На краю Дикого Поля

— Что я могу сказать... С нынешнего дня все семеро сумасшедших будут под усиленной охраной.

— Только организуй так, чтобы со стороны это не было видно.

— Само собой.

— И ещё: когда будешь доклад руководству отправлять, в бумаге должны быть упомянуты разрыв-трава и гром-камень. Правду доложишь лично и устно.

— Ты не веришь главе Разрядного приказа? — вскинулся особист.

— Я думаю, что гораздо дешевле можно купить какого-нибудь дьячка, который скопирует твоё письмо. Ты за всех можешь поручиться?

— Поручиться могу далеко не за всех. — признал особист.

— Тут ещё такое дело, Евгений Петрович, с капсюлями оружие становится очень скорострельным, и куда как точным. Отсюда следует, что секрет надо стеречь для того, чтобы это оружие по нашим воям не стало стрелять. Понятно, что рано или поздно тайное станет явным, но хотя бы лет десяток выиграть, то всё равно много людей сбережём. Так что когда будешь говорить с Иваном Григорьевичем, передай ему, что я просил сей секрет сообщить только великому государю и только с глазу на глаз, а больше ни одной душе.

— Объясни-ка мне почему оружие становится точным?

— А вот смотри. — я беру из тисков ствол — Представь, что это обычная фитильная аркебуза, или как японские люди называют, танегасима. — мне припомнилось слово из кроссвордов — Представь, что она уже заряжена. Как из неё стреляют? Вот так — я отстранился от воображаемого ружья, зажмурив глаза.

— Верно. Из замка летит столько искр, что того гляди, глаз выжжет.

— А из этого ружья искры лететь не будут, поскольку с казённой части всё закрыто. К тому же, сам выстрел будет сильнее, поскольку пороховые газы назад не прорываются, и вся их сила идёт на метание пули.

— Получается, — Евгений Петрович уловил мысль, и она ему понравилась — что заряд нужно делать меньше?

— Точно. К тому же и капсюль дает своей силы, хоть и немного.

— А то что ты показал завертку пули с порохом, значит их можно готовить заранее?

— Эта завертка называется патроном. Да, можно. А ещё можно стрелять под дождём.

— Помилуй меня господи — перекрестился особист.

— И я о том же, Евгений Петрович. Смотри, это секрет государев, державный. А тебе его надо крепко хранить ещё потому, что будем мы ладить оружие и боеприпасы на продажу. И драть за них немилосердные деньги — рублей по двадцать золотом за пистоль или ружьё. И каждый патрон, не знаю, но не дешевле чем по полтиннику за штуку. У тебя будет половина процента от продаж.

— Процент это сколько? — сделал стойку особист.

— Это сотая доля. То есть, с каждой пистоли тебе будет капать по десять копеек, а выделывать мы их станем сотнями в месяц.

— Никак покупаешь меня, Александр Евгеньевич? — насторожился особист.

— А ты как думаешь? Но на самом деле я мыслю о том, что тебе надо создать сеть слухачей о доглядчиков, а ещё о том, что у тебя должен быть личный интерес в сохранении наших тайн. А они будут множиться.

Глядя на уходящего Евгения Петровича я прикидывал, достаточно ли мне двух своих людей в окружении нашего молчи-молчи, или присмотреть ещё кого. Хотя надо признать, что людей он подбирает и мотивирует правильно, да и проверки 'на вшивость' устраивает нетривиальные.

Вечером я принимал гостей: ко мне явились князь Мерзликин, Сороко-Ремизов и Орлик с жёнами. Орлик привёл ещё и трёхлетнего сына.

