Завершение проекта Повелитель

Сейчас же Андрей был в смятении. Наверное, от того, что не планировал убивать. Ему нужно было допросить незнакомца. Взять в плен, и допросить. Вызнать о месторасположении лагеря врага. Чтоб тот указал, довел полковника до их гнезда. А оно вон как вышло. Напрасная, бессмысленная смерть. И несуразно лежащий труп на лестнице.

Обыскав убитого, Сивуч ничего интересного не нашел, кроме металлической трубки непонятного назначения. Свистулька, что ли? И лишь когда обнаружил на поясе деревянную коробочку с маленькими стрелами заботливо покоящимися наконечниками в тряпочке, он все понял. Стрела идеально входила в трубку. Аккуратно взяв стрелу за оперение, он ткнул наконечником в руку покойника. И увидел, как чернеет кожа в месте укола.

Страшное оружие. Надо бы осторожнее с ним, подумал Андрей. Потоптался немного перед трупом и вернулся к своему занятию.

Опраксин оказался неподъемный. Как же много в человеке этого самого... Жалости или сострадания к покойному Сивуч не испытывал, даже несмотря на то, что тот погиб, возможно, из-за Андрея, защищая своего командира. Но в то, что Опраксин вступился из добрых побуждений или чувства долга перед командиром, Андрей не верил. Прапорщик просто понимал, что без командира его самого кончат. Не любили его, еще мягко сказано. Ненавидели многие. Что и произошло. Вот, черт! Андрей споткнулся на лестнице, пятясь задом, и упал, роняя тело Опраксина. Прапорщик гулко стукнулся головой по щербатой бетонной ступеньке. Ерш твою медь! Сам полковник больно стукнулся копчиком.

Но что это? Из кармана покойного рассыпались желтые цилиндрики. Патроны. Патроны из пистолета полковника? И чтобы это значило? Андрей так обрадовался патронам, что даже боль в копчике прошла. Кто-то из его обоймы патроны вытащил? Не мог же покойный пока Сивуч был в отключке, патроны повытаскивать? Его же самого в этот момент убивали. Хотя мог. Кто же его знает, что происходило на самом деле, когда Андрея по голове тюкнули?

— Раз, два, три, четыре, пять, шесть...

Андрей задумчиво чесал в затылке. Арифметика не сходилась. В обойме было 7патронов. Один ушел на Кочура, еще один на Курбана, царство ему небесное. Осталось 5. А их шесть? Стоп. Еще один проделал дырку в трубе! Итого, должно остаться 4. Хм, получалось, что у Опраксина были свои патроны? Для чего? Пистолета у прапорщика сроду не было. Или Опраксин по извечной своей домовитости и скупердяйству тащил в карман все, что плохо лежит? Очень сомнительно, что такой раритет плохо лежал? А чего тут голову ломать, неважно откуда, важно что они есть. То ли прапорщик полегчал на целых сто грамм, то ли сил у Андрея прибавилось. Но до могилы он дотащил его довольно быстро.

Воткнув крест в рыхлую горку. Полковник встал у края и подумал, что надо бы сказать что-то. Сказать. Как это умел говорить отец: "Бойцам, павшим в борьбе за человечество! Наше дело правое, победа будет за нами! И т.д. и т.п.". Отец умел говорить, короткими и четкими фразами, которые придавали смысл войне, и верилось, что не зря все это. Ничего такого Андрей сказать, не мог. Грустно постояв у могилы, он расстегнул кобуру, вытащил пистолет и выстрелил в воздух. Кажется, так в старину хоронили погибших в бою. Грозили небу. Мол, мы живы и есть, кому отомстить за погибших. И это правильно. Он отомстит. Завершит то, что начато очень давно. Потому, что больше некому это завершить.

Развернувшись, полковник Андрей Викторович Сивуч пошел в подвал, где его ждала пухлая папка полная непонятных документов. Потрепанная папка с засаленными грязными тесемками.

