− На самом деле, все куда проще. Я не какой-то там суперагент. Я всего-лишь обыкновенный псих. Меня вытащили из дурдома, где я пробыл не мало лет, и числился вполне вменяемым, за исключением одного маленького отклонения. Более того, я прекрасно осознаю, что это именно психическое отклонение, но лично мне оно совершенно не мешает. Оно мешает только некоторым, скажем так, добрым людям, считающим, что меня надо держать в узде, чтобы я не совершил самоубийство тем самым способом, о котором всегда мечтал.

− Ты мечтаешь забраться в пасть какого-нибудь крупного хищника? − спросил я, услышав именно это в его голове.

− Ты угадал, Лева. Именно поэтому я так сижу перед тобой и не боюсь. Мне ужасно хочется именно такого оборота, но я все же человек, и меня убедили, что я кое-что могу сделать для всех людей с этим своим вывихом.

− А именно, поговорить с большой инопланетной животиной и склонить ее к сотрудничеству, так?

− Да. И я вижу, что ты вполне можешь сотрудничать с нами. А наше руководство готово пойти на новые жертвы и предоставить тебе законную возможность охоты на людей, потому что им ты нужен живым, а биологи уже установили, что твой организм требует особой диеты, а именно, человеческое мясо.

Я едва сдержался, чтобы не рассмеяться. Подобной глупости от здешних биологов я не ожидал. Мой организм совершенно всеяден, я могу и землю жрать, если мне понадобится.

Мысли мои ушли в глубину, и я попытался понять, каким образом их биологи могли подобное установить? И понял почти сразу. Мое тело было настроено на поглощение именно такой пищи. Видимо, в этом режиме меня и настигло их случайное задерживающее излучение.

Вот только, что было до того как я очнулся в предпоследний раз, я почти не помнил. Как не помнил и того, в чем именно меня можно было использовать для сотрудничества.

− Ты так и не сказал главного, − прорычал я, когда человек умолк. − Чего ваше руководство желает получить от меня? И что оно мне предлагает взамен?

− От тебя требуется информация и, возможно, некоторые действия в будущем, действия, которые сподручней делать тебе, а не кому-то другому.

− На счет действий я могу согласиться, а на счет информации есть кое-какая проблемка. Я мало чего помню.

− Однако, язык наш ты вспомнил сразу, как проснулся, и сейчас говоришь так, словно изучал его с рождения.

Я не стал придираться к его словоформам, хотя они и были довольно мутными для моего понимания. Знания языка и информация не были связаны, но я промолчал, решив, что чем больше заблуждений у них на счет меня, тем лучше мне, тем больше они будут совершать ошибок. Надо было только самому в этих ошибках не заблудиться, ведь, как известно, глупость − заразна. И, находясь рядом с идиотом можно так перемазаться, что потом полжизни отмываться.

− Так, ты согласен на сотрудничество, Лев? − снова заговорил человек.

− Надо еще узнать, каковы обратные условия?

− Об этом надо спрашивать у тебя, чего ты желаешь? Известно точно только одно. Тебе будет позволено охотиться на людей, но не на всех, а только на некую группу, которую тебе будут указывать. И, ты будешь обязан останавливаться в случае, если тебе попадется кто-то, не из этой группы.

− Это слишком расплывчатое определение, пока я не услышал полностью о какой группе речь, я не могу решать. Может оказаться, что в этой группе три человека во всем мире, и мне этого хватит только на три недели.

− Если дело только в этом, то можешь не беспокоиться. Эта группа довольно широкая, и вряд ли она исчезнет только от того, что ты начнешь их поглощать десятками в день.

− Ты можешь не юлить, а просто сказать, о ком речь? − зарычал я, едва сдерживаясь от его глупости.

− О преступниках − о нарушителях закона. Нашего закона, а не чьего-то там. И ты будешь ему подчиняться за исключением некоторых моментов.

− Каких?

− В нашем законе запрещено убивать людей и, тем более, есть их. На тебя этот пункт распространяться не будет. Хотя, если ты начнешь выделываться и перестанешь подчиняться, то об этом пункте вспомнят очень быстро, и найдется не мало людей, которые решат, что тебя надо уничтожить, а не искать какую-то гипотетическую выгоду в том, что ты, быть может, вспомнишь что-то архиважное и расскажешь об этом людям.

Желание набить брюхо у меня постепенно нарастало. Избавиться от этого было не сложно. Достаточно немного уменьшить размер тела и отправить излишнюю массу в желудок, но я этого не делал и только "худел" на глазах человека, который уже не мало мне рассказал о местных законах и порядках.

Некоторые вызывали у меня истерический смех, как, например, такой закон, по которому каждый член общества обазан иметь при себе бумагу, в которой указывается, что он − именно он, а не кто-то другой. Бумага эта называлась удостоверением личности, которым чаще всего был паспорт, но могли быть и другие документы.

Были и другие моменты, над которыми я смеялся, но постепенно мой смех начал исчезать, а я включался в понимание тонкостей местного существования. Когда же, в очередной раз, я спросил Афанасия Ивановича на счет того, как отнесется полиция к львиной морде в паспорте, тот сам едва не рассмеялся, а затем сообщил мне, что людям известно о моей способности менять облик, и в паспорте будет фотография меня − в человеческом виде.

− Я и не знал, что вы об этом в курсе, − произнес я, глядя на улыбающегося человека.

− Тебя изучали несколько лет, Лев Христофорыч, − произнес он. Отчество это человек придумал мне сам и был сильно этим доволен, а мне было без разницы. − Тебя хотели подчинить с помощью обычной физической силы, но этого не удалось. Ты этого явно не помнишь, так что можно и забыть.

− И что еще вы знаете такого обо мне, что я еще и сам не вспомнил? − спросил я, желая просто узнать, скольких секретов я лишился, пока был в плену у биологов.

− Я читал отчеты биологов довольно поверхностно. Более всего меня впечатлила твоя способность менять себя, вплоть до изменения массы. И еще, ты умеешь летать, когда превращаешься в крылатое существо. Ну, и еще много чего по мелочи.

− Интересная формулировочка, − фыркнул я.

* * *

Время уходило. Он изучал меня, я изучал его. Мне было проще, потому что я чувствую на много шире человека. Я видел все его чувства и желания. И мне многое нравилось. Нарвилось просто само ощущение человека, его стремление касаться меня и быть рядом не вызывало протестов, и в какой-то день я изменил себя − обратился в некое подобие самки, которую он представлял в своих мечтах. Вот, о том, что я слышал его мысли и мечты, я ему тогда не говорил. А он, увидев меня в обличье тигрицы с открытыми женскими прелестями, только рот раскрыл, и мгновенно сдался, когда я предложил ему заняться сексуальными извращениями. Он о них мечтал по ночам, а я подслушиая мысли человека, решил испробовать, каково оно будет на практике, и не ошибся. Свои ощущения у меня были не сказать, что великолепными, но его чувства меня захватывали в этих играх все больше и больше, и я уже начинал ощущать, что мне их не хватает. Поэтому, я приходил к нему всегда с желанием, и мы отдавались безумию, которое просто не подлежит описанию.

В отчетах, которые он был обязан писать все время, он не писал про секс, а писал работе по установлению личных контактов, и с каждой такой записью его оценка качества контакта возрастала.

* * *

Проверочная комиссия нагрянула совершенно внезапно. Просто, в очередное утро мы проснулись от рокота винта за дверями и, ничего не подозревая, вышли из ледяного бункера. Вертолет приземлился на лед, разметав с него снежный покров. Из машины выскочили шесть человек − двое начальников и четверо вооруженных до зубов спецназовцев. Я был в виде человека, и Афанасий стоял рядом, одетый в меховую шубу, которую я ему сделал из своей плоти. Эта шуба была куда более теплой, нежели та, что полагалась ему по штату, хотя, по виду почти не отличалась. Отличалась только внутри, где она плотно охватывала тело человека, так, что можно было решить, что он сидит внутри моей части. Только этого никто из гостей не знал.

База сворачивалась. Прилетевший командир некоторое время говорил со мной, выясняя, на сколько я действительно готов к сотрудничеству, и я без всякого сожаления объявил, что согласен на службу и согласен исполнять местные законы со списком ограничений, который был давно обговорен во время первых бесед с Афанасием. Дрессировщик оставался рядом со мной, и работать нам предстояло вместе.

Работа моя была довольно простой. Я − жрал. Жрал тех, на кого мне указывали, и был этим вполне доволен, потому что на голодном пайке меня никто держать не собирался, и я в течение первого месяца нажирался так, что "едва пузо волочил". Бояться ожирения или диабета мне бессмысленно, и ограничений на еду у меня нет.

* * *

− Здорово, Бегемот, − произнес молодой парень, встретив меня на входе в бар.

− Привет и тебе, овощ, − ответил я. − Шеф пришел?

− Пришел. Ты чего это меня овощем обозвал?

− А ты не знаешь, что бегемоты едят оеощи? − усмехнулся я. − Где шеф?

− А я по чем знаю? Мне не докладывают. Иди к Тарану и спрашивай, − пробормотал обиженный парень. Со мной он связываться не желал, прекрасно знал, что я его одной левой.

Я прошел через зал, лишь чуть интересуясь посетителями, и направился к служебному входу, за которым и сидел Таран. Завидев меня, он тут же вскинулся.

− Шеф тебя требует к себе! − заявил он жестко.

− Странно. Я то своего адреса не менял, − буркнул я и прошел вперед. Таран меня не задерживал, лишь проводил тяжелым взглядом до двери, за которой и сидел Шеф.

Я вошел без стука, и Шеф едва не поднял крик из-за этого, но увидев меня, он лишь встал и коротко кинул.

− Ну, здравствуй.

− Рассказыай, − сказал он, когда я уселся на стул напротив его стола.

− Про курочку Рябу? − спросил я.

− Про то, что здесь творится? И почему, как только я уехал, здесь стали пропадать люди?

− Ах, люди, − усмехнулся я. − Понимаете, шеф, я их ем.

− Что? − переспросил он.

− Ем. Жру. Кушаю! − заговорил я, повышая голос.

− Глупые шуточки, Бегемот, − проговорил он.

− Это вовсе не шуточки, овощ, − произнес я и встал.

Шеф тоже поднялся из-за стола, но уследить за моим движением он не смог. Белые змеи метнулись к человеку, и тот лишь чуть отпрянул, когда рядом с ним свилась огромная голова с широко раскрытой пастью. Я не рассусоливал, и мгновенно проглотил его.

− Вот так вот, овощ, − произнес я, хлопнув себя лапой по большому животу. − Пора и остальных доедать.

Я приоткрыл дверь и крикнул Тарану, приказывая звать всех наших в кабинет шефа. Делал я это, разумеется, голосом самого шефа, и Таран не помедлил исполнять приказ.

Через минуту все оказались в дверях, трое заскочили в кабинет, остальные остались снаружи. А я в виде Шефа сидел за столом.

− Все заходите! − приказал я, и они послушались. − И закрой дверь, Таран, − добавил я, увидев, что тот заходит последним.

− В чем дело, Шеф? − заговорили они.

− Вот в этом, овощи, − я показал вверх, и все глянули туда.

Они увидели красный потолок, который покрывали волны, как это бывает в пасти на нёбе. И тут же эта пасть захлопнулась, заглушая вопли людей. Я не церемонился и сжевал всех, перемешав их плоть и кровь, после чего собрал свое тело в одну кучу и обратился в толстого дракона, которым и улегся посреди кабинета Шефа. С этой бандой было покончено, и мне оставалось только ждать, когда появятся спецчасти, которые я вызвал, нажав кнопку на приборе связи. Я ничего не говорил, и на той стороне слышали лишь чавкание и хруст пережевываемых ребер.

Договор

− Значит, я далеко не первая, с кем ты вступил в нормальный контакт, Протоплазма? − произнесла Бирада.

− И я тебе об этом говорил. Например, когда рассказывал, откуда знаю биологию людей. Ты первая в другом.

− И в чем же?

− В том, что я отдал себя тебе полностью. Вместе со своей плотью, своими знаниями и умениями. Лева всего лишь использовал все это опосредованно, а ты можешь все то же самое, что и я.

− Я этого не чувствую.

− Если ты это почувствуешь все и сразу, твой разум сломается, − объявил он. − Поэтому я и не раскрываю тебе все сразу, а лишь даю доступ, чтобы ты сама могла все найти. Даже если меня не станет.

− Ты считаешь, что тебя может почему-то не стать?

− Эрон был болен, и его хандра передалась мне.

− Чем болен?

− Это усталость, Бирада. Усталость жизни, когда все вокруг перестает интересовать, когда смысл жизни исчезает и начинает казаться, что проще умереть и исчезнуть, чем что-то делать и существовать бессмысленно. Поиск цели для такой жизни стал уже проклятием, Бирада. Иногда я нахожу цель, которая кажется достойной, но потом, когда она достигнута или даже когда я терплю поражение, наступает очередное разочарование, и появляется тот самый вопрос − "ЗАЧЕМ ВСЕ ЭТО?" Ты этот ответ знаешь?

− Не думаю, что его знает кто-нибудь. Разумные чаще всего живут очень мелкими целями. Некоторые даже замахиваются на крупные и очень крупные. Но и они, как потом оказывается, не стоят ничего.

− Значит, и ты не можешь ничего придумать, − вздохнул он, и женщина глянула в глаза зверя. На мгновение показалось, что в них что-то есть, но она тут же все поняла. Это была грусть. Жестокая грусть, которая и обращала жизнь в ничто, забирала всякие надежды и убивала само желание жить дальше.

− Я знаю достаточно много целей, Протоплазма, − произнесла она. − Таких целей, на которые люди ложили целые жизни, но смогли приблизиться лишь на короткие шаги в этом почти бесконечном пути.

− Такое и я знаю, − объявил кот. − Многое − недостижимая утопия. Иное − не стоит и скорлупы яйца из которого родился давно сдохший ящер.

− Есть многое такое, Протоплазма, что труднодостижимо и кажется даже невозможным, но оно принципиально возможно, как возможна любая картинка, нарисованная на холсте.

− Нарисованная, говоришь? − проговорил черный кот и поднялся из травы. − Ты хочешь сделать целью утопию?