У меня теперь собственный дом, небольшой, но уютный. При его строительстве я не стал скромничать, и развернулся во всю свою попаданскую ширь: освещение у меня керосиновое, на столе стоит самовар, окна застеклены пусть мутным и желтоватым, но стеклом, причём не просто так, о собранным в стеклопакеты. Отопительная печь у меня убрана в подвальное помещение, и на первый этаж и на мансарду подаёт лишь тёплый воздух. Убей не помню, в честь кого эта печь названа в моём мире, но здесь имеет название воздуховодной. Ежели гостю приспичило по нужде, то добро пожаловать в сортир, в котором рядом находятся унитаз и биде. Сантехника деревянная, но мои химики уже бьются над фаянсом и фарфором. И добьются: премия им обещана хорошая. А рядом ванная комната, с душем. До душевой кабинки мне ещё далеко, но и то что есть вполне комфортно и удобно. На кухне стоит плита, отапливаемая из коридора, с чугунной варочной поверхностью, а над ней вытяжка, так что вся копоть и жар и дым вытягивается. Вода в дом подаётся из скважины, пробуренной во дворе, качается ручным насосом в бочку на чердаке, а оттуда самотёком идёт куда следует. Трубы, конечно же, чугунные, поэтому когда вода застаивается, то желтеет.

Елена Михайловна, жена князя, когда в первый раз пришла ко мне в гости, загорелась не на шутку, и категорически потребовала от мужа создания тех же удобств и в их доме, тем более, что дома наши находятся близко, и есть возможность вывести их канализационные стоки в пруды-отстойники, которые я соорудил для собственного дома. Впрочем, сооружались пруды с солидным запасом: я знал, что народ распробует. За Мерзликиным потянулись его сотники, а за дворянами и купечество. На нынешний момент Обоянь самый комфортный и благополучный в санитарном отношении город в мире. Хотя, может быть Запретный город может соперничать с Обоянью, но там всё же резиденция императора, а у нас даже самый знатный житель не считается слишком уж высокородным. Князь Гундоров присылал ко мне своего человека, тот всё внимательно осмотрел, кое-что зарисовал, и уехал в Москву уводя десяток унитазов, биде, несколько возов труб, колен, сифонов и прочего сантехнического барахла. Князь потом писал, хвастался, что к нему потянулись посыльные от вельмож, желающих перенять новинки. А наш завод льёт эту халабуду и для Москвы и для прочих мест. Последний заказ был от Троице-Сергиева монастыря, а до того обеспечили сантехникой Донской монастырь. Отсюда и доходы завода. Шуйские хотели откусить его в свою пользу, и теперь трое из них, включая старшего в роду попали в опалу и разосланы по поместьям. Услышав это князь Мерзликин чуть не пустился в пляс.

Однако вернусь к рассказу: гости прибыли практически одновременно, что немудрено: подворья находятся рядом. Я их встречал на крыльце, пожимая руки мужчинам и говоря всякие приятные слова женщинам. Слуги приняли одежды, и я пригласил всех в столовую. Проход этот можно было бы назвать и шествием: впереди шел князь Мерзликин, об руну с Еленой Михайловной, следом по знатности шел Ефим Иванович Сороко-Ремизов с супругой Прасковьей Демидовной, и последним Орлик Ильич Оспищев с женой Людмилой Борисовной, а с ними сын, Илья. Я, на правах хозяина возглавлял шествие. Расселись, угостились, а когда я увидел, что Илюша заскучал, предложил ему новую забаву: юлу.

Парень, отпущенный из-за стола, в жутком восторге принялся крутить игрушку, гости забыв про угощения наблюдали за ним. Тогда коварный я предложил перейти в гостиную и выдал женщинам по Ваньке-Встаньке. Чисто для проверки, а стоит ли такое давать детям. Мужчинам был предложен альбом чертежей с эскизами оранжереи и чугунных плит для мощения пола в храме. В результате мужчины мгновенно забыли о дамах, а дамы — о ребёнке, который без них вовсе не скучал, вертя юлу. Было забавно наблюдать, как дородная Прасковья Демидовна совсем по-девичьи тоненько смеялась раз за разом наклоняя Ваньку-Встаньку, а тот с мелодичным звоном вставал. Людмила Борисовна и Елена Михайловна тоже радовались игрушкам как маленькие девочки. Эх, что будет, когда я им предъявлю калейдоскоп? А диапроектор со сменными стеклянными картинками? Всего-то и надо, что наладить варку прозрачного стекла, на его основе — зеркал, а когда мастерство стекловаров вырастет, то и до оптического стекла дорастём, Лыткарино и Изюм ждут нас.

Наконец все взрослые наигрались, а Илюша получил новую игрушку. Я ему выдал нового Ваньку-Встаньку, раскрашенного под воина, и парень снова выпал из реальности.

— А теперь споём? — с дрожью предвкушения спросила Прасковья Демидовна.

— Конечно же, устраивайтесь по удобнее, дорогие гости! Сейчас я приглашу музыкантов, и начнём.

Музыкантов я воспитывал уж давно, с основания Обояни. Ребят я нашел среди рабочих завода, обеспечил их инструментами, и дал возможность играть на всяких мероприятиях вроде нынешнего, ну и на свадьбах, именинах, а кроме того и у катка во время катаний и прочих гулянках. По вечерам, во вторник и в пятницу они приходили ко мне, представляли ранее разученное, и разучивали новые песни.

У Людмилы Борисовны голосище похожий на голос Ольги Воронец, у других дам попроще, но спелись они великолепно.

Для начала завели 'Расцвела у окошка белоснежная вишня', потом 'Гляжу в озёра синие', потом 'Колечко', а затем по просьбе мужчин 'Ямщик не гони лошадей', а потом 'Песню о родном крае' и 'То не ветер ветку клонит' ...

Домой засобирались когда Илюша начал совсем клевать носом, прижимая к себе юлу и Ваньку-Встаньку. Прощаясь, я вручил засмущавшимся дамам полюбившиеся им игрушки.

Давно напрашивается мысль возвести фабрику игрушек, но людей лютая недостача. Мужчины почти поголовно трудятся на заводе, а женщины через одну заняты вяжут свитера и носки в трикотажном цеху. Так что надо думать о строительстве новых предприятий в других городах и крупных сёлах.

Впрочем эти мысли оставим до утверждения меня в должности товарища начальника Горнозаводского приказа. Там я буду обязан поднимать и решать эти вопросы, и вообще продвигать в России государственный капитализм. Раз уж мир вступает на путь буржуазных революций, то кто нам запретит внедрять это пока что прогрессивное дело сверху?

Вообще, глядя на наш завод, заворошились купцы. Присматриваются, приходят поговорить, прицениться, прикинуть, а потянут ли они строительство и руководство своими заводами. Один уже строит бумажную мануфактуру, я ему поставил две чугунных мельницы, будет перерабатывать конопляный очёс в бумагу и картон.

Так что, как видится мне, перспективы пока очень хорошие.

Но не стоит забывать о таких факторах как крымчаки, ногайцы и воровские черкасы.

Глава шестая

которая началась весельем, а закончилась как-то нехорошо

Фабрику игрушек мне открывать таки пришлось: очень уж по душе пришлись юла и Ванька-Встанька детям. Увидев игрушки у друзей, дети стали канючить у родителей, родители отправились узнавать, а в чём собственно дело, вот оно, это дело, с места и сдвинулось.

Серьёзный разговор возник на следующем приёме у меня. На этот раз кроме князя Мерзликина, Сороко-Ремизова и Оспищева с женами, напросились на приём все пятеро сотников Обоянского полка и двое купцов, из самых крупных, разумеется тоже все с жёнами. Правда, я немного удивился, ведь купцам не по чину сидеть за одним столом с князем и боярскими сыновьями, но оказалось, что если неофициально, то можно, совсем как в знаменитой еврейской поговорке. Впрочем, о готовящемся разговоре я не знал, смутно догадываясь, что не зря пришли два столпа здешней торговли.

За столом царило некоторое напряжение, ощущаемое, но не сформулированное, но оно просто висело в воздухе.

Кроме прочих угощений, подали сегодня майонез, но он, вопреки моим ожиданиям, вызвал лишь лёгкий интерес, а вовсе не бурный восторг, как я рассчитывал.

Гости оживились, когда я их пригласил в гостиную и предложил сыграть в морской бой, который я переименовал в 'Бой во тьме'. Раздал гостям красивые деревянные дощечки с крышечкой, на лицевой стороне которых были нанесены две сетки десять на десять квадратов, с цифробуквенными обозначениями на полях. Сверху рисунок покрыт воском, чтобы можно было стилом рисовать свои 'войска' и прочие обозначения. Объяснил участникам несложные правила игры и... народ выпал из реальности.

— Хочу с тобой поговорить, Александр Евгеньевич — заговорил со мной князь, когда спустя полтора часа, оставив остальных 'перестреливаться', уселись в креслах. По знаку князя, к нам подошли купцы и неразлучной парочкой уселись рядом на диване.

— Внимательно слушаю, Сергей Юрьевич.

— Очень мне понравились твои игрушки. И те, в прошлый раз, и эта. Эту, пожалуй, можно с собой в поход брать, на ходу можно играть. Очень увлекательная. Но есть такая во закавыка: себе я могу такую заказать, да и все здесь присутствующие тоже могут, но мы должны думать и детях. Ты сам говорил, что при поточном производстве вещи становятся дешевле.

— Ты прав, Сергей Юрьевич, всё так и есть. Я правильно понимаю, что ты предлагаешь начать производство игрушек?

— Верно.

— Трудностей на этом пути ровно две: недостаточное количество людей в городе, и ещё не достроен прокатный стан на заводе.

— Прокатный стан тут при чём?

— Видишь ли, Сергей Юрьевич, корпус юлы можно выколотить из меди, но это дороговато. Лучше штамповать из железа, а сверху полудить или покрасить. А чтобы раскатать железо в жесть, нужен прокатный стан. Пресс для горячей штамповки уже сделан, несложная оказалась в работе вещь.

— Ясно. А сколько нужно людей?

При этом вопросе купцы сделали стойку как охотничьи легавые.

— А давай посчитаем. Нужен болванщик с помощником, который из глины будет делать болванки, в которых будут клеиться куклы. Вообще-то болванки можно отливать из гипса, это много легче, но пока придётся работать с глиной. Далее: в болванках будут выклеиваться Ваньки-Встаньки и иные куклы.

— Какие иные куклы? — подал голос один из купцов.

— Видишь какое дело, Фрол, можно делать маленьких мальчиков и девочек, лошадок, коровок или каких зверушек вроде зайчиков, лисичек... да кого угодно. Больших лошадок можно ставить на кривые полозья, чтобы дитя могло качаться. В общем, нет препятствий воображению.

— А ведь верно...

— В общем, поклейщиков нужно не менее десяти человек. Далее: нужно два-три человека, которые будут обслуживать сушильную камеру, где куклы будут сушиться. После сушки куклу нужно расписать. Это ещё десять человек художников, плюс ещё один, который будет расписанные игрушки покрывать лаком и отправлять в другую сушилку, а это ещё трое. Теперь по юле. Два человека должны обслуживать штампы, которые будут нарезать круги из металла и делать из них половинки корпуса юлы. Ещё двое-трое будут делать механику, что внутри юлы. Далее идут сборщики, а это четыре-пять человек. И наконец нужен кладовщик, который принимает сырьё, хранит всё имущество и готовую продукцию, и наконец, передаёт готовые изделия на продажу. И последнее, это человек, который организует и руководит процессом.

— Ого! Аж сорок человек! — аж присвистнул Сергей Юрьевич.

— Зато продукции будут выдавать на многие сотни, а то и тысячи рублей в год — парировал я. — Однако утешу, что на поклейке, покраске и сборке вполне можно использовать женский труд.

— А детский — проявил жадность купец.

— На этот счёт — наставительно заявил Сергей Юрьевич — Александр Евгеньевич имеет твёрдое правило: дети должны учиться. А если кто идёт против его слова, то он просто отказывается иметь дело, но тогда всё может просто не получиться. Проверено.

Купец сник, но князь его утешил:

— Ты, Фрол, прежде чем жадничать, подумай сколько тебе сделает работник из-под палки, а сколько сделает работающий с охотой и смекалкой.