Дети солнца

-Лева!

Я развернулся к Кате.

"Горномор" резко тряхануло и мы повалились друг на друга.

— ЛЕБРОКС!!!— вдруг услышал я с интеркома.

Пол под нами мелко завибрировал и все вокруг залил яркий и нестерпимый свет, идущий из мелких дырок в стенах. Оказывается, коридор в арт-галерее был весь изрешечен осколками и это стало заметно только сейчас.

— Внимание!!!— раздалось с интеркома и внутри скафандра. Судя по расширенным зрачкам моей напарницы я понял, что и она и ее скафандр принял сигнал. Ожидание дальнейшего расцепило нас с Катериной и мы вскочили.

— Нас выбило из энго!— объявил Полосков,— всем занять свои места согласно боевому расписанию!

Мирионский бег.

I.

Два месяца я был в коме.

Два месяца мое тело находилось в некой биомассе. Эта масса была теплой, светло-синего цвета, с достаточной плотностью, чтобы я не ушел "в осадок", и чтобы я не всплыл на поверхность раньше положенного срока. В общем— я был живым поплавком.

Причем действительно живым. Незадолго до того, как меня погрузили в это нечто, я в очередной раз начал терять сознание, прямо во время снятия с меня биометрических данных. Именно в этот момент я успел прохрипеть (говорить я уже не мог— зоб на щитовидке распух до невозможности), что анабиоза не потерплю. К моему удивлению, меня успели услышать. Правда, немного помучились, пытаясь понять что мог означать этот хрип, но в конечном итоге— консилиум принял к сведению мое пожелание.

И меня ввели в искусственное коматозное состояние.

Таким образом, мой мозг мог частично воспринимать внешние раздражители— стенки колбы, а также сама биомасса, в которой я "восстанавливался", не препятствовали проникновению света. Так, когда я мог осознать себя своим замедленным мозгом, я различал смену дня и ночи.

Иногда я понимал, что передо мной стоят несколько человек и о чем-то беседуют, глядя на меня.

Иногда у меня начинался зуд под кожей — словно втыкались сотни маленьких иголочек. В таких случаях я замечал, что люди, стоящие около меня— у моей колбы— начинали суетиться и что-то настраивать в аппаратах, отвечающие за мое состояние (они были в поле моего зрения).

После этого зуд пропадал, а я засыпал. Чтобы проснуться при другом суточном периоде.

На сколько это был другой— день? два? неделя?— не знаю.

Иногда на меня накатывали галлюцинации.

В первый раз это была ярко освещенная комната с детьми. Они были разных возрастов, разной комплекции. Но объединяло их одно и девочки, а судя по ярким нарядам среди них было пять девочек, и мальчики были без волос. То есть ни ресниц, ни бровей, ни элементарного пушка на макушке.

Дети меня не замечали.

Те, что помладше (я насчитал их девять голов) сидели в центре комнаты на ковре и перебирали разноцветные игрушки. В какой-то момент один из малышей (около четырех лет) взял в руки куклу и та произнесла веселым голоском : "я— кукла". Увидев это второй малыш схватил лежащий рядом модельку космического челнока и услышал: "я— ракета". Дети стали вопить от восторга и принялись хватать раскиданные вокруг себя игрушки, с визгом пытаясь повторять слова.

Остальные трое, постарше, все это время сидели, почти не двигаясь, перед терминалом Информатория и безуспешно пытались выудить для себя полезную информацию— пиктограмма "Не найдено" возникала на экране с периодичностью в несколько секунд.

Наконец один из них, повыше, с оттопыренными ушами, вскочил и в сердцах закричал на сидящего соседа, такого мальчишку, как и он, только килограммов на десять тяжелее:

-Доптиа расмато!

Эту фразу он повторил еще раз и тут до меня дошел смысл фразы. Ушастый кричал "ищи по картинкам!".

