Волчица и вопрос веры

К лешему, япона мать! Стрелка переведена, решение принято, в одни руки всех девок не сгребешь. Все — проехали!

Стажер вздохнул и сказал наезднику:

— Вам достаточно продержаться эти два часа.

— А потом? — удивился Ханс. — Пока мы перелезем реку, запас времени nicht. Что тогда? Неохота оказываться к ним слишком близко. Этих четверых они нам точно припомнят.

— Тогда, — покривился стажер, — я тоже кое-что вспомню.

* * *

Воспоминание было ярким и коротким. Военный городок десять лет назад. Еще не выросли деревья, из швов тротуарной плитки еще не лезет наглая трава. Они с мамой на прогулке; а вот соседи приехали, стоят у машины. Красивая высокая испанка, та самая хозяйка “Пушек и ножей” из Аламо, только на десять лет моложе, смотрит на них с братом и говорит: “Славные мальчишки”. А мама отвечает: “Разбойники”. А брат, пихнув кулаком в бок, смотрит на того самого легендарного Паука, мужа красавицы-мулатки, шепчет громко: “Смотри, егерь из разведбата! Знаешь, как круто?”

Брат уже инженер на Демидовском автомобильном, скоро получит собственный отдел. Паук неожиданно умер от рака. Так что егерь из разведбата теперь Максимиллиан. Как там пел Высоцкий, на папиных староземельских компактах: “И теперь все мое — и долги, и житье...”

Знаешь, как круто?

Теперь знаю, брат...

Вспоминать обезъяну с гранатой люди привыкли. Когда уместно, когда не очень. Человек с гранатой куда страшнее... Руки двигались заученно: небыстро, без перерывов, уверенно и точно. Стажера хорошо готовили, да. Чтобы в деле голова свободная была. И вот глаза боятся, руки делают, а в голове булькает гороховый суп из прочитанного и услышанного.

Допустим, клиенты в самом деле знают секрет перехода. И мир не один. И погоня аж на трех внедорожниках не за мальчиком-стажером, а за тем вот секретом, который мальчик вот-вот цапнет. Или это за Варкины сиськи морду бить едут? На трех джипах? Стажер ухмыльнулся было, но вспомнил своего первого убитого — тот сломался точно как фанерка на стрельбище! — и едва не блеванул, начисто вылетев из рабочего хладнокровия.

Не годится. Дыхание. Распрямить спину. Размять пальцы. Сапер ошибается два раза. Один раз Максимиллиан уже ошибся — когда полез в реку. Теперь крутись чем хочешь, а доделай...

Вдох... Над речкой воздух чистый, ни пыли, ни тошнотворно-сладкого запаха крови. Отвлечься. Что там он думал? Религия, иные миры? Годится. Все годится, только бы пальцы не дрожали. Ну, как там на флешке подслушано: “Это нелюбимый мир”. Значит, есть и любимые?

Мир без хозяина, понаехало нас много... Но даже нелюбимый сын рано или поздно вырастает. Ну вот, мы выросли. “Дальше действовать будем мы”, как в песне Цоя. А куда действовать? А что делать? Разлинеить этот новый мир, как Землю не вышло? Устроить царство Божие? И Перун бог, и Ктулху тоже бог, и Прибавочная Стоимость еще какой бог! По крайней мере, крови в ее честь пролито не меньше...

Вот, закончено. Стажер отряхнул холодные капли, обтер замерзшие пальцы ветошью, поморщился. Надо будет помыть руки... Забежал на пологий невысокий откос, где четко выделялся след “Унимога”, а перед ним, куда слабее, но вполне различимо — колея того самого “японского уазика”.

— Готово, — сказал Максимиллиан, запрыгивая в фургон. И удержался, не спросил у охотника фляжку. Ничего еще не кончено. Все только начинается. Дыхательными упражнениями перебьется.

