Моя Святая Земля

Бриан проснулся.

За окном опочивальни еле брезжил серый зимний рассвет.

Бриан чувствовал себя чудовищно уставшим, словно прошёл по подземному ходу до храма Святой Розы наяву, а не во сне. Он думал, что у него не хватит сил шевельнуть рукой, но, несмотря на усталость, смог дотянуться до столика у кровати.

Колокольчик для камергера. Стакан с питьём. Бальзам или отрава в этот раз? Бриан позвонил.

Камергер вошёл в опочивальню с елейной миной, скрывавшей физическое отвращение.

— Принеси мне воды, — приказал Бриан. — Просто воды. Чистой.

— Ваше высочество, — возразил камергер слащаво, — лейб-медик, заботясь о вашем бесценном здоровье, запретил вам...

— Воды! — у Бриана хватило сил и духу повысить голос. Он чувствовал себя так, словно превратился в тень себя прежнего, ещё с волей и гордостью. — Сию минуту!

Камергер поклонился, вышел.

Липкая сволочь.

Бриан ждал, облизывая саднящие сухие губы.

Камергер пропал. Зато вошёл... гад. Тварь.

Юность, сила и красота Бриана перешли в тварь целиком. Прекрасное тело и точёное лицо твари обманывали и обманывали — и подданных, и послов — но не могли обмануть Бриана: опальный принц отлично видел мёртвые глаза над ослепительной мальчишечьей улыбкой.

— Ваше высочество, батюшка, — сказал гад весело, — доброе утречко. Вам получше, правда же? Правда?

Бриан молчал.

— Не стоит капризничать, батюшка, — сказал гад тем сюсюкающим тоном, каким говорят с непослушным дитятей. — Если вы будете привередничать, то никогда не поправитесь. И я очень огорчусь.

— Алвин, — заставил себя сказать Бриан, — прикажите моему камергеру принести воды. Я хочу пить, а бальзам Марбелла не утоляет жажды.

— Если бы не бальзам Марбелла, вы бы давно умерли, — сказал гад, пародируя скорбь. — А вода вам вредна. Не привередничайте, батюшка. Подать вам кубок?

— Принеси мне воды! — рявкнул Бриан из последних сил и толкнул столик локтем. Кубок съехал по столешнице и грохнулся на пол. — Воды, ад вас всех разрази!

— Ба-атюшка! — протянул гад с весёлым изумлением. — Ну как это вы так неаккуратно?! Смотрите, всё пролили... теперь вам придётся подождать, пока Марбелл приготовит новую порцию. Ах, как это досадно, бедный батюшка.

Бриан скрипнул зубами от ярости и бессилия. Гад, брезгливо переступив приторный тёмный ручеёк на полу, приказал камергеру, торчавшему, как оказалось, за дверью:

— Ульрис, прикажите вытереть пол, там батюшка лекарство пролили, — и, насвистывая, вышел из опочивальни Бриана.

Бриан отвернулся к стене, чтобы не видеть своего отражения в зеркале, заботливо повешенном самым удобным образом: только в одном положении Бриан не видел гниющего полумертвеца в атласе, золотом шитье и меховых оторочках роскошной постели. Зеркало ни на миг не давало ему забыть, как он выглядит: лысый череп, обтянутый кожей в мокрых язвах, глаза в чёрных глубоких впадинах и губы, потрескавшиеся от постоянной жажды.

Яд жёг тело Бриана изнутри, дико медленно, но неотвратимо — и не было капли воды, чтобы затушить этот жар. Кто-нибудь даст умирающему хоть глоток?!

* * *

Король вошёл в лабораторию Марбелла Междугорского без стука — и помешал своему лейб-медику и советнику думать. Остановился в дверях, взглянул сверху вниз, сказал, насмешливо улыбаясь:

— Вот чем ты занят... Твой король скучает и в досаде, ты отослал лакеев, не являешься на зов — почему бы это? О, у тебя нет времени служить! Вместо этого ты, как старая шлюха, со вздохом рассматриваешь в зеркале свою мерзкую рожу! Очевидно, правда, что все некроманты — мужеложцы. Хочешь понравиться маршалу, Марбелл?

