, любую мышцу, шерстинку, каплю крови... Она-хозяйка... Здессссссь... Жмутся по углам собачьих будок псы. Человечьи прихлебалы! Взрыкнуть... И медленно пройтись вдоль дома, куда привел знакомый запах... Он здесь! Не добраться! Агррррх... Серая тень... Растягивается в длинном прыжке... Наклонив покатый лоб... Веером разлетаются осколки тонкого оконного стекла... Приземлившись, ранит лапы... Быстрее, вверх, по лестнице... А вот и...

Здравствуй... Узнал? Она видит, ты узнал... Что же ты не рад ее видеть, человек? Почему ты пятишься от нее? Почему ты пахнешь страхом? Разве не знаешь, человек, что их нельзя бояться? Ты выше, больше... Ты сильнее... Но... За твоей спиной стена... Забыл? Как жаль... А впрочем, не очень...

Ты растерян, ты не понимаешь... И мало, что можешь разглядеть без своих очков... Ты видишь тень и свет... Размазанное темное пятно, и слышишь запах мокрой шерсти... Не утруждай себя, я подойду поближе, чтобы ты мог полюбоваться. Той, кого не существует... Прикоснуться к от снега мокрой сказке и почувствовать на своих щеках... Шершавый язык вымысла...