— Меч. Его забрали.
— Желаете сравняться славой с бездельником Габором?
— Превзойти!
— Слышите Гусмар? — вопрос наверх, на галерею.
Сейчас бледность альбиноса вполне сойдет за сдержанный гнев. Позволительно. Он — Гусмар! ячейка тонкой паутины родственных связей опутавшей и Золотом Подворье, и Крак, и Серебряный Двор. Раз есть паутина, не обойтись без жертвы. Она просто обязана быть. И не надо гадать имена. Ни к чему.
— Я запомню, — размыкает ссохшиеся губы Гусмар.
— Лиадин аф Рий, контесс Ерв...
— Тебе уже не хочется улыбаться? — вопрос гранды к камер-юнгфер.
— Дальше сплошное расстройство.
Сатеник согласна. Слишком мало жемчуга и слишком много сора. И.... За Улфом Йенсом аф Эвайком маячит унгриец, Колин аф Поллак. Очень легко запомнить.
Ускоренный прогон с редкой раздачей ,,обескровленныхˮ кошелей. Совсем мало слов. Почти нет.
На светлом челе владетельной эсм недовольство, а над переносицей пролегла морщинка-молния. Чуть резче обозначились ноздри, напряжены и поджаты губы. Осталось облечь отлучение в словесную форму. Простое ,,вонˮ не годится! Хотя гранда даже представила, с каким удовольствием произнесла бы короткий емкий слог. Одним коротким выдохом.
ˮВсе на столько очевидно?ˮ — читает Колин нескрываемое желание Сатеник.
ˮА ты хотел цветов и объятий? С чего бы?ˮ
Но не рады не ему одному.
ˮУнгрия явно не в фаворитах. Девчонке достанется тоже.ˮ
И что прикажите делать?
Эйгер честно наставлял.
— С твоей рожей сомнительно выглядеть улыбчивым, застенчивым и растерянным. А попытку стоять все время в половину оборота к собеседнику или собеседнице, сочтут за невоспитанность, а то и дерзость. Да и поможет ли? Так что во избежание лишних сложностей, зри прямо! Иногда это действует, получше смазливого личика. Особенно на зрелых баб, понимающих тонкости мужской красоты.
ˮПрямо так прямо,ˮ — готов принять свою судьбу унгриец.
— Уууу! — издала восхищенный возглас Лисэль. Среди смазливых и милых до приторности лиц и вдруг такое! Чудо! Чудовище! Все одно что жгучий перец после липкого мармелада!
ˮОна об этом?ˮ — вздрогнула и едва не повернулась к родственнице Сатеник.
— Каков гусь! — вторит Аннет.
Её покойный муж числился в знатных рубаках и первостатейных волокитах. Первый любовник из наемников Харга. Неудержимый в бою и неутомимый в любви. Последний — лихой баротеро*, переплюнул своих предшественников во всем. Так что жеребцов камер-медхин чувствовала даже не сердцем, а скорее cervix uteri*. Иногда — с её же слов — colon sigmoideum*. И никогда не ошибалась.
ˮОни что? С ума посходили обе?ˮ — несколько растерялась гранда, не ожидавшая подобной реакции приближенных. Различия в возгласах Сатеник не уловила. А они были эти различия. Еще какие!
Но приговор унгрийцу не вынесен по другой причине. Размеренное течение церемонии прервали грубым вторжением. Группа молодых мужчин в черном и серебре, окончательно испортила Сатеник и без того никчемное настроение.
Официозу, как это часто бывает с обязательными мероприятиями, не хватало жизни, движения, остроты. А тут... Ожил свет, сверкнуло оружие, отполз сумрак, сквозняк перешел в ветерок. Зал Арок преобразился в арену. Кровь пока не лилась, но ведь это пока?
ˮВо время,ˮ — перевел дух Колин.
На вторжение отреагировали не только огни факелов и свечей, но и люди из свиты гранды. Многие, и таких большинство, из невозмутимых, отрешенных и самоуверенных сделались похожими на комнатных барбосов, ожидающих сигнала. Подадут и они скопом кинутся толкаться к сапогам первого из черно-серебристых.
