Солнце для всех!

     — Я прихожу сюда... к сёстрам... — Чеин ответила на улыбку Джам, постаравшись вложить в свой ответ как можно больше теплоты.

     — Иблиссиане... ты из них, да? — женщина понизила голос.

     Чеин не удивилась, что Джам догадалась: с чего это ей, выглядевшей как жительница центральных районов города, регулярно бывать в этой дыре? Можно, конечно, одеваться проще и пользоваться подземкой, но жителей рабочих кварталов не обманешь тряпками: они чувствуют чужаков.

     Она не стала отпираться:

     — Да.

     Чеин сама удивилась тому, с какой лёгкостью она призналась этой едва знакомой рабочей в принадлежности к организации, официально считавшейся террористической на всей территории Конфедерации.

     Услышав признание Чеин, Джам лишь хмыкнула и, как-то странно улыбнувшись, покосилась в сторону подруг.

     — Я — курьер «Солнца для всех!», — добавила Чеин. — Всё еще желаешь продолжать знакомство с террористкой?

     — Ты не террористка! — серьёзно заметила Джам.

     — Как, разве нет? — усмехнулась Чеин.

     — Нет. Террористы — те твари, на которых я вынуждена вкалывать полторы смены... и их хозяева с небесных островов... — тихо и зло выговорила женщина. — Вот они все — террористы, а ты — сестра! — добавила она, глядя в глаза Чеин.

     Спустя полчаса, Чеин с Джам и её подругами Риб и Гвел сидели все вместе и, попивая коктейли, беседовали как старые знакомые.

     Подруги эти, как оказалось, составляли несколько необычное трио — любовный союз, в который, по взаимному согласию, иногда принимали временных участниц. Необычность эта заключалась в том, что ни одна из трио не была андрогином, — Гвел была мужчиной, а Риб и Джам — женщинами. Таковой союз многими воспринимался как нетрадиционный и часто вызывал неприязнь и осуждение со стороны наиболее консервативных граждан (впрочем, и неприязнь и осуждение консервативные обыватели обычно держали при себе, опасаясь связываться с подругами). Постельные гостьи этой троицей выбирались преимущественно так же из женщин или мужчин и редко из андрогинов (таких, кто не держались традиций и обращались со всеми как равные, невзирая на пол).

     Все трое, как узнала Чеин, работали на «Пластике» — том самом «пластмассовом» заводе, в честь которого и был назван бар. Завод этот входил в десятку крупнейших предприятий Тира и работал круглосуточно — тридцать семь часов в сутки, пятьсот двадцать пять дней в году, производя широкий спектр изделий, от предметов быта до деталей автомобилей и флаеров, обеспечивая потребности пяти небесных островов, самого Тира и его пригородов. Завод работал в четыре девятичасовых смены с двадцатипятиминутными пересменками, на время которых некоторые конвейеры останавливались и в близлежащих кварталах становилось тише.

     В этот день конец работы для троицы выпал на вечер. Отработав свои тринадцать часов — девять полагавшихся и четыре сверхурочных, подруги зашли в «Пластик», пропустить по стаканчику. Здесь они обычно не задерживались (сказывалась накопленная за полторы смены усталость), полчаса — час и домой. В этот раз они и вовсе пробыли в баре минут тридцать-сорок, когда стало известно, что в квартал стягиваются констебли, — новость распространилась по заведению тотчас, едва первые полицейские машины перекрыли проезды (кому-то из посетительниц позвонили и предупредили видевшие). Народу в баре быстро поубавилось. Подруги решили, что и им пора...

     Когда они вышли и закурили по сигарете, поглядывая по сторонам и оценивая обстановку в квартале, из-за угла дома появилась Чеин и, спешно пройдя мимо, быстро спустилась в бар.

     — Эта ещё чего здесь забыла? — с неприязнью заметила тогда Гвел, глядя вслед незнакомке.

     — Да уж... явно неместная... — добавила Риб, затянулась и выпустила в сторону дымное облачко. — Хорошенькая!

     — Я её уже видела раньше... — заметила Джам.

     — Что, нравится? — обратилась Гвел к подругам.

     Те лишь переглянулись понятным всем троим взглядом... но, нужно было уходить.

     Отойдя от бара, подруги увидели машины и жандармов у подъезда дома, в котором они снимали квартиру. Недолго думая, они вернулись в бар, чтобы там переждать, пока ворóны разъедутся. Тогда-то Джам и решилась подойти к понравившейся ей «женщине».