Ханс глянул на бело-зеленое лицо стажера, но промолчал и вдавил газ. Тяжелый грузовик закачался, как на волнах — похоже, та вторая пуля, отрикошетившая от бронепластины, все же царапнула гидравлику, и теперь подвеска теряла давление. Ханс ворчал, но становиться на ремонт до брода не выходило никак. А после брода, как сказал охотник, до места оставалось всего ничего. И авиапатруль наверняка уже заинтересовался дымом; жаль только, рации нет.

Фургон Ван Ритмееров двинулся прочь от брода. Через некоторое время к съезду выкатился единственный уцелевший “Хаммер” погони. Завидев на песчаном откосе дальнего берега четкий след грузовика — даже с неоплывшими еще краями! — преследователи не стали ни проверять глубину, ни качество дна, ни выставлять человека на страховку. Двигатель заревел, водитель уверенно воткнул нижнюю передачу и направился точно по следу. Вода зашумела, ощутимо надавила на левый бок машины — но это же был армейский “Хаммер”, для которого переправа всего лишь один из штатных режимов.

Машина преодолела две трети брода, когда негромко и вроде бы нестрашно хлопнула растяжка — одна из трех красивеньких М48 в пластиковом корпусе, установленная под водой, как егеря научились у работорговцев дельты Амазонки. Переднее колесо подломилось, “Хаммер” клюнул носом вправо. Тотчас же в поднятое дно машины слева мягко, неотвратимо, уперся поток воды. Справа же взрыв образовал яму, и уровень воды на мгновение упал. Реке хватило и этого. Никто из набившихся в кабину преследователей еще не успел понять, что происходит, а “Хаммер” уже перевернуло вверх дном и поволокло вниз по течению. На первом же камне машина зацепилась дверцей и снова перевернулась, закачалась на трех уцелевших колесах. Но завести мотор в ней уже было некому.

Из укрытий в холмах драму наблюдали охотники с пассажиром, изготовившие оружие на случай, если кто из преследователей все же уцелеет. Стрелять не пришлось. Клаас удовлетворенно проворчал:

— Как там ваша поговорка? Мягкому приправка?

Сазонов заржал, выплескивая напряжение диким смехом. Прокашлялся, утерся, сказал:

— Мягкому приправка — это виагра. А поговорка — “мертвому припарка.”

— Надо будет потом снять не сработавшие, — прибавил Ханс.

— На обратном пути, — Максимиллиан покачал головой:

— А если вторая машина просто задержалась и появится сейчас?

— Ну появится, — хмыкнул старший охотник. — Ну вот на броде опрокинулась машина и все утонули. Бывает, если колесо попадет в глубокую яму, незаметную с берега. Ты же видел, они без разведки бросились.

— Так и было задумано.

— Ну так что, ждем?

— Думаю, час можно подождать. И не всем, оставим тебя. Я пока гляну подвеску, — Ханс протянул гарнитуру короткой связи:

— А Клаас пойдет, глянет. Не ждут ли нас там с оружием. Звуки по саванне далеко летят, а ведь мы уже почти на месте.

* * *

На месте стажер увидел красивую округлую котловину, глубиной как пятиэтажный дом, но с пологими краями. Озеро на дне котловины обеспечивало всей зелени свежесть круглый год, а не только в сезон дождей. Само же озеро, наверное, сообщалось с водоносным слоем: охотники сказали, что уровень воды падает мало, даже в конце сухого периода озеро выглядит не сильно мелким, а склоны котловины все так же зелены.

Первым делом стажер поискал машину своих... Клиентов, наверное. Язык не поворачивался называть их сектантами. Максимиллиан решил, что это неспроста. Своей интуиции он доверял — в тех нечастых случаях, когда распознавал ее тихий голос, когда различал подачи судьбы. Понятно, неохота, чтобы симпатичные тебе люди вышли на поверку сволочами, да ведь как оно в реальности окажется, еще трижды вопрос.

Но все же — не сектанты. Клиенты.

Так вот, машина клиентов стояла на ровной каменной площадке, у ближнего края озера. Возле машины прохаживался Клаас, глядя туда и сюда в бинокль, держа наизготовку свой дальнобойный охотничий инструмент, но в целом не беспокоясь. Ханс за рулем “Унимога” вел грузовик по извилистому спуску, держа настолько малую скорость, что даже пыль не поднималась выше ступиц. За грузовиком волочился громадный веник свежей травы, затирающий колеи. Флаг в руки разгадывать, сколько и каких машин прошло.