* * *

Темнело быстро. Странно. Вроде и времени еще не много. Я заметил за нашей спиной темное бурое марево. Словно тьма, не дожидаясь пока сядет солнце, бурым пятном заливало небо, стремительно приближалась к нам. Воздух как-то стал по-особенному сух. Повеяло легким обжигающим ветерком. Если бы это произошло в городе, да осенью. Я с уверенностью мог бы заявить, что скоро будет дождь. Но летом в пустыне дождь? Собаки, сопровождающие нас, куда-то пропали. Они по-прежнему были рядом. Чувствовал их, хоть и не видел. Что-то не то...

Бурое пятно быстро разрасталось на горизонте и приближалось к нам, и мы догадались, что это.

— Буря!

Когда первые струи песка ударили нас по щекам, больно, жестко, словно пощечина разгневанной женщины. Мы развернулись, подставив упругим струям спины. Сели, закрыв голову расстегнутыми куртками, чтобы не дышать песком. Спрятать глаза. Но песок все же забивался в волосы, в уши, в нос. Каким-то непостижимым образом поддувал снизу курток, лез через щели. Это была мука. Невозможность избавится от песка, спрятаться, прекратить это издевательство, приводила меня в бешенство. Сволочь! Садист! Так, кажется, назывался человек любящий мучить других. Господи! За что нам это?

Ветер пытался сорвать с нас одежду, уронить на землю и покатить как десятки, сотни перекати-поле, что пронеслись уже мимо нас. Пытался засыпать нас песком, похоронить навсегда среди гигантского безжизненного поля, имя которому, пустыня. Все живое спряталось, сгинуло непонятно куда, спасаясь от бури. Лишь два идиота покорно сидели в ложбине между барханами и ждали, когда их занесет песком. Как же я ненавижу этот песок, эту изнуряющую жару, выжимающую с тебя все соки, выпивающую тебя без остатка. Недаром люди придумали ад. Где безумно жарко, где нет спасения. Они просто знали, что ад это буря в пустыне, с которой никто не в силах ни справится, ни вынести. Она не знает жалости, не знает сострадания. Она просто мучает и убивает все живое, все, что осталось живое. А что не добила она, добьют выросшие здесь твари.

— Приготовься! — ору я Сивучу, сквозь громкий и злобный шепот песка, — Они уже рядом!

И песок тут же забивается мне в рот. О! Господи! И нет ни глотка воды, чтобы сполоснуть рот, и выплюнуть этот песок. Я захожусь в кашле, пытаясь выплюнуть песок, и он через открытый рот проникает мне в горло. Надо же, эти сумасшедшие собаки дождались своего часа. Они решили напасть именно сейчас, зная, как мы беспомощны. Им не помешала буря? Очень это уж как-то по-человечески, выждать благоприятных обстоятельств. Нормальные животные, все попрятались, но не эти. Они сначала сделали вид, что уходят. А теперь вернулись.

Я нащупал рукой тесак и держу его перед собой на коленях. Собаки медленно заходят с двух сторон. Одна со спины полковника, другая с моей стороны. А где же третья? Не чувствую. Что они задумали? Полковник тоже напрягся и держит руку на шашке. Вот сейчас, вот еще чуть-чуть и кровь закипит в жилах собак, и они не выдержат охотничьего напряжения и азарта, и прыгнут. И тогда нужно ударить влет, ни секундой раньше, ни мгновением позже. И все будет кончено. Можно будет подыхать от бури с чистой совестью, что ни одной твари меня в этой сраной пустыне не удалось ухайдокать.

— Да! — кричу я полковнику, чтобы предупредить. А сам с разворота рублю воздух. Полковник что-то там делает со своей собакой, смотреть в его сторону мне некогда, но думаю, не по шерсти гладит. Но и у него мимо. Собаки отскочили и молча, стоят рядом выжидая. Подражая полковнику кручу тесаком замысловатую фигуру в воздухе, а попросту широкую восьмерку, чтобы не подошли. Почти ничего не вижу, песок забивает глаза. И друг меня озноб пробил. Теплые пульсирующие комочки приближаются, одна, четыре, шесть. Третья привела собратьев на ужин.

— Бежим Сивуч! Стая!

— Куда???!

Совершенно четко понимаю, что не убежать. Стоит мне развернуться к собаке спиной, и она прыгнет. А скоро подлетят остальные. И именно поэтому я поворачиваюсь спиной и толкаю перед собой Сивуча. Беги, мол. Собака прыгает, пытается вцепиться мне в загривок. И я, не поворачиваясь, встречаю ее острием тесака снизу.