Его толстый друг что-то ввел в терминал и по экрану побежали разноцветные рисунки: созвездие, звезда, звездная система. Затем выделилась одна из планет в этой системе. Потом нарисовался человечек. Еще человечек. Потом появился еще одна звездная система, но отличная от предыдущей. И первая звезда соединилась пунктиров с последней.

Синий квадрат— "искать по Информаторию".

Снова "не найдено".

Теперь настало время вскакивать третьему. Он размахивал руками и мычал, отчаянно жестикулируя перед лицом первого, ушастого.

— Ми кери хеча арсо!— закричал тот в ответ и еще раз по-слогам,— букса мик гайди ?!

"Я вижу , что ничего нет. Тогда где они?!".

Я хотел было сказать им, что может быть я чем то помогу , но тут этот ушастый двинулся в мою сторону и прошел подо мной, даже не заметив моего присутствия. Таким образом, я понял, что вижу красивый сон...или галлюцинацию, вызванную слабостью организма.

Что ж, подумал я, хоть посмотрю "стерео". Не вечно же сидеть в темноте.

Сбоку комнаты проступил прямоугольник и открылась дверь. В комнату зашло двое взрослых— мужчина и женщина, средних лет. На них были зеленые костюмы, со странными — ярко-оранжевыми— косичками вдоль штанин, вроде лампас.

Детский визг тут же смолк.

Мужчине оглядел всех нас и сказал в наступившей тишине:

— Ки сазур Лев Бонки?

"Кто из вас Лев Бонки".

Я дернулся, и хотел "выйти", но звуков из меня, естественно, не вышло.

В центр комнаты вышел этот ушастый мальчишка и раздался его спокойный голос:

-Ну я— Лев...

Если до этого я не чувствовал своего тела, то в этот момент я явственно ощутил как по моему загривку пробежало стадо "мурашек". Боже мой, это же я сам!

Мужчина подошел ...ко мне... и протянул руку.

- Серани Каро. Ваш Наставник. Специалист по эсперанто-нова,— без акцента, на чистом эсперанто, сказал он,— а это— Ингрид...

-Наконец-то!- завопил вдруг мальчишка, который только что громко мычал и резко вскочил навстречу Серани.

По едва заметным выпуклостям на тунике я понял, что это девочка— подросток.

Ну конечно, осенило меня. Если этот ушастик— я, второй, у терминала — Костя, то эта девочка— Лера-Тихоня.

— Хоть кто-то из наших еще жив!— запела Лера,— Где наши родители, дядя?!

По мне снова пробежали мурашки— это были первые слова Тихони с самого пробуждения на "Хотире". Мы с Костей вообще думали, что она немая.

Женщина , спутница Серани, улыбнулась Лере. И уже хотела что-то ответить, как вдруг завопила— Пескарь (Толька Рыжов, самый младший из нашей дюжины), подкрался незаметно к ней и укусил ее за палец ноги.

Превозмогая боль, Ингрид улыбнулась и сказала на ломаном эсперанто:

— Мы будем вас учить языку хомолинг-саанг,- она сильно открывала рот, пытаясь четче произнести некоторые звуки, от чего выглядела глупо,— потому ч то на вашем эсперанто-нова давно никто не говорит.

Эту фразу, Костя, сейчас, спустя почти десять лет, приписывает Серани.

-Значит, родителей не нашли,- сказал Костя.

Ага, Толстяк, а я тут, тебя вижу!

-Мы ищем, Константин,- ответил Каро,— но нам необходимо больше данных, а они скрыты от всех языковым барьером. Нам нужно, чтобы вы изучили язык...

-Так учи!- крикнул я.

А малыши на полу подхватили:

-Учи! Учи! Учи!- и тут же начали выкрикивать слова , которые им открыли игрушки,— ракета! Кукла! Кубик! Ложка!

Эти слова буквально оттолкнули Ингрид к стене, и на ее глазах проступили слезы.

Я дернулся и ощутил под собой движение биомассы.

