"Аниматроник: Князья Хаоса"

…Расстояние сокращается до пары метров…

И я не придумываю ничего лучше, чем примерить на себя роль Злого Санты. Срываю с плеча «мешок с подарками» и луплю по башке арахнида.

Слышу костяной хруст, мелькает мохнатое брюхо. Арахнид опрокидывается и, словно дохлый сверчок, скрючивает лапки.

— Не отставать! — орет диким буйволом Два-по-сто. — Быстрее!

Мы будто пересекаем адову печь. Напряжение достигает пика. И я не успеваю обрадоваться, что опасность позади, когда горло вдруг что-то стискивает и меня валит на спину.

Больно, до искр из глаз, бьюсь затылком. Не могу сделать ни вдоха. Пытаюсь зацепить аркан пальцами, но петля не поддается. Меня начинают тащить назад. Топот товарищей смолкает вдалеке.

«А ты как думал? — проносится несвоевременная мысль. — Им здесь только о своих шкурах думать положено…»

И все же я пытаюсь бороться. Переворачиваюсь на живот. Вижу арахнида, что с безумным кровожадным оскалом подтаскивает меня к себе. Он рвет веревку, меня волочит по земле.

Под руку попадается что-то твердое и квадратное. Я инстинктивно сжимаю пальцы и вижу бревномет. В каком-то забытьи навожу на арахнида и только тут вспоминаю, что оружие однозарядное. Но в слепой надежде на чудо я жму на спусковой крючок.

Заарканившего меня арахнида вдруг бьет дрожь. По всему его отвратному туловищу вспухают желтые фонтаны, свинец взламывает костяную и хитиновую броню, корежит тварь.

Петля на моем горле ослабевает и я с хрипом вдыхаю. Кислород жжет легкие, перед глазами пульсируют огненные мухи. Только через несколько мгновений я понимаю, что чудо все-таки произошло. Но не с бревнометом.

Я оборачиваюсь и глупо улыбаюсь.

Из бойницы на башне форпоста выплескивается пульсирующий огонь. Кто-то методично и безжалостно поливает свинцом паучьих тварей. Те в панике разбегаются, теряя лапы, руки и головы…

С трудом я заставляю себя подняться, хватаю мешок с лутом и на подкашивающихся ногах бегу к форпосту.

Над долиной далеко разносится стрекот пулемета. Мне он кажется райской песней…

Глава 7. Торговые операции

В распахнутые двери форпоста я вламываюсь с грацией офигевшего от происходящего мамонта. Пытаюсь затормозить, но пробегаю по инерции еще метров десять. Перед столкновением со стеной успеваю выставить мешок с лутом. Врезавшись, падаю на спину. А где-то позади слышатся спасительные щелчки задвигаемых засовов.

В наступившей полутьме кто-то истерично матерится. Другой голос спрашивает о потерях, называет чьи-то имена. Третий вопрошает, где находится ближайшая бутылка гребаной водки. В этом голосе я узнаю Тамерлана.

Поднимаюсь с трудом, ловлю ртом воздух. Ноги гудят, подкашиваются. Гляжу на мешок с награбленным добром почти с ненавистью. И вдруг понимаю, что в нашем отчаянном положении ни один не бросил лут!

Чтобы подтвердить догадку, оборачиваюсь. И точно, как матросы после дальнего плавания прижимают сговорчивых девушек, так и бойцы форпоста, облапив, лежат на мешках.

Сумасшедший мир…

Но, кажется, только так в нем и можно выжить.

— Видж, — хлопает меня по плечу Тамерлан. — Ты меня уважаешь? Пойдем напьемся?

Сил хватает только на кивок.

После пережитого стресса и пары стаканов теплой водки мной овладевает демон риторики. Через два часа уже весь форпост знает, что такое франшиза, как рассчитывается износ и чем страхователь от страховщика отличается. Все обидно ржут и спрашивают, на хрена в Пропасти страховой агент. Я оскорбляюсь и называю всех австралопитеками. Обещаю, что когда-нибудь стану основателем первой компании в Пропасти, а они все мне будут завидовать.