     — Ты уж прости, сестра, не обижайся на меня, — понуро пробасила Гвел, когда подруги рассказали Чеин о произведённом ею на них впечатлении. — Я решила, что ты из этих... паразиток расфуфыренных из центра...

     — Да ладно тебе, — ответила Чеин. — К тому же, я и правда из центра.

     — Но ты ведь не из лоялок... ты на нашей стороне!

     — На вашей, сестра. Конечно же, на вашей.

     — А почему? — спросила Риб.

     Чеин вопросительно посмотрела на женщину.

     — Почему, — повторила та. — Что тебе мешает спокойно жить как... как все? Ты ведь наверняка не из бедной семьи...

     Чеин молча отпила из стакана и не ответила сразу. Сплетя пальцы в замок на стакане, она сосредоточенно упёрлась в него носом и смотрела перед собой некоторое время. Потом, когда подруги стали смущённо переглядываться, Чеин тепло посмотрела на спросившую:

     — А разве все живут в достатке? Разве все имеют равные возможности? Разве все получают достойную плату за свой труд? И все ли трудятся в равной мере? — Чеин перевела взгляд сначала на Джам, сидевшую напротив неё и справа от Риб, потом на Гвел, сидевшую ближе всех к ней. — И я говорю не об одних только жителях Поверхности...

     — Но... что мы можем сделать?..

     — Риб, мы — те, кто живём здесь, под Завесой, как черви, копошимся в собственном дерьме и конкурируем за лучшее место под... — (Чеин горько усмехнулась) — под Завесой, мы обеспечиваем безбедное и комфортное существование им — (она подняла указательный палец вверх) — паразитам, губящим своей жадностью и расточительностью нас всех и саму планету. Мы можем всё изменить.

     — Прости, сестра, но там, — Гвел, сидевшая спиной к выходу, указала большим пальцем себе за плечо, — сейчас облава, и тебе приходится сидеть здесь и делать вид, что ты не при делах...

     — Нэтт... — Джам бросила на подругу неодобрительный взгляд.

     — Всё нормально, Джам... — Чеин потянулась через столик и мягко коснулась руки женщины. Это было первое прикосновение, и оно означало, что в дальнейшем возможен и более близкий контакт. — Так и есть, Гвел, я вынуждена скрываться от слуг тех, кто держит власть в Конфедерации и по всему миру в своих руках. Это так. Вынуждена. Потому, что они сильнее. Но их сила не в их численности и даже не в оружии...

     — В чём же?

     — В невежестве угнетенного большинства и в его неорганизованности.

     — Стало быть, мы — невежды? — в голосе мужчины прозвучала обида.

     — Нет, конечно, Гвел... Ты уж точно не невежда! — чтобы коснуться руки Гвел, Чеин не надо было тянуться через столик; она лёгким движением протянула ладонь и положила тонкие длинные пальцы на широкую мужскую пясть. — Ты ведь понимаешь, как на самом деле устроен мир... Пусть пока и не веришь в возможность его изменить. — Она улыбнулась мужчине и, переведя взгляд на Джам и Риб, продолжала:

     — Но есть те, кто считают своё унизительное положение естественным и справедливым, а всех, кто говорит им о несправедливости, кто обращает их внимание на роскошь одних и на жалкое положение других, воспринимают не иначе как как врагов. Они верят государственной пропаганде, верят лжи принадлежащих небожителям информагентств. Вкалывая на заводах норму и сверхурочно, и живя в дерьме, не видя солнца, они истово переживают за честь Конфедерации, болеют за свои спортивные команды на мировых соревнованиях и своих певичек на международных конкурсах... Их всерьёз беспокоит благосостояние своих эксплуататоров, живущих за Завесой, под голубым небом. Они верят будто повыше Завесы, всё так же, как и здесь, есть Конфедерация, Каат, Кфар, Великий Север... что им там — (Чеин быстро глянула вверх) — есть дело до дурацких границ!

     — Тише, тише, сестрёнка... — Риб не стала ждать, когда Чеин коснется и её, и сама протянула руку. — Даже в этом дерьмовом баре могут оказаться подшакальницы...

     Чеин внезапно поняла, что говорит в полный голос. Несколько человек с соседних столиков уже поглядывали в их сторону.

     — Не стоит привлекать лишнее внимание, когда снаружи налетело вороньё и рыщут шакалы...