— Получи! Сволочь!

А теперь бежим! Пока они не подошли. Бежать не получится, но стоять и ждать смерти, как глупая скотина я не согласен. У меня еще есть дела в этой жизни, позарез надо стать отцом, и желательно дедом.

Мы довольно быстро переваливаем через бархан, бежим практически вслепую, на ощупь. Ветер толкает нас в бок, уговаривая оставить это безумное занятие и полежать. Я толкаю полковника перед собой. Направление не главное, главное, чтобы стая оставалась за спиной.

Бежать стае навстречу, и доставить им несказанную радость не в моих планах. Сваливаемся вниз с бархана, и я чувствую, как действительно проваливаемся в какую-то яму. И тонны песка устремляются за нами, накрывают нас с головой. Больно.

* * *

Куратору проекта "ПМ" подполковнику Мощенко В.Г. от сотрудника (фамилия перечеркнута, но заглавную букву опознать можно — Ф). Докладная. Далее мелким убористым почерком содержание.

" Довожу до вашего сведения, что среди сотрудников ходят упорные слухи, что И.Р. не демонтирован. Он по-прежнему в сети, и управляет главным сервером. По моим данным распускают эти слухи системные администраторы, обслуживающие сервер. А конкретно Шарипов Марсель. Якобы в его смену произошли следующее. Сервер, не имеющий выход во внешнюю сеть, вдруг стал обновлять базу данных. Причем скачал за мгновения, неизвестно откуда, большой объем информации. Информация это самого разного плана, от политической обстановки на планете, до устройства радиопередающих устройств, и химической таблицы Менделеева. Испугавшись произошедшего, и того, что обвинят его, Шарипов всю информацию стер. Но дежурному по смене инженеру Карташову Александру рассказал. Тот в свою очередь поведал коллективу о том, что периодически его выкидывает из системы, из-за отсутствия доступа, что как понимаете нонсенс. Как будто в программе существует второй администратор с более высокой степенью доступа и правами. Проверки программного обеспечения и дефектовка блоков ничего не выяснило. Прошу разобраться".

И подпись неразборчиво. Андрей сдержался, чтобы не скомкать и выкинуть эту бумажку в костер. Твою мать! Хоть один намек на то, где это все находится? Карты. Карты остались у отца. В планшетке. Были бы они, и не пришлось бы эту муру читать.

Из прочитанного Сивуч не понял почти ничего. Кроме одного, какой-то "прапорщик Опраксин" стучит командиру на подчиненных. А на фига писать? На ушко сказать не мог?

И зачем хранить эту кляузу столько времени?

А еще, честно говоря, хотелось есть, что нервозности Андрею добавляло. Сушеное мясо он дожевал утром, запив кипятком из ведра. Живот подводило, а в желудке неприятно сосало. Он настойчиво намекал, что переваривает уже сам себя. Сходить бы на охоту? Но ветер на улице поднялся. Песчаная буря, пришедшая с Юга, набирала обороты. Ветер выл в низких подвальных оконцах и плевался песком. Существенно потемнело, словно сумерки наступили раньше времени. Ну и пусть, думал Андрей. Зато было время прочитать все документы. Вот завтра ветер стихнет. И пройдусь с утра. Может, попадется какая живность. При воспоминании о черных жуках размером с волка, и гигантских сороконожках, Андрей искренне сомневался, что они съедобные. Но съедобными могли оказаться те, кого они в свою очередь ели. На крайний случай хоть сороку подстрелить, не бог весть какая, но пища. Скрипя зубами, и урча желудком, полковник перешел к следующему документу. Это оказался очередной донос.

Куратору проекта "ПМ" подполковнику Мощенко В.Г. от сотрудника Филина. (Вот вам и Здрасте! А чего это он в той бумажке фамилию зачеркнул? Или понимал, что фамилия Дятлов ему больше подходит?).