Половина бойцов форпоста сказочно пьяна. В баре собралось человек двадцать, остальные печалятся в дозорах. Мы лично поднимались на башни к пулеметчикам, относили туда ящик водки и долго пожимали руки стрелкам.

А, когда я увидел, что чудо-машина, которая резала арахнидов в капусту, не что иное, как славный доисторический пулемет Максим, меня накрыло. Хлебнув огненной воды из горла, затягиваю гимн Советского Союза, путая строчки с гимном России. Десяток луженых глоток подхватывает. Так мы спускаемся в бар, обнимаясь в порыве национального самосознания. Периодически слышатся вопросы вроде:

— А америкосов в Пропасти кто-нибудь видел?

— Ну, мы им еще всем покажем, правда?

— Может, в соседний форпост отправимся морды бить?

Но отправляемся за барную стойку, где храбрый предводитель Два-по-сто героически держится на ногах после третьей бутылки и умудряется еще наливать остальным.

На полу расстелены брезентовые отрезы, на них любовно разложен лут. Пистолеты, ружья, патроны, ремни, одежда и обувь, портсигары и даже поношенные носки. Выгребли все подчистую.

Я узнаю, что скоро это добро отправится на продажу к профессиональному торговцу, а выручку мы поделим поровну. На мой вопрос, что это за торговец, Тамерлан только загадочно икает.

Пахнет горелым. Два-по-сто объявляет, что наш заказ (яичница на полсотни яиц) сгорела и придется довольствоваться консервами. Кажется, всем уже глубоко фиолетово.

Дальше реальность начинает играть со мной в пятнашки.

Помню, что я пристаю к Тамерлану и долго тычу пальцем в его залитый железом глаз. Требую, чтобы он немедленно восстановил себе потерянное око, ибо я не могу понять, куда мне смотреть: в переносицу, в здоровый глаз, в монетку или в переносицу… впрочем, кажется, переносица уже была.

Тамерлан обвиняет меня в пьянстве и заявляет, что формировать глаз не будет принципиально. Говорит, ему так нравится, умываться по утрам проще.

Правда, через пять минут Тамерлан лезет обниматься и с глубокой тоской в голосе жалуется, насколько он соскучился за потерянным глазом. Из оставшегося даже пьяную слезу пустил.

— А почему не сформируешь? — икая, вопрошаю.

— Нет тут у нас толкового окулиста, — вздыхает Тамерлан. — Атлас по анатомии есть, но не настолько подробный, чтобы такие сложные органы воссоздавать. Только и хватает, чтобы рану заштопать.

Периодически в бар спускаются дозорные. Докладывают, что биоморфы (так по правильному называются анклавы арахнидов и их товарищей) продолжают переть мимо форпоста. Их очень много, миграция целых армий.

Кто-то в угаре подскакивает и немедленно требует ящик патронов, чтобы пострелять из пулемета в башне. Мотивирует свое требование тем, что в армии в свое время он так и делал, а мы все — салаги.

Но трезвые, а оттого — злые, дозорные обрезают. Мол, там и вагона патронов не хватит.

Это действует не хуже, чем удар полена по затылку. Некоторое время пьем молча. Только Два-по-сто переглядывается с Тамерланом и шепчет:

— Откуда их столько? Куда прут? Неужели готовится новая война?

Просыпаюсь в гамаке. Вокруг темень, хрен его знает, сколько времени.

Страшно вставать, когда вспоминаю, сколько выпил вчера. Но то ли организм браво справился с алкогольной отравой, то ли прохлада подвала подействовала, встать получается без труда.

Даже голова почти не болит.

Для проверки наклоняюсь, касаюсь пальцами носков и выпрямляюсь. Все нормально. Легкое головокружение не в счет. При похмелье средней тяжести я бы наверняка сейчас отдувался, массируя виски.