     Чеин признательно кивнула Риб и, понизив тон, спросила подруг:

     — Вот вы, — она посмотрела в глаза каждой. — Вы верите в то, что для небожителей существуют государства и границы?

     В ответ Джам хмыкнула и пожала плечами; Риб сосредоточенно молчала, глядя перед собой (Чеин показалось, что та сочла вопрос риторическим); ответила Гвел:

     — Да хера с два, сестренка! У них там давно свой коммунизм... Вот только нам в тот коммунизм попасть не светит...

     Солнце для всех!

     В этом номере мы решили вплотную коснуться такой актуальной темы, как лояльность к власти.

     Конечно, вы, наши читатели, хорошо представляете, что такое власть, чьи интересы власть представляет, и на что она способна пойти ради соблюдения этих интересов. Стоит вам проявить неосторожность: сказать что-то о том, о чем говорить «не принято» в присутствии «не того» человека, и вот вы уже в застенках жандармерии... Стоит допустить оплошность, позволив «не тому» человеку увидеть те несколько листков, что вы держите сейчас в руках, и очень скоро может случиться, к вам в дом ворвутся громилы полиции, чтобы скрутить вас и препроводить в уже упомянутые застенки.

     Власть не намерена терпеть нас, сёстры. Она не станет вести с нами диалог, — ей это незачем. Она пришлёт к нам своих палачей в форме с погонами, которые схватят нас, как схватили до этого многих... если мы потеряем бдительность, если позволим себе расслабиться на минуту и позабудем о том, что у власти есть добровольные агенты.

     Тех, кого провластная пропаганда подчёркнуто уважительно именует не иначе как «сознательными гражданами», а наёмные работницы презрительно называют «лоялками», мы могли бы назвать академическим термином «реакционеры» или же далёким от академизма, но зато более точным и крепким словом... Но, избегая упреков в учёном снобизме, мы оставим научную терминологию кабинетной профессуре; равно как и крепкие слова из уважения к нашим читателям оставим доверительной сестринской беседе. Станем пользоваться простыми и всем понятными терминами.

     Итак, добровольные агенты власти, лоялки. Кто же они?

     Эти люди могут представлять самые разные социальные группы или классы. Их нельзя выделить в некий однородный слой. Это могут быть представители мелкого и среднего бизнеса, клерки, врачи, учителя, журналисты, рантье, рабочие, старые и молодые, люди разных полов... богатые и нищие, и те, кто посередине. Возможно, это ваши соседи или даже родственники.

     Они могут сегодня враждовать между собой и писать друг на друга доносы, а завтра они вместе наперебой станут давать на вас показания полиции. Они могут искренне ненавидеть друг друга или наоборот — водить дружбу, но есть одно общее, что их всех «объединяет»: мещанская узость мышления. Все прочие их качества вытекают из этой узости, образуя различные варианты, подобно тому, как несколько разноцветных кусочков стекла составляют узоры в калейдоскопе.

     Лоялки всегда мещане, а мещане всегда лояльны. Ведь именно желание сидеть в неподвижном болоте домашнего уюта — в своём тёплом тихом маленьком мирке — и есть тот главный мотив, что побуждает их поддерживать власть, трусливо ненавидеть врагов власти, доносить на тех, кто вызывает у них подозрения в «неблагонадежности».

     Лоялки ленивы. Даже когда они ведут активную деятельность, эта деятельность всегда преследует конечную цель: покой. Им нужна «стабильность», неизменность; они хотят «устроиться» удобно. Именно поэтому никто из них и никогда не станет осуждать рантье как паразитов. Лоялки не видят «ничего плохого» в том, чтобы жить на «пассивный доход». Таковы они.

     Бороться с ними бесполезно и бессмысленно: лоялки не являют собой самостоятельной силы, с которой нам следовало бы бороться. Они аморфны, бесхребетны и трусливы. Но они могут быть и опасны. Как опасны одичалые собаки, что привлекают внимание уличных грабителей и полицейских к одиноким прохожим своим тявканьем. Поэтому, как и в случае с собаками, нам следует проявлять известную осторожность: не ходить в местах, где бродят собачьи своры и избегать общения с проправительственно настроенными обывателями. Если видите лоялку, не пытайтесь её переубедить. Не говорите уроду об уродливости общества. Не говорите мещанам об убогости их жизненных принципов. Этим вы ничего не добьётесь, а только навлечёте на себя и своих близких репрессии государственной мегамашины.