Старший брат Ван Ритмеер объяснял:

— На дальнем конце водопой. Куча животных, каких угодно. Рогачи, гиены, антилопы, — прицокнул языком, — любой клиент будет рад.

— Охотитесь?

— Фотографируем. Тоже хороший бизнес. Охотимся дальше в саванне. А с этой каменной плиты им пить неудобно. Так мы тут обычно лагерь ставим. Воду, понятно, кипятим. Нырять... Опасаемся бактерий.

Наконец, “Унимог” вкатился на каменную плоскость и встал на расстоянии метра три от переделанного “Самурая” клиентов. Стажер и Ханс выпрыгнули с разных сторон кабины, синхронно хлопнули дверцами. Камень легонько звенел под каблуками. С озера приятно тянуло влагой. Замолкший двигатель щелкал, остывая. Шумела разнообразная зелень по склонам.

— А где они? Люди-то где?

Клаас молча двинул плечами.

Очень быстро выяснилось, что лагерь клиенты не разбивали. Ни единого следа костра (старые угли с гладкого камня напрочь смыло в сезон дождей). Незаметно, чтобы рубили низкий кустарник на дрова, протаптывали дорожки к воде или к отхожему месту.

— Нет, — стажер даже остановился, — не понял. Это что — и все?

Он потрогал “Самурай” — машина как машина. Конечно, “форма восемь — что украли, то и вносим”. Но тут и не Старая Земля, магазин с запчастями не всегда рядом; подумаешь, франкенштейн... Вспомнив предупреждения Ханса насчет бактерий в озере, стажер ополоснул пальцы, затем вытащил из сумки резиновые перчатки и осторожно подцепил дверь. В машине было пусто. Ни следов крови, ни вещей, ни характерных точек пороховой гари на обивке сидений.

— Отпечатки будешь снимать?

Максимиллиан счел подсказку хорошей, вытащил набор и принялся легкими движениями кисточки наносить порошок на ручки дверей “Самурая”. Уж двери они точно должны были открывать. Если, конечно, не телепортировались прямо из машины... Стажер не сразу вспомнил, что бур терпеливо ждет ответа.

— Хотя бы. Людей-то не вижу, — Максимиллиан выпрямился, складывая липкую бумагу с отпечатками в специальный конверт.

— Minheer Sazonoff, — Ханс выпрямился и сказал нарочито сухим, официальным голосом:

— Если вы хотите, чтобы мы с братом обыскали котловину, то заплатите нам.

— Хорошо, — отозвался стажер, заполняя напечатанные графы конверта. — Пишите счет, управление оплатит.

— Деньги... Nicht! Мы хотим знать. Почему их вы ищете? Почему стрелять много столько?

Стажер выпрямился:

— Почему ищу, могу сказать. У нас они проходят как обычные свидетели по делу о разбое на дорогах. Кроме того, есть сведения, будто бы эти люди — сектанты.

— Но ты в это не веришь сам. Я слышу по голосу.

— Я думаю, это просто люди. Которые увидели что-то важное, чего не должны были видеть. Поэтому стрельба.

— И только? Не врешь?

Ветер проходил верхом, над котловиной. У самой воды он чувствовался не слишком. Но здоровенный пыльный шлейф заметили все.

Клаас одним плавным движением растворился в низких зарослях. Стажер и Ханс, переглянувшись, изготовили оружие и бросились вверх, на гребень котловины.

Откуда и разглядели небольшой табунок рогачей. Живые танки двигались большим кругом, к дальнему краю котловины, выбив под собой всю траву, и оттого пыля, как настоящие.

— Там спуск удобнее, — выдохнул Ханс, убирая бинокль. — Они всегда туда ходят. А вообще, тут надо пост. Иначе спать опасно. Вот наделал ты нам проблем, теперь нам долго придется беречься.