А потому с легкой совестью сую стопы в трофейные дырявые носки, потом с удовольствием зашнуровываю трофейные же ботинки и ковыляю по лестнице, стараясь в темноте не разбить обо что-нибудь лоб. Или что-нибудь лбом.

С топотом преодолевая ступени, смутно вспоминаю, что ботинки, носки и плащ «койота» мне вчера торжественно вручили на всеобщей попойке. Кажется, Тамерлан горланил «хэпи бёздэй ту Виджилант». Попросили только эмблему и цвет плаща сменить. Издалека могут не за того принять и подстрелить невзначай.

Выхожу в бар. Дыхание спирает, глаза начинают слезиться.

Кажется, будто здесь все насквозь проспиртовали.

Под столами храпят несколько бойцов форпоста, на стойке дрыхнет Тамерлан. Мрачный, как дьявол в Рождество, Два-по-сто похмеляется пивом.

— Чего тебе?

Я оглядываюсь.

— А, — спрашиваю, — где наш лут?

Два-по-сто закрывает глаза, бледнеет, шепчет с мольбой:

— Потише, Видж… башка болит…

Я повторяю вопрос на полтона тише.

— Все торговцу снес, — хрипит бармен.

— Когда успел?

— Еще вчера, когда вы спать разошлись.

Я понимаю, что чего-то не понимаю.

— В смысле? Так торговец здесь? В форпосте?

— Ты гений, Видж. Только, я тебя по-хорошему прошу, отстань.

— Ладно, — говорю, — не вопрос.

И отправляюсь искать торговца. Очень мне интересна его личность. Что это за существо такое, которое, по словам Тамерлана, с Пропастью на «ты»?

Методом проб и ошибок нахожу на втором этаже комнатку. На двери углем нарисован знак доллара. Стучусь, захожу.

Комната торговца напоминает ломбард на Диком западе. Крошечное помещение четыре-на-четыре. Половину занимает стойка, забранная решеткой из арматуры. За стойкой восседает незнакомый мужик.

Он глянул на меня с таким выражением, будто знает тысячу лет.

— Хорошо, что ты пришел, Виджилант, — сказал спокойным и уверенным голосом. — Нам давно пора познакомиться. Кстати, вот твоя доля из того, что мне вчера притащил Два-по-сто.

Давно привычным жестом Торговец кладет на стойку худенькую пачечку мятых купюр.

— Не переживай, — не верно понимает мой взгляд Торговец, — здесь вся причитающаяся тебе сумма, ничего не утаили. Ну, будем разговаривать?

Я поискал взглядом стул, подвинул к стойке и молча уселся.

Торговец — мужик лет тридцати пяти с густой бородой цвета соли с перцем. Одет в брезентовую хламиду с прошивкой, наводящей на мысль, что куртка усилена бронированными пластинами.

Торговец спрашивает:

— Ты давно оттуда?

По тому, как он косит глаза на потолок чувствую себя Гагариным.

— Два дня, — говорю. — Сегодня третий пошел.

— Не умирал еще?

— Тьфу-тьфу.

— Русский?

— Так точно.

— Ну слава богу…

Торговец кладет локти на стойку и, пристально глядя мне в глаза, спрашивает хрипло:

— Что там сейчас? Какой год?

Пару секунд думаю, потом начинаю рассказывать последние события. Рассказ получается сумбурным, в нем сплетаются политика, бизнес, светские и народные новости, события на мировой арене и новинки в индустрии хай-тека.

Торговец слушает жадно, будто курильщик глотает отравленный дым. Вначале не перебивает, затем судорожно переспрашивает, уточняет. Я гляжу на его лицо: морщинистое, дубленое, а вижу лик подростка. Потерявшегося мальчика. И перед глазами встает лицо Алины.

Где она? Что с ней? Чувственная, нежная, вместе с тем решительная и способная за себя постоять. Но — не в Пропасти. Каково ей здесь? Борьба ради борьбы, выживание ради сохранения души, отчаяние и безысходность. Здешняя жизнь беспощадна.