Троица на галерее так же не оставила без внимание внезапного визитера. Гусмар приветственно раскланялся, подчеркнув — он свой. Латгард показательно нейтрально вежлив.
ˮЕму уже ничего не перепадет,ˮ — так понял Колин сдержанность канцлера. — ˮИли слишком поздно менять хозяина.ˮ
Ответный поклон от девушки с пояском и четками более напоминал подаяние нищему. Но опять же как подать...
— Принимаешь парад, сестрица? — впередиидущий казалось сметет любую преграду, опрометчиво оказавшуюся на его пути. Явное внешней сходство с грандой указывало на близкое кровное родство. — Скольких уже успела обидеть? Как говориться..., — щелчок пальцами и шедший за ним, исполняющий роль ходячего цитатника, прокаркал.
— И не будет отказано ни в хлебе, ни в крове, ибо все мы ИСПРАШИВАЮЩИЕ благ пред ликом небесным....
— Скольких отлучила от счастья лицезреть твою особу по будням, шаркать ножками в праздники и волочиться за твоим подолом, ослепить пределы державы? — хохотал черно-серебристый родственник.
— Инфант Даан, — запоздало объявил мажордом, прождавший знака от Сатеник. Не дождавшись, представил на свой страх.
— Мог бы выбрать другое время, — не скрывала своего недовольство гранда. Новый раздражитель благодарно наложился на неприязнь к унгрийцу. Полшага до нервного срыва — крика и топанья.
— Шутишь? Пропустить такое? Но обещаю, я на минуту. Одним глазком, — усмехнулся Даан и счел нужным для разрядки, переключится. — Эсм Лисэль... вы сегодня великолепны.
— То же самое я слышала третьего дня, — раскланялась камер-юнгфер с наследником трона.
— Эсм Аннет..., — кивок одной, но речь по прежнему к другой. — Готов под этим подписаться.
— Намереваетесь вести меня к алтарю? — тут же следует шпилька Лисэль.
— О! У меня нет столько крови*! — вступил Даан на скользкий путь словесной схватки. И с кем? С лучшим языком королевства? И речь не только об острословии. — Надеюсь, сестрица, ты позволишь приударить за одной из новеньких?
Сатеник выжидающе молчала, привести в порядок расстроенные чувства и собраться с мыслями. Братец горазд на сюрпризы.
— Тебе надоела Сиджи? — взялась Аннет за наследника с другого бока.
— Она, как и эсм Лисэль увлечена идеей приковать мое сердце законным браком.
— Сиджи выдвинула ультиматум? — рассмеялась Лисэль.
— Ожидаю со дня на день.
— И с чем связано? Не с будущим ли отцовством? — не остается в стороне Аннет.
Разговор походил на обливание горячей и холодной водой. Вот только Даану, что горячая, что холодная...
— Боюсь, вы правы, эсм, — полон мнимого раскаяния Даан.
— Отчего же не боялись раньше?
Никто не уступит и не признает поражения. Для этого они хорошо знают друг друга. Слишком хорошо. И давно.
Он выглядел боевым псом среди подросших щенков. Разница заметна и бросалась в глаза. Он не был старше, ну разве только некоторых, не лез вперед заявить о себе — держался в стороне. Тем не менее Смуглый (врожденная, а не приобретенное качество) контролировал и события и их участников. Свиту гранды, застывшую охрану, новиков, Сатеник, черно-серебристых приятелей, лениво бродивших борзых, шумных ратонеро. На подобное мало кто способен, но ему удавалось.
— Где оцарапался? — вопрос не на ответ, на реакцию. Проверка на лояльность.
ˮПроверяйˮ — Колин скрытно, указательным и средним, показал пальцами ножницы. Жест портовых воров. Не суй нос куда не просят. Припрятанная в рукаве альбацета, подстраховаться от ненужного любопытства. Да и вообще пригодиться.
В свою очередь Смуглый поправил оружие. Талгарские мечи-бастарды удивительно хороши, прививать вежливость зарвавшимся провинциалам.
— Так что за повод вторгаться ко мне? — у Сатеник иссякло всякое терпение к обществу брата и его пикировке с камер-юнгфер. — Обычно обходишься милым письмишком в две строки. Причем полторы из них просьба одолжить денег.