Галлюцинация начала погружаться во тьму и исчезла...

Другой раз галлюцинация была немного по— другому, не так долго как в первый.

К колбе подошло несколько человек. Те, что были ближе ко мне, были высокопоставленными чиновниками — медперсонал суетливо вился вокруг них и с готовностью отвечал на их вопросы. Один из врачей подошел к моей колбе и показал на мое лицо, и несколькими жестами изобразил величину моего зоба.

В этот момент что-то несильно щелкнуло около уха, и до меня донесся слабый гул. Гул "высох" до шуршания и разделился на неравные звуковые промежутки.

-...может слышать нас?— отчетливо разобрал я фразу.

-Да,— последовал ответ,— но не стоит надеется на ответ, эрлебо министр. Его мозг не в состоянии адекватно реагировать в настоящем потоке времени.

-А разве он не в анабиозе?— не сводя с меня глаз поинтересовался высокий мужчина в длинном, до колен, костюме, со множеством пластинками штрих-кода.

-Он в коматозном состоянии,— теперь ответил другой голос,— он отказался от анабиоза. При упоминании анабиоза у него случился нервный срыв...какая-то фобия, эрлебо министр.

-Энгонавт, и боится анабиоза?— министр ухмыльнулся и обвел взглядом присутствующих.

-Смотрите!— вскрикнул кто-то,— у него двинулись зрачки.

Гости, я не имею ввиду медиков, столпились передо мной и начали с любопытством разглядывать меня снова, как будто я только что появился перед ними из небытия. Мне даже стало неловко.

-Когда мы пришли— была ладонь,— женский голос. — а теперь кулак.

Только я не вижу ни одной женщины среди них.

Министр выудил из кармана платочек и кашлянув в него, отчетливо выговорил:

-Энгонавт...Лев Бонки,— видимо имя мое ему сказали раньше,— вы меня слышите?

Я попытался напрячь мускулы рук, но понял, что не чувствую конечностей. Я вообще ничего не чувствовал. Я только видел. Словно я сижу у информатория, и через экран, наблюдаю за происходящим, а само тело находиться далеко от меня, в неизвестности.

В этот момент фигура министра начала темнеть и расплываться. Четкость "изображения" стала теряться и на меня стала надвигаться тьма.

-А эта амёба...не сожрет его?— донесся до меня из темноты голос министра.

-Нет, что вы...— ответ докторов стал тоже теряться, хотя звуковой канал оставался в действии.

Просто мой "фонор посчитал нужным убавить громкость".

-... она настроена только на введенные ранее отличия от исходных биометрических...

Голос растворился в нарастающем шуме— словно дождь за окном— и вскоре я опять уснул.

А когда я проснулся вновь— активная фаза восстановительного курса была позади.

Мое тело выудили из колбы.

Целая команда врачей в стерильных костюмах аккуратно собрала пластмассовыми скребками с моего тела остатки биомассы в специально приготовленные для этого контейнеры. Краем глаза я успел заметить, что когда один из врачей взвесил на вытянутой руке один из сгустков, тот, едва начав провисать сквозь пальцы, тут же собрался, подтянулся обратно на ладонь человека.

За те несколько минут, пока меня "обмывали" , я успел оглядеть себя— на моё несчастье рядом было зеркало— и ужаснулся. Восстанавливающий раствор, вытягивающий из меня все болячки , посчитал опасным не только пораженную область моей щитовидки, но и татуировки двух комаров. Больше я разглядеть не успел— меня переложили на носилки.

Прокатив через несколько прозрачную кишку— коридор меня сходу закатили в какой-то гробовидный ящик. Как объяснил мне ласковым голосом один из врачей, перед тем как активировать "гроб" — это был иммунитизатор...или иммунодром... штука, восстанавливающая утраченный иммунитет.

И я опять погрузился в очередную кому. На этот раз без снов и галлюцинаций.

Очнувшись спустя несколько часов (позже я узнал— прошло еще несколько недель), я обнаружил себя в светлой комнате. Руки, ноги, голова покоились на мягких зажимах. Само тело висело в нескольких сантиметрах над плоскостью массажной кушетки, паря на антигравитационной подушке.

Единственно, что могло двигаться— был язык. С помощью него я с удивлением обнаружил — вырос зуб. (Позже я часто удивлялся— молодым ногтям, исчезнувшему детскому шраму на левой коленке, отсутствие родинки под левым соском. и т.д.)

В таком состоянии я пробыл еще несколько дней— группа следящих за мной врачей чередовалась через каждые несколько часов. И возвращение одной и той же смены происходило дважды.

Мне делали массаж беспощадно и безостановочно.

Вскоре меня перевели в соседний корпус.

II.

Я вышел из душа и потянувшись, начал одеваться в спортивный костюм .

Сегодня надо сдавать норматив по легкому бегу.

То, что я его сдам— сомнений нет. Я уже достаточно силен.

Я уже восстановился.

Только омоложение кожи по ночам отзывалось сильным зудом, а старая кожа постоянно шелушилась и слезала с меня клочками. Волосы на голове начали расти, ногти с каждым днем становились все тверже. То есть внешне я стал походить на человека, а не на его пародию. После нескольких безуспешных попыток моего обленившегося желудка воспротивиться переходу с перевитаминизированной жижи на более "серьезную" еду, меня перестали "подкармливать" внутривенно.

Когда я окреп настолько, что мог уже сам подносить ложку и транк ко рту меня перевели в отдельную палату, поближе к открытому стадиону и бассейну.

Консилиум решил, что мне нужно было восстановить мышечную массу и "профессиональную гибкость". Для этого ко мне приставили врача — Эйю Чавец, которая должна была следить за моей диетой и соблюдением графика физических нагрузок. Чуть попозже меня направили к Степанычу— инструктору по дайвингу.

Степаныч после трех занятий, убедился, что я "в форме", и разрешил приходить в бассейн в свободное от занятий время. Меня учить уже не надо было.

А вот Эйе Чавец пришлось со мной возиться долго.

Эйе было восемнадцать лет (примерно сорок биолет, если мерить на стандартные). На полголовы выше меня. Красивые темные волосы всегда были собранны в модную здесь прическу "водоворот" и придавали Эйе строгий вид. Густой голос и странная манера говорить— растягивать фразы, как бы задумываясь какую же интонацию подобрать для окончания, чтобы в последний момент выпалить их скороговоркой— заставляли постоянно ловить каждое ее слово, боясь пропустить что-то важное.

После размеренного говора "Горноморцев" мне пришлось привыкать к такой манере диалекта — оказывается, на Мирионе все так говорили. Планетарная особенность.

И это было не единственное, с чем я не мог долго свыкнуться.

Я ничего не имею против мирионцев. Но есть вещи, которые я не смог понять.

Например, тот странный факт, с которым я столкнулся в начале общения с Чавец, а позже с остальным медперсоналом госпиталя. Их — мирионцев— совершенно не интересовала Война. Когда они знакомились со мной, как со странным пациентом с кожей как "у ребенка", они всегда удивлялись, что я член экипажа тяжелого истребителя.

-А где этот истребитель? А Война еще не кончилась? А почему так долго? А что— Императорский Флот еще не вмешался в Войну? Тогда почему с пауками нельзя покончит раз и навсегда?

Эти вопросы раздражали своей неосведомленностью и подчас наивностью.

Как можно не знать о Войне? Как можно не знать о том, что вот уже четвертый месяц как на орбите Мириона идет ремонт тяжелого истребителя? Как вообще можно не интересоваться событиями происходящими рядом (для меня двадцать световых— это все-таки близко)?

И это на планете, где в Колумбарии отведена отдельная стена для двенадцати "Горноморцев"!