Ведь по сути, что мы сделали вчера? Не просто разбили лагерь бандитов, пусть и заслужено. Мы — убивали. Почти по-настоящему. Каждый из погибших уже не вернется в Пропасть таким же, каким был до смерти. Каждый стал на шаг ближе к существованию мутанта. Существа без памяти, с остатками разума. Ближе к тому, чтобы превратиться всего лишь в очередной фрагмент загадочного ИИ из сердца Пропасти…

Мне кажется, что в этот момент я понял мотивы биоморфов, ломающих свои тела и психику. Они не просто живут в Пропасти, их трансформация — виртуальный способ легкого самоубийства. Они нашли способ по чуть-чуть уходить от человеческой природы. До тех пор, пока не перестанет быть больно и тоскливо.

Я замолчал, не зная, что добавить. Торговец кивнул и задумчиво вздохнул. Достал из кармана деревянный портсигар, вынул помятую сигариллу и бензиновую зажигалку.

— Будешь? — спрашивает, закуривая.

Перевожу взгляд на портсигар.

Название: Табак-самосад.

Описание: растение, сушеные листья которого используются для курения.

Особые свойства: вызывает привыкание, снижает Выносливость и Здоровье с каждым месяцем на -1%.

Описание от автора Формы: да идите к черту! Просто хочу курить!

— Нет, — говорю. — А что такое «автор формы»?

Торговец пускает дымовое кольцо и улыбается:

— У тебя, должно быть, таких вопросиков полно, да?

— Есть немного.

— Ну, брат, ты меня порадовал, давай я и тебя введу в курс дела.

— Давно ты здесь? — задаю давно мучивший вопрос.

Торговец оглаживает бороду, говорит уклончиво:

— Со счета сбился. И вообще, сочти за правило — в Пропасти о таком не спрашивают. Обычно разговоры о реальном мире причиняют людям боль. Нафига раздражать местных психов?

— Осознал.

— Хорошо. Теперь второе правило, но оно во сто крат важнее первого — никому здесь не доверяй. Понял? Здесь, как в жизни, каждый сам за себя. У многих нет шансов на возвращение, если они вообще у кого-нибудь есть. А потому вальнут тебя за любую мелочь, даже за консервы.

— Да ладно!

— Не веришь? А зря. Тратить формпойты никто не хочет. Тебе вообще-то некисло повезло, что именно сюда попал. Местные ребята, при всех своих недостатках, еще не конченые подонки.

Киваю.

— Что такое формпойнты? Тамерлан объяснял, но…

Торговец глубоко затягивается. Слышно, как хрустят, сгорая, табачные крошки. Выпустив к потолку густое облако дыма, начинает объяснять:

— Послушай, Видж, Пропасть — это по сути один большой конструктор. И в ней нет ничего, к чему нельзя применить очки Формирования. Мы все состоим из кусочков Пропасти. Можно копать, можно менять ландшафт, превращать воду в вино, землю в железо, собственное тело в облако газа. Можно все. Вариантов бесконечно много. Пределы зависят только от твоего безумия, фантазии и каталогов.

— Чего?

— Открой профиль.

Касаюсь шишки за ухом, вижу ставшую чуть более подробной фигуру человека.

— Погляди на правый угол, — слышу голос Торговца. — Значок в виде кубика Рубика.

— Вижу.

А сам мысленным усилием касаюсь значка. Все заслоняет разделенное на шестигранные клетки пространство. Напоминает графический 3-D редактор. По обе его стороны разбивка под вкладки. Мне доступны только три: «Еда», «Предметы», «Анатомия».

— Выбирай любую вкладку, — говорит Торговец.

Мой выбор останавливается на «Предметах». В выпавшем списке их катастрофически мало. Словно перечень доисторических орудий первобытного человека: «палка», «колесо», «камень».