Мастер Ветра. Искра Зла

Отпусти меня из слабенького тела,

Дай забыть о страхе расставаний.

Никогда так раньше не хотел я

Раздавить в себе огни желаний.

Ударил барабан. И забил дальше, ритмом сердца в такт моей песне. Воины подняли оружие и шагнули ко мне с двух сторон одновременно. Я вскинул лук.

Стала смерть единственным спасеньем.

Я умру и стану тёплым ветром...

(Приношу извинения Яре за внесенные изменения. Песня основана на ее стихотворении "Я стану свежим ветром")

Смерч встал в полный рост. Я выпустил две стрелы. Одну за другой. Не целясь. Куда-то в направлении смерча. Мой брат должен был отомстить.

Барабан стих. Упал, рассыпавшись белесой пеленой, вихрь. От леса протянулся мягкий стебель теплого ветерка, погладил меня по щеке, заглянул в тысячу раззявленных в удивлении ртов. Тронул остывающие трупы и пропал.

11

Я не оглядывался. Прав был отец — уезжать проще. Легче. Представил, что это я вместо Белого стою на стене и смотрю в спину уходящему на край света сыну... И не оглядывался — боялся и правда разглядеть там отца.

А Инчута, тот искрутился, извертелся весь. Чуть седло насквозь не протер. Все высматривал свою Светоланку, машущую платочком от Купеческих ворот. Ему не мешали. Даже и не шутили почти. Понимали.

К чести Ратомира, он удержался от разговора, пока стены Ростока не стали серой полоской на горизонте.

— Давай поговорим, Арч, — серьезно сказал он, стремя в стремя, поравняв коника с моей соловушкой. — В каждой армии может быть...

— Ратомир, — перебил я чужеземца. — Командир ты. Я соберу тебе столько воинов в орейских землях, сколько смогу. Я могу лучным воеводой стать, коли доверишь. Но это твоя война, за твои земли. И командуешь только ты!

— Спасибо, — кивнул принц. — Знаешь...

Модулярец задумался на секунду, разглядывая что-то одному ему видимое на горизонте.

— Знаешь, я благодарю Судьбу, что встретил тебя в том лесу. И очень рад... почту за честь называть тебя другом.

Он потянулся, подавая мне руку, которую я с удовольствием пожал.

Парель сварливо переругивался с молодежью, подшучивавшей над его караваном из четырех нагруженных поклажей лошадей. Ратомир чуть улыбнулся, но встревать не стал. Въехав на пригорок, мы остановились и провожали неспешно тянущуюся мимо колонну. Триста двенадцать молодых воинов.

— Какую же дружину мы сможем набрать?

— Полка два, — пожал я плечами. — Может и больше, если князь Аргардский расстарается.

— Вряд ли! Дамир опасается кочевников из степи. Что-то они шалить стали часто...

— Угу, — согласился я. Все это еще в детинце обсуждалось неоднократно. — Ты говорил, у тебя среди баронов приятели имеются? Они, как в железо оденутся, да на конях с копьями — знатные воители!

— Лишь бы пропустили через свои земли. А там и мои друзья из Модуляр должны подоспеть.

— Ну и ладно. Ну и хорошо... Только мой отец прав — Мирослав с охраной не должен уйти с орейских земель. Незачем Эковерту пока знать, что мы тут затеваем.

Принц поморщился, но кивнул.

— Займись ими.

— Конечно, командир, — серьезно согласился я. — Пусть только с ростокского удела уйдут...

— На привал с зенитом вставать будем, — сказал Ратомир, пуская коня вперед, вровень с последним пешим воином колонны. — Учить людей надо. Ты лукарить учи. Чтоб по указке стрелять могли. Залпом и по целям. Я покажу, с какой стороны меч держат. Щиты будем делать. Малые. Чтоб, если надо, и строем сразиться могли.

Я смотрел на военачальника. Глаза чужеземца огнем горели. Он глядел на жалкий отряд добровольцев, а видел тысячи умелых латников, послушных его воле. Невольно, я восхитился своим найденышем. Он знал, чего хочет и как этого добиться. И это было заразно. Я даже сел в седле ровнее, расправил плечи.

— Я тоже рад, что встретил тебя, принц, — кивнул я и, двинув коленями, послал лошадку вперед, к голове колонны.

На первый в этом походе привал остановились в Тырышкином Логу. На той злосчастной площадке, где прежде стояли лагерем посольский отряд, расположиться побрезговали — напросились за тын, в деревеньку. Поели, отдохнули, да и вывели парней на первую учебу.

Извели сотню стрел, пока я выбрал два десятка отроков, у которых руки из правильного места росли и уши открытыми оказались. Тех, кто мог мою науку быстро постичь и кто потом другим передать смог бы.

Остальных взял в оборот Ратомир. Набрав в Логу охапку саженных жердин, пешцы под суровым взглядом командира принялись бодро валтузить друг друга.

Мечей в отряде было, по мнению принца, удручающе мало — пара десятков. Зато топоры имелись у всех. Инструмент каждому привычен — и в крестьянском труде, и на подворье без топора никуда. А в умелых руках и средь жаркого боя — к месту. Учиться владению этим оружием и принялись будущие лучники армии короля Модуляр.

У меня был Инчута. Мне было легче. Разделили отроков на два отряда, да и начали. А уж как местные мальчишки-то радовались, когда мы черты на земле рисовали, да ноги парней на отметины ставили. Так смеялись иные из пацанвы, что и с заборов падали. После-то веселиться перестали, когда стрелы саженей на десять дальше, чем до того, улетать стали. Да и все до единой в доску, что целью нам служила, впивались со звоном.

Так до вечера занимались. А спали дружинники наши, как убитые. Ни о каких приключениях не помышляя, чего сильно опасался староста тырышкинский. Да оно и понятно — три сотни молодых парней, впервые оторвавшихся от родных домов, могли чего-нибудь учинить по дурости. Все-таки с нами в поход выступила толпа, а не армия. Шестеро княжьих дружинных отроков, с Инчутой моим вместе, хоть и были обучены кое-чему, но в боях еще не участвовали. Их мы полусотниками назначили, чтоб порядок был.

Армейскую правду Ратомир еще в Ростоке объяснил. И кому не по нраву показались строгие правила, с нами не пошел. Остальным же сказано было — кто командиров сказ исполнять не станет, каким бы он ни был, тот домой пойдет лихо с позором мерить.

Многие видели наш с ветром поединок против двух воинов посольских. Большинство за наукой стрелецкой с нами увязались, а не за счастьем военным.

— Кровью как руки умоют, по-другому смотреть станут, — хмуро напророчествовал принц. — Есть живые. Есть мертвые. А есть воины.

И добавил:

— Кто пота в ученье не пожалеет, тот потом о крови жалеть не станет, что из ран хлынет. Добыча мертвым ни к чему. Хабар и славу живые домой принесут. А я мамкам павших в глаза как глядеть потом стану? Так что пота будет много!

После этих слов больше половины из тех восьмиста добровольцев, что на Вечевое поле по зову вышли, затылки почесавши, по домам разошлись. Тогда и Вовур с кресла княжеского встал:

— Далеко Модуляры, отроки! А чтоб заразу, на свет вылезшую, вновь вглубь пещер черных загнать, придется вам пешком полземли протопать. И ладно бы только по орейского племени землям — тут у вас всех имеется и брат, и сват, и седьмая вода на киселе. Путь ваш за Великий мост лежит. Попервой в неметчины баронской уделы зайдете, кои внуки тех, кого деды наши в реку скинули. Помнят, поди, каково на вкус наше железо. Так что девки ихние венки из цветков вам на головы надевать не станут. Могут барончики и каменюкой встретить, а то и стрелой черной, железной... Потом дорогами государства Игларского пойдете. Старики да гости торговые сказывают, есть в тех землях место, где река вниз падает. И будто бы грохочет так, словно не вода, а камни то смерзлись... Чудо расчудесное! Но государь тамошний, коего они херцог называют, человек, сказывают, понятливый. Ежели с силой пойдете — преград чинить не станет. А домой как возвращаться время придет, друг за дружку держитесь. Херцог Игларский частенько... шутит с прохожими. Ну да Арч с вами пойдет, так что доберетесь... А вот дальше уже и война. Там-то, поди, Эковерт-оборотень вам спокойно к Модулярам пройти не даст! Принц Ратомир — воевода добрый. А раз живым из Леса вышел, то и человек справный. Слушайте его. Учитесь. Помогайте друг другу и Правду нашу блюдите. Чтоб не сказывали, мол, пришли орейские воры...Чтоб не стыдно нам, отцам вашим, перед людом иноземным было!

— Слушайте, и не говорите, словно не слышали! — напрягая голос, гаркнул Ратомир. — Выступаем завтра. С собой иметь меч или топор, которым не чурбаны колоть, а для воинского дела. Управу воинскую. Штанов — двое. Сапог кожаных — две пары...

Меня к походу готовил отец. Он-то опытный странник — не мне чета. Снарядив мешок, Белый заставил меня выучить наизусть все, что там поместилось. Я не спорил. На столе в моей светлице лежали два присланных от дяди Стрибо лука, сделанных специально для меня. Меч, перекованный под мою руку и еще небольшой кожаный мешочек, принесенный Балором. С оружием я познакомился сразу, а вот в кулек заглянул только в ночь перед походом. Да и то княжич заставил.

На ладони тускло поблескивали горсть золотых монет.

— Отец твой принес, — пояснил товарищ по детским играм. — Просил передать.

— Зачем оно мне?

— Мы принца-то серебром снабдили, — усмехнулся Балор. — А это чтоб у тебя было. Мало ли что. В чужие края идете. Может, злато сие от беды выручит или домой вернуться поможет.

— Спасибо, — пряча монеты в поясную сумку, поблагодарил я. Было жутко любопытно, где отец взял золото?

— Просить тебя хочу, — вдруг засмущался наследник Ростока. — В Дубровицах будешь...

— Я говорил о тесте твоем с отцом, — перебил я друга. — Сказано: увижу в князе Дубровицком правды свет, отменю завет. О том жена твоя просить хотела?

— Да, — кивнул княжич. — Прости ты ее, дуру. Не со зла она наветы мне в ухо шепчет...

— Да нет! Есть правда в ее наветах. Засиделся лесной народ в глухомани.

— Ну да это народу лесному и решать, — после минутных раздумий, совсем уже другим тоном, выговорил Вовуров сын. — Удачи тебе, Арч. Береги людей ростокских.

— Спасибо, — поклонился я. — Буду стараться.

Утром в Тырышкин лог прискакал первый из посланных князем вслед за уходящим посольством соглядатай. Мирослав не торопился покидать пределы княжества, так же, как мы, рано останавливаясь на ночевки. Гонец передал, что мы отставали на три дня ходким шагом.

Ратомир выслушал молча. Кивнул и продолжил наблюдение за беспорядочными сборами своего воинства.

— Ты в лесу два дня без роздыху бежал, — наконец, угрюмо осмотрев нестройную колонну, спросил он. — Сможешь научить? Собираемся долго, идем медленно! Упустим Сократора — слезами кровавыми умоемся.

— Покажу, как дышать, — согласился я. — Если не дурни — поймут.

Теперь мы двигались гораздо быстрее. Даже те, кто раньше в седле наслаждался видами, спешился и бежал вместе со всеми. Даже принц. Бежать нетрудно. Вдыхаешь ртом, выдыхаешь носом. Сто шагов бежишь, двести — идешь быстрым шагом. С непривычки ноги гудят и тяжелеют уже через пяток верст, но день на третий такого лисьего бега войско наше двигалось не медленнее едущего рысью верхового.

И учиться на стоянках мы стали не только воинскому бою, а как правильно шатры да палатки ставить и костры возле раскладывать. Как вещи перед сном прибирать, чтоб утром или по тревоге надеть за сто ударов сердца. В дозоры учились ходить и дозорных снимать. И строй боевой осваивали. Щиты как крепко смыкать и головы товарища от стрел закрывать. И ходить таким щитовым строем, чтоб из-под щитов лукари стрелы швырять могли. Неделю спустя, принц почти совсем хмуриться перестал. А как мы с Инчутой показали лучный строй, который мой народ хороводом называет, так и вовсе заулыбался.

На счастье, недобрых людей в отряде не нашлось. Парни старались изо всех сил и не жаловались. Даже когда Ратомир приказал весь скарб походный с телег на плечи сгрузить и до обеда мы бегом все это несли, и то — падали молча. Плечи разминая, плакали — молча. И когда командир наш неугомонный заставил встать и кругом поляны ходить, руками махая как мельница — ходили и махали, слово поперек не вымолвив.

— Железом в руках вы пока владеть не выучились, — воскликнул принц, прежде чем отпустить народ ставить лагерь. — Но стальной стержень внутри вас, молодцы, вижу! Этой-то сталью воеводы ворога и побеждают! Горд я, таким войском правя.

И поклонился шатающемуся от усталости строю. Молча поклонились ему в ответ ростокцы, разулыбались и, команду услышав, словно дух второй получив, палатки разбивать пошли. Потом еще и урок у меня попросили. Палками тяжелыми все-таки заниматься не рискнули. Чтоб жилы не надорвать.

Второй гонец застал нас на бегу. Посольство все так же опережало нас на три или четыре дня, но не эта весть была главной. Мирослав решил-таки свернуть к Дубровицам, а не побежать прямо на северо-запад, поближе к границам Модуляр. Видно, была еще у него надежда поход наш окоротить.

Конный воин ускакал обратно, а мы, к обеду остановившись, учения в тот вечер не проводили. А утром отряд разделился. Я с Инчутой и еще сотней наиболее умелых лучиков свернул в лес. Мы должны были лесом обогнать врагов и встретить их на дороге в Дубровицы. Ратомир же с остальными, больше не останавливаясь в обед, побежал по дороге.

Я снова бежал по лесу. И одна эта мысль придавала силы уставшим ногам. Отроки, многие из которых вообще впервые переступили границы Великого леса, поначалу крутили любопытными головами. А когда полдня, до самого привала, нас на лесном Пути сопровождало уходящее на восток стадо пятнистых оленей, многие и запинались, не глядя, куда наступают. Да и ночью часовые отдохнуть не дали, приняв любовные весенние песни милующихся рысей за женские вопли.

К вечеру следующего дня, когда я уже начал высматривать путь на север, пробегали мимо логова волчицы. Она злобно скалилась, прикрывая собой ползающих еще слепых щенят, а мои почти загнанные лучники не обращали на нее ни малейшего внимания. Я хмыкнул, успокоил мать и побежал дальше.

Подняв бегунов в сером рассвете, я вывел отряд на опушку. В двухстах саженях, колеями белела полоска Велиградского тракта. Следов прошедшего мимо большого каравана в пыли не было. Мы успели.

12

Главное в искусстве прятаться — это умение изобразить из себя нечто, на человеческое тело совсем не похожее. Сидеть в неудобной позе, поочередно напрягая затекающие конечности — это уже потом. И глазами крутить из стороны в сторону, стараться не разглядывать что-то одно подолгу — тоже важно. Иначе начинаешь задумываться о чем-то своем и перестаешь вообще что-либо вокруг видеть. Так и зверь, коли на скрадке, или ворог какой — в двух шагах пройдет, гремя доспехами, а ты весь в фантазиях...

Но самое из самых главных — притвориться пнем. Или кустом, стогом сена, кочкой, кучкой навоза. Немало повеселились, отроков моих окрест тракта торгового рассаживая. Десяток воинов уже трудно от опытного глаза спрятать. А тут сотню нужно было. Да еще разделили отряд надвое. Так что совсем измучились. Лесной-то охотник, и не заглядывая под каждую травинку, живых учуял бы. Но, на счастье, охоту затевали не на родичей моих.

Сам я — леса сын. Мне и притворяться не надо было. Встал спиной к сосне, замер и исчез. Но ради того, чтобы увидеть удивленное лицо Лонгнафа, стоило постараться! Потому, забрался на дерево, укрылся ветвями, да еще белок молоденьких приговорил сучком ниже возню затеять. Глаза так у людей устроены — или большое видят или малое. Но никогда и то, и то вместе. На суматоху беличью смотришь — меня не видишь.