Марбелл поднял от зеркала бесцветные глаза:

— Ваша манера обращаться к верным слугам прелестна, ваше величество, — сказал он холодно. — К сожалению, я, грубый плебей, не в состоянии оценить её вполне. Прошу вас позволить мне покинуть столицу.

Король досадливо сморщился и махнул рукой.

— Да что ты лезешь на стенку в ответ на любую шутку, Марбелл? Отлично знаешь, что я в тебе нуждаюсь и люблю тебя — а ты не любишь своего короля. Ты неблагодарный мерзавец, всё-таки.

Он ведь искренне ждёт, что я буду церемониально объясняться ему в любви, удивился Марбелл. Забавно, что демон обожает это слово. "Я люблю тебя", — как смешно и стыдно. Он ведь понятия не имеет, что это значит. Просто ожидает, что начнут пресмыкаться. Ладно, пусть.

— Я вам благодарен, ваше прекрасное величество, — возразил Марбелл. — Вы создали мне великолепные условия для работы, как я могу этого не ценить и не любить вас... Осмелюсь покорнейше просить вас вернуть на место этот сосуд: в нём раствор Серого Дракона, пары этого вещества убивают мучительно и быстро, я опасаюсь за вашу бесценную жизнь.

Алвин хмыкнул и поставил запаянную колбу на стол.

— Мой папаша что-то разбуянился сегодня, — сказал он. — Не такой полудохлый, как всегда. Что ты ему плеснул вчера?

Марбелл ощутил сильное желание швырнуть в стену что-нибудь стеклянное, но усилием воли сохранил внешнюю невозмутимость.

— Государь, ваш отец получил вчера ровно то же, что и обычно. Но на людей, случается, действуют и другие силы, не одна алхимия. Воспоминания. Сны. Предположу, что нынче ночью вашему отцу приснился тревожный сон. Ваша мать. Или ваша сестра.

Взгляд короля стал подозрительным.

— И что же, сон может поднять его с постели?

— Не думаю, — ответил Марбелл, пожав плечами. — Его уже ничто не поднимет с постели. Его тело разрушается, воля и разум — тоже. Впрочем, если вы опасаетесь, мы можем покончить с принцем в любой момент. Я заменю Красное Солнце Вишнёвым Цветом — и он отправится в дальний путь тут же, как пригубит своё лекарство.

На лице короля появилось очень знакомое Марбеллу выражение, каждый раз вызывавшее у него приступ гадливости — этакая невесёлая усмешечка, даже, пожалуй, похотливая.

— Я так не желаю, — заявил Алвин. — Я не хочу лишаться удовольствия видеть батюшку, когда мне захочется. И мне интересно, сколько он протянет, выпивая каплю твоего Красного Солнца каждый день. Разве тебе не интересно? Ты же учёный человек!

— Да, да, — рассеянно кивнул Марбелл. Ему хотелось смотреть в зеркало. — Конечно, ваше прекрасное величество. Всё будет, как вы желаете.

— Ты меня слушаешь?! Да в каких ты облаках витаешь нынче, прах тебя побери, Марбелл?!

А я ведь хотел с тобой это обсудить, демон, подумал Марбелл с отвращением. Предупредить тебя. Как благодарный верноподданный, которому уже второй год обещают титул и второй год не выполняют обещания. Ты забавляешься моим положением плебея во дворце — постоянной чередой моих мелких унижений. А я ведь действительно хотел тебя предупредить. Но ты снова не сдержался и сравнил меня со старой уродливой шлюхой, да ещё и мужеложцем обозвал, какая жалость!

Ты, конечно, очень силён. Весь ад за тобой, это власть. Но ты глуп и поверхностен — и при жизни никогда не станешь другим. Видимо, житейской мудростью заведует душа, а её ты лишён. Тебе всё равно, кого мучить — лишь бы мучить. Я тебе нужен, но ты не можешь не наступить походя на моё безобразие, демон.

Говоря при этом о своей любви.

Что ж. Вероятно, тебе было бы очень полезно узнать то, что знаю я. Но не узнаешь, бесценный государь. Старый уродливый Марбелл видит в зеркале кое-что, тебе незаметное — но ты не способен подумать об этом. Тебе не интересно.

Тебе пригодилась бы моя наука. Она давалась бы тебе. Но тебе не интересно. Дурак.