— В знак уважения прибыл лично, — Даан вынул из-за пазухи свиточек.
— Сколько?
— Боюсь произнести вслух, потому написал. Но и попрошу только об отсрочке. Отсрочка это уже немало.
— Я подумаю, — не спешила соглашаться Сатеник. Вексель взяла с запозданием и с таким видом, что ей вручили осклизлый кусок тухлятины.
— Буду премного обязан.
— Слышу не в первый раз.
— За этот случай ручаюсь головой. Все свидетели! Любая просьба.
— Посмотрю, что можно предпринять.
— Знал, что могу на тебя рассчитывать.
— Я посмотрю..., — повторное согласие вуалировало настоятельное убирайся!
— Сестричка..., — прощальный жест раскрытых объятий, прочие обойдутся.
ˮЯ что-то упустила,ˮ — думала в расстройстве Сатеник, провожая уход черно-серебристых.
Только пребывание в раздерганости чувств, оправдывало поспешность жеста гранды скорее заканчивать церемонию представления.
— Эсм! Саины! — бдителен мажордом, — Соблаговолите проследовать....
Сопровождать гранду почетно даже в самом хвосте эскорта. Не обращая внимания, что в спину вот-вот упрется сталь не особо вежливых скаров. Но шага не прибавить. Оттопчешь пятки и подолы передним.
До поворота коридора пять крепких дверей и кордегардия. За поворотом человеческая змея свернула в распахнутые двери. Зал встречал огнями зажженных свеч, тусклым блеском столовых приборов, тонкими штришками вилок и ложек на черной палисандровой столешнице и раздражающей, или дразнящей, кому как, мешаниной запахов. П-образный стол уставлен блюдами, тарелями, мисками, чашами и чашечками немыслимой разновидности и разной степенью наполненности. Сервировочное серебро отступая от Высокого Места, теряло плотность, но восполнялось оловом. К дальнему краю откровенное преобладание глиняной посуды, какую встретишь в худородных баронствах и шатилиниях, крестьянских домах и придорожных шинках.
Новики расселись, руководимые жестами и указаниями тафельдеккеров*. Ожидаемо Высокое Место закреплено за грандой и её сопровождением. Ни канцлер, ни Гусмар, ни монашка своим присутствием трапезу не почтили. Их персоны лишь обозначены гербовыми салфетками, вывешенными на спинках стульев. Близко к избранным, прибывающие в трепетном ожидании подняться выше. Оставшееся пространство — новопринятым. Нахождение за одним столом не означало доверительных отношений, о чем их честно предупредили, но манило радужными иллюзиями. Есть поговорка, о твоей успешности говорит металл блюд у твоего носа. Тем кому досталось олово уже счастливей тех, чья тарелка из обычной глины.
Начиная от Высокого места слуги обнесли чашу с водой ополоснуть руки. Колин, внутренне запротестовал. Плескаться в мутной жиже после всех, едва ли лучше, не мыться вовсе.
— Ты чего? — велико не понимание Улфа промедлению соседа. Сам виконт Ладжос помакнув ладони, промокал влагу черным залапанным полотенчешком.
— Я не с кем не здоровался, — невольно пошутил Колин, притягивая любопытные взгляды рядом и напротив. От одной мысли окунуть руки в грязнущую воду, саднило кожу.
— А сортир? — Улф услужливо протянул полотенчишко.
— Так и не ел еще, — Колин упорно игнорировал поднесенную ему чашу.
Заминка перерастала в ненужную паузу, пауза грозила обернуться гарантированные неприятностями.
ˮЧем не повод обоснованно указать на дверь?ˮ
Соображать приходилось быстро. Колин извлек из эскарселя* флакон с яблочным уксусом для обеззараживания питьевой воды — настоятельная рекомендации тринитария. Смочил платочек и протер каждый палец. И все это с легким флером снисходительности. Милую улыбку приберег. Не дразнить небожителей.
Импровизация несомненно удалась. Провинция переплюнула столицу. Многие сочли — плюнула!
— У нас так принято, — объяснил унгриец.