"Довожу до вашего сведения, о следующем происшествии в отделе ВЦ. Мною было замечено, что мнс Куркина С.занимается чем-то посторонним на терминале. Удалось установить, что она с кем-то оживленно переписывается. Некто под ником Мартин писал ей романтический бред. Я не придал бы этому значения. Служебный роман, ничего более. Учитывая, что внешней связи нет, и все сотрудники отдела имеют одну группу допуска к секретным данным. Можно не переживать. Но я установил, что сотрудник под ником Мартин не существует. Более того, нет никаких данных о создании такого аккаунта. По моему указанию, системный администратор Шарипов проследил, откуда приходят, сообщение на IP-адрес терминала Куркиной С. Сообщения приходили с главного сервера. Нет никакого сомнения, что это кто-то из системщиков хулиганит. КА бы не одно, но. В момент передачи сообщения, никого кроме меня и Шарипова М. в серверной не было. Поэтому сам являюсь свидетелем, что И.Р. до сих пор в сети, и уничтожение его биоконструкции ничего не дало. Прошу принять меры".

* * *

Жизнь, она есть. Как и боль. Во сне меня давил в своих объятиях медведь, так плотно стискивая грудь, что дышать, было тяжело. Ни вздохнуть, ни выдохнуть. Выдохнуть, наверное, было можно, только это означало неминуемую смерть. Уж тогда мишка точно задушит. Только вот больно было не в груди, не в боках, а боль отдавалась в ногу. Словно вцепилась в нее мертвой хваткой давешняя собака. Я пришел в себя и увидел над головой дыру. Через нее все сыпал и сыпал песок раздуваемый бурей. И на меня смотрело хмурое бордовое небо. Дыра была в угрожающе нависшем потолке какой-то комнаты. Осколки шифера и деревянных балок торчали рядышком с моей головой в горке песка. Насколько мог, повернул голову, чтобы увидеть лохмотья повисших обоев, отвалившихся от стен. Комната. Жилой дом. Посреди комнаты гора песка. И моя голова торчит из нее как гриб из навозной кучи. Пошевелился, вытягивая руки из сыпучего плена. И на память пришел малой Максимка, так же настырно вытягивающий ручки из пеленок. Чтобы что-нибудь ими сотворить. То ли в носу поковыряться, то ли палец пососать. Где он сейчас?

— Жив Максим? — раздается потусторонний задушенный голос по ту сторону кучи.

— Должен тебя огорчить полковник, у меня отвратительно крепкое здоровье.

Зря я, конечно, похвастался. Потому, что вытягивая свое тело из под груза, упершись руками в сыпучий песок, взвыл от боли в ноге.

-У-у-у!

— Никак собак подзываешь? — насмешливый голос с той стороны, — или в собаку превращаться надумал.

— Щас вылезу, покусаю.

— Помоги...

Полковник держался из последних сил, и пытался шутить, хотя ему пришлось хуже меня. Поскольку провалился он первым, почти вся куча была на нем. Он задыхался. Подполз к Сивучу, стиснув зубы. Правая нога была вывернута в сторону. Судя по всему, я обе кости ниже лодыжки сломал. Ничего. Живы будем, не помрем. А пока я торопливо работал руками, расталкивая по сторонам песок, скидывая этот холм с полковника. Все-таки, есть в нем стержень, и хоть не такой он как мои друзья, но есть в нем что-то настоящее. Пока не определился что, но за это можно уважать. Дело оказалось не так просто как думалось. Под песком на груди полковника лежал обломок потолочной балки. Кажется, ему ребра поломало. Весело. Когда я откопал его дальше, то увидел, что и ноги он ободрал. Острые края шифера оставили его практически без штанов.

-Эк...,— полковник попытался что-то сказать, вставая, но поломанные ребра шевельнулись и дыхание перехватило. Знаю, как оно бывает, ломал.

— Шину надо наложить, — произнес он, приглядевшись к моей ноге.

— Ага.

На шину сгодилась табуретка. Вернее ее ножки. Только вот перемотать оказалось нечем. Та ветошь, что нашлась в комнате, на перевязку не годилась. Тряпки истлели и рвались как паутина. Пришлось использовать постромки от вещмешка. Один хрен, пустой за спиной болтался. Автомат как оказалось, я потерял. Он остался где-то под грудой песка и обломков крыши. Ну и торк с ним, все равно патронов нет. Сивуч выпрямил мне ногу, чтобы кости ровно стали, и я прикусил губу до крови. Знал, что будет больно. Но справится с болью не такое простое дело.