— Я немного рассеян, прекрасный государь, и прошу меня простить, — сказал Марбелл кротко. — Сегодня ночью начала стареть луна в созвездии Клыкастого Змея, а Кровавая Звезда ей противостояла. Какое-то мутное время...

— Да, — перебил король. — Время мутное. И у меня ломит виски — дай мне что-нибудь от головной боли, отравитель! — и коротко хохотнул.

Ты прав, подумал Марбелл. Мне крайне невыгодно тебя травить. Во-первых, именно меня и обвинят в твоей смерти. А во-вторых, если, паче чаянья, мне удастся избежать костра, я потеряю всё, чего добился такой грязной и тяжёлой работой — и все мои перспективы потеряю. Но Те Силы знают: именно тебя я отравил бы с наслаждением. Как блоху в постели.

До того, как ты взял меня на службу, я считал демонов величественными. Ты меня жестоко разочаровал.

Марбелл встал, взял с вращающегося поставца две мензурки, отлил из обеих в один стакан и разбавил чистой водой. Пригубил и протянул королю.

— Это облегчит вашу боль, прекрасный государь.

— Что это? — спросил Алвин, брезгливо принюхиваясь к мутной жидкости зеленоватого оттенка.

— Настои трав на крови вампира, — усмехнулся Марбелл. — Кровь неумершего — магический ингредиент удивительной силы, но с ней надо обращаться чрезвычайно осторожно, используя одни её свойства и гася действие других. С помощью алхимических реакций я не сделаю вас ходячим мертвецом, но придам инобытийных сил, государь.

Король залпом опрокинул стакан.

Полностью доверяет, подумал Марбелл. Его можно отравить. Может, это когда-нибудь и понадобится, скажем, подвернётся подходящий случай... От этой мысли на миг потеплело в груди.

— Действует быстро, — удовлетворённо сказал Алвин. — Ну, ладно. Хватит уже скуки на сегодня. Желаю развлечений. У тебя есть что-нибудь новенькое? Забавное?

— Нынче я покорнейше прошу вас развлекаться без меня, ваше величество, — сказал Марбелл, сгибаясь в церемониальном поклоне, более низком, чем предписывал этикет. — Я рассеян, не совсем здоров — и хочу перепроверить ваш гороскоп. На всякий случай.

— А... — снисходительно протянул король. — Давай-давай. Охраняй своего короля. Я пришлю за тобой, если ты понадобишься.

— Ваше величество... — Марбелл снова коснулся пола кружевной манжетой.

Алвин уже направился к двери — и вдруг остановился.

— Марбелл, — спросил он, — а с кем ты, всё-таки, спишь? Никогда не видел, как ты это делаешь, и не слыхал об этом. Странно как-то. Я не люблю, когда у подданных есть тайны от меня.

Предполагаешь, что у меня есть предмет страсти, усмехнулся Марбелл про себя, сохраняя почтительную невозмутимость. Хочешь узнать о нём, чтобы забрать? О, нет, лучше — уничтожить. Или заставить это сделать меня. Благодарю, дорогой государь, тороплюсь рассказать всю правду.

— Мне неловко говорить об этом, ваше прекрасное величество, — сказал он с тщательно продуманным смущением, — но работа с ядами, по-видимому, подорвала моё здоровье. Плотские утехи не волнуют меня...

Алвин снова рассмеялся.

— А, отравитель — почти что кастрат! — воскликнул он. — Это, наверное, удобно, да, Марбелл? Ничто не отвлекает от твоей некромантии и алхимии, а?

— Вы совершенно правы, ваше величество, — склонил голову Марбелл, чувствуя злую радость.

Дорогая, думал он, я сделаю всё возможное, чтобы сохранить тебя в тайне. Дорогая, мне важна твоя безопасность. Это создаёт некоторые неудобства, я давно не дарил тебе новых туалетов, моя бедная девочка — но такая мелкая проблема как-нибудь разрешится. Я не оставлю тебя без подарков — они радуют и меня.

Унижаться и лгать мне — не привыкать. А ради тебя — унижаться и лгать в удовольствие.

Алвин ушёл, посмеиваясь, и Марбелл закрыл за ним двери. И снова подошёл к зеркалу, привезённому из Прибережья, безупречному зеркалу, обошедшемуся в тридцать золотых десяток.

Опять рассматривал собственное безобразное лицо. Белёсые волосы, редкие белёсые брови, бесцветные глаза в красноватых прожилках и без ресниц, грубую кожу, молочно-поросячью, розово-белёсую, как мукой присыпанную. Левая скула — чуть темнее, вернее — чуть краснее, чем правая.

Не показалось.

Клеймо ада, родимое пятно цвета красного вина, выведенное алхимическим снадобьем и незаметное уже лет шесть — снова проступает. Знак проклятой крови. Знак... чего-то ещё?

В мире произошло нечто, значительно более серьёзное, чем ущербная луна в созвездии Клыкастого Змея. Нечто надвигается. Угроза.

Как это всё интересно с точки зрения моей науки, подумал Марбелл. Грядёт чудесный эксперимент, любопытнейший, даже если он закончится рекой крови. Необходимо всё разузнать от тех, кто чует любые изменения в мире более чутко, чем люди.

Такова привилегия единственного разумного человека при нынешнем дворе. Они тяжело уживаются под одной крышей — демон и разум.

* * *

Умываться святой водой было — как холодным атласом.

Кириллу показалась и впрямь особенной эта вода, и умывание ею походило на какой-то таинственный защитный обряд. И сон мгновенно слетел, и мир показался свежим и чистым, и мутно-серый утренний свет, падающий на каменные плиты пола, порадовал почти как солнечный. И даже озноб прошедшей ночи сошёл — от холодной воды кровь прилила к щекам и захотелось быстрых движений.

Сэдрик смотрел на Кирилла скептически. Потом забрал остатки питьевой воды в пластиковой бутылке и вышел из часовни, чтобы там умыться ими — чуточку даже демонстративно.

— Ну что ты дуришь? — сказал Кирилл, невольно улыбаясь. — Суеверие?

— Тебя ведут одни силы, меня — другие, — отозвался Сэдрик, пожимая плечами, и протянул пустую бутылку. — Но ты налей водички. Пригодится.

Кирилл последовал разумному совету.

— Хорошая бутылка, — констатировал Сэдрик, наблюдая. — Очень лёгкая. Ты не вздумай выбрасывать — а то я видел, у вас выбрасывают такие. Решил, куда пойдём?

— Решил, — Кирилл засунул в рюкзак свёрнутый спальник, чувствуя некоторый стыд. — Ты, наверное, ночью продрог до костей? Как тупо было оставить твои вещи в нашем мире...

— Я привык. Куда?

— Шоколада хочешь? В монастырь.

Сэдрик, протянув было руку за половинкой шоколадной плитки, замер.

— Ку-да?!

Кирилл положил кусок шоколада на его ладонь.

— Слушай. Во-первых, мне приснился Бриан. Не просто приснился, а... как тебе сказать... я с ним разговаривал во сне, как наяву. И он просил помощи, говорил, что присягнёт... в общем, ему ужасно, по-моему.

— Конечно, — кивнул Сэдрик. — Какая вкусная штука, здорово, что ты взял с собой...

— Почему "конечно"?

— Конечно, плохо, — Сэдрик хмыкнул. — Было бы удивительно, если бы он благоденствовал. С него Те Силы берут по всем счетам, тут душу надо иметь не такую мелкую. Тут душа — кремень должна быть, чтобы человек от боли не загнулся, а Бриан — так...

— Он болеет? — спросил Кирилл, внутренне содрогаясь — Бриан во сне выглядел, как ходячий мертвец.

— Кто знает. Может, отравили или порчу навели. А может, сломался. Я уж не говорю, что живёт уже сколько времени рядом с бездушным — у него дочь умерла три года назад, и странно как-то: похоронили в женском монастыре, далеко за городом, тело не отпевали в столичном соборе. Мои говорят, были причины. И жена дочку пережила месяца на три — и положили там же. А мои говорят — удавилась. Или удавили — на шее след от верёвки. Не та смерть, которой умирают принцессы крови, сказал бы я.

— А "твои" — это кто?

— Вампиры, — удивился Сэдрик. — Кто ещё-то?

— А почему они — твои?