Подловить на лжи проще простого. Но кто этим займется сейчас? Тем более когда на него обращены взгляды вдоль стола, взгляды через стол, взгляды с Высокого Места. Весь спектр чувств выразить и подчеркнуть — выскочка!
Лисэль отметила новика одобрительным прищуром. Мальчик умеет себя преподать. Ах, ему бы мордочку покрасивши!
Поразительно, но в данный отрезок времени, мысли гранды сосредоточены не на унгрийце, как тот опасался. Сатеник прибывала в раздрае души и ума от неожиданной встречи с братом. Своим появлением, Даан умудрился ввергнуть двор в смятение и замешательство. Обозначил нарождающуюся неприглядную тенденцию скорого оттока её ближайшего окружения в Крак. Кто останется с ней, когда он займет Золотое Подворье? И поручится не за кого.
Вольно невольно признаешь правоту Старого Лиса, без устали талдычащего, приближенные это бродячие шавки, их прикармливать надобно. Не брезговать гладить. Не стесняться сманивать. Не жалеть менять. Совращать что легковерных девиц. Бросать без объяснения причин. Возносить быдло и в быдло низводить. Нет ничего проще. Но в Анхальте. В штатгальтерах. Как того хочет отец. Держать закон из Сандалового зала в Ла-Коше. Но отчего-то грызут сомнения, позволят ли ей вершить дальше порога этого самого Сандалового Зала.
ˮСкорее нет, чем да.ˮ
Рядом переговаривались с Лисэль. Но слышаться совсем другие слова, сказанные камер-юнгфер. Резкие, колкие, безжалостные.
— Думаешь, кого-то волнуют твои таланты? Или снизойдут считаться с твоим душевным устроением? Или поведутся на смазливое личико и тощенький зад? Как бы не так! Окажешься в постели одного из нужных королю людей. И очень повезет, если его корона, хотя бы древностью не уступит твоей. А вонять супруг будет чуть приятней блохастого Джори.
Тетка по-своему права и нужно быть благодарным, что рядом с тобой люди готовые сказать нелицеприятную правду. Но...
ˮСделайте привилегией говорить вам правду. И никогда не прощайте тех, кто её воспользуется,ˮ — настаивал канцлер.
ˮИ на что уповать? На Святые небеса, следую наставлениям фрей? Легко обманываться, маятник бытия не все время падает вниз, когда-то ему и вверх? Но не окажутся ли её ожидания напрасными, а надежды разбитыми в уповании на маловразумительные ,,когда-тоˮ и неподконтрольную ей силу, обеспечивающую подъем?ˮ
На этом моменте гранду унгриец и отвлек. Вспомнила то, чего не сделала. Счет к братцу добавил пунктов.
Вносили горячее и закуски: жареные гуси, копченые утки, оленина в красном вине, грибы в маринадах, овощи с острым перцем и овощи с рыбной мелочью. Чеплашки с соусами, подливками, паштетами, салатами. Журавль и цапля в глубоком противне удостоились восторженных ахов и хлопков. Спина морской свиньи, оживила гурманов. Заливные языки — лакомство привередливым. Зарумяненная вепрятина и бараньи ребрышки мечты обжор и выпивох... А уж этим, этим-то раздолье! Глера поднять аппетит. Альанико в пузатых глиняных бутылях, порадовать цветом и вкусом. Гарганега с ароматом райских цветов и фруктов с дерев Эдема, вскружить голову. И конечно же несравнимая ни с чем неббиола! Единственный глоток которой вызовет счастливый выдох — божественно!
Слуги скользили угрями, подгоняемые струнным квинтетом. Солировала трепетная виола. Витиеватая и капризная, не способная привнести хмельную обреченность и пропащую разгульность. Выхолощенная воспевать любовь, никогда не любив. Плакать о битвах, отсидевшись за пологом обозной кибитки. Непревзойденное мастерство создать фон. Занять уши, пока работают неутомимые челюсти.
Перемены блюд заполняли акробаты. Прыжки, сальто, кувырки, поддержки. От назойливых движений рябило в глазах, а по их уходу оставался стойкий запах пота и немытых человеческих тел.