Стажер не ответил, и охотник продолжил:

— Ты не все сказал. Понимаю, служба. Но ты уверен, что их тут нет. Ja! Что мы их не встретим.

Спустились к машинам. Клаас, успокоенный старшим братом еще по короткой связи, привычными движениями вытащил “кофейный ящик”, расставил чашки. Кофе уже варился в кухне фургона, запах стажер почуял шагов с пятидесяти.

— Ханс, я сам знаю не больше. По всем бумагам, они только свидетели. Следственное дело тоньше, чем комиксы, лежащие на кассе в продуктовом. Откуда погоня — черт его знает... Ну было, я поспорил из-за девушки в отеле.

— Вара?

— Ну.

Ханс и Клаас ухмыльнулись одинаково.

— Так я там даже никому по морде не дал! И что, из-за этого толпа отморозков, которые не бросили погоню, даже потеряв две машины из трех?

Ухмылки с лиц охотников исчезли.

— Ты сам понял, что сказал? — Клаас не донес чашечку до рта, — бандит насмерть стоять не будет, нет!

— Если они такие упорные, — медленно сказал Ханс, — то мы все же нашли себе проблемы.

Опрокинув чашечку в рот, старший брат поднялся:

— Я буду наверху. Если я не отвечаю на радио — все плохо. Клаас... Пробегись. Осмотри котловину. Составь дополнительное соглашение и выпиши счет за увеличение риска.

— Управление оплатит, — хмуро кивнул стажер, только сейчас понявший, что теперь ночью придется в самом деле караулить, а не просто скользить взглядом по саванне. Веселенькие у него теперь будут вахты.

Собачьи!

* * *

Собачья вахта младшему — константа мирового порядка, неизменная в мирах технических и магических наверняка.

Так что стажер привычно влез на место пулеметчика; с открытой стороны башенку завесили бронежилетом, и поворачиваться спиной к темному пятну теперь было не так страшно.

Клаас нырнул в фургон, буркнув то ли пожелание удачи, то ли ругательство. А Максимиллиан остался наедине с громадными лохматыми звездами — и с мыслями.

Кое-что в долине все же отыскалось. Причем у самой каменной плиты, на берегу. И был это след — младший Ван Ритмеер уверенно сказал: “Волчий”. Только длиной ровно в один локоть Максимиллиана. То бишь, триста двадцать три миллиметра, как определил стажер. “Лупу достань”, — сказал Клаас. — “Я тебя сфотографирую с этой рулеткой и лупой. Шерлок Холмс за работой. Дома на стенку повесишь. Будешь седой, внукам покажешь свое первое дело.”

Стажер даже отшутиться не придумал, чем.

Они вернулись в город? Пошли дальше? Куда они могли выйти?

Либо, как сказал Ханс: “Большой корове — большой волк”? Если бегают по степи рогачи стадами, если Максимиллиан с отцом и дядей охотился на громадных россомах — почему не быть мегафауне в целом, с хищниками? То есть, никуда клиенты не ходили, а волк закусил ими прямо тут?

Ага — заглотил с вещами. Ни следов крови, ни костей. И даже отпечаток мега-лапы один-единственный. Что как бы намекает.

Знать бы еще, на что...

Развернули карту. Нарисованный маршрут заканчивался именно здесь. Максимиллиан спросил: “Мог их тут подобрать самолет?”

“Тут особо и сесть негде” — возразил Клаас. А Ханс подумал и выдал:

“Если они хотели обрубить хвост, им не сложно было пройти милю или даже несколько. Днем это не то, чтобы просто и безопасно. Тем не менее, возможно.”

Тут на правой границе видимости зашевелилось нечто большое, темное. Встряхнувшийся стажер навел туда сперва ночник — а потом тот самый дорогой тепловизор, который прикрутили справа от пулемета. Чтобы, значит, пулемет лишний раз не вращать, если что стоящее попадет в кадр.

В кадре прыгали цветные пятна — как-то слишком резво и беспорядочно для подкрадывающихся врагов. Еще раз вглядевшись через ночник, стажер